– Я не буду есть того, кто мне помогал! – прорычал Сибасур, грозно и страшно, по звериному уже, так что мы с бинкаром невольно попятились. – Я не ракшас!!! Я умею быть благодарным! И я дрянью не питаюсь! И людей я никогда не ел!

И выглядел он очень сердитым. Как выглядят люди, которых сильно обидели. Те, на которых клевещут, незаслуженно.

– Да, я человек лишь отчасти! – прорычал Сиб, сжимая кулаки. – Только часть во мне от человека! Меня не спросили… таким зачали… я просто хотел выжить. Я не хотел сдохнуть! Да, я люблю схватки и играть. Но я не ракшас! Я не живу в тамасе! Ну… – под моим взглядом смутился. – Не всегда… раджас – моя стихия. Я гордый. Я обожаю соперничество. Обожаю, когда опасность где-то рядом со мною. Я в чём-то люблю, когда я могу умереть. Там сладко, когда достаётся сильный соперник, а конец схватки предугадать невозможно! – мечтательно улыбнулся, смотря куда-то поверх наших голов. – Так страшно, когда понимаешь, что можешь сдохнуть из-за него. Когда понимаешь, что доигрался, зря с ними спорил. Когда их кольцо сжимается вокруг. Когда тебя загнали на край скалы и до обрыва остались один или два шага… так дико страшно! И так приятно… если я изогнусь… если я извернусь – и соперник вдруг напорется на мои когти или на моё лезвие! Если меч вдруг выроню из растерзанной когтями руки, а он пнёт моё оружие – и оно улетит далеко-далеко. И кто-то, смеясь, наступит на него лапой, из врагов. А тот снова прыгнет на меня, такой близкий… если я упаду и прокачусь между его ног, а он шмякнется в пропасть! – снова мечтательно улыбнулся. – Только что его мохнатая туша нависала надо мной, а тут он, рыча, летит с горы… – руки невольно сжал. – И… шмяк! Такой дивный приятный звук, когда эта огромная туша разбивается о камни в бездне вместо меня. Когда сочно хлюпает расшибленная плоть, и хрустят кости моего врага!

Глаза его загорелись каким-то жутким огнём, отчего Мохан, из-за которого я выглядывала, начал трястись, но Сиб, не заметив, продолжал, глядя безумными глазами куда-то поверх нас, словно снова увидел ту страшную схватку:

– Когда я вижу страх в зелёных глазах его собратьев. Я потерял свой меч. Но я им улыбаюсь. Я улыбаюсь им, а они вдруг начинают меня бояться. И исход может стать другим. Ход битвы уже переломан. Это щекочет нервы… так сладко! Я буду искать это чувство во снах и потом… хмельной напиток не может стать таким сладким, таким опьяняющим, как схватка… хмельной напиток задевает только сознание, только дурманит плоть… а в схватке сердце бьётся бешено-бешено… я вижу, как сердито горят глаза моих врагов. Как насмешливо. Вижу, как в их глазах загорается страх…

Мохана опять передёрнуло.

– Боишься?.. – насмешливо сощурился асур. – Только что шипел на меня, щенок, а теперь уже боишься? Перечить решил мне?!

Музыкант молодой от ужаса окаменел. Я торопливо выскользнула из-за него и встала между ними. Меня увидев, Сиб дёрнулся. Миг – и глаза снова стали человечьими. Уже спокойнее, обиженно даже, юноша из нелюдей проворчал:

– Я люблю драться и охотиться, но я не сжираю моих врагов. И людей не ем. Что вы?..

Так ведь и поссориться могут. Хотя он, кажется, пытается успокоиться. Или хотя бы как-то оправдаться передо мной. Именно передо мной. Хотя бы из благодарности пытается контролировать свою природу. Ракшасы, говорят, не останавливаются. Они как безумные. Кровожадные. Жестокие. Но Сибасур пытается себя контролировать, хотя бы из благодарности. И это у него отчасти даже получается. И вот ведь… он очнулся страшно голодным, но полез в реку охотиться. Мог бы перегрызть нам с Моханом глотки и съесть бы нас, двоих, раз мы очутились рядом и ещё заснули от усталости. Но этот нелюдь не тронул нас. Полез охотиться за рыбой среди хариалов. Поссорился с теми. Поймал одного. У него, похоже, сил-то почти не было, но вот ведь, полез на сильного соперника. Победил. И… съел. Хотя… этот вырванный желудок… разодранный, выпотрошенный… кажется, что Сиб и вправду побрезговал есть крокодила, прежде чем проверил, что ел тот сам. Даже если он соврал, что прямо уж и допытывался, чего там местные хариалы едят. Умирая от голода, Сиб всё же побрезговал начинать есть непонятно что.

– Ты не ракшас, – сказала я серьёзно. – Иначе бы ты сожрал нас, голодный и обессилевший. Мы были рядом и беззащитны, спали…

– Я… – дыхание у асура перехватило. – Чтобы я… съел тебя?! Ты… – голос его дрогнул. – Ты считаешь меня чудовищем? Т-ты…

Но он не бросился на нас. Резко развернулся. И пошёл от нас по берегу, волоча за собою раненную ногу. Кровь смыла хрупкую корку. И через несколько шагов уже за уходящим кшатрием тянулся кровавый густой след. Ох, а он только-только сил собрал немного, чтобы хватило на охоту! И, кажется, ещё и не наелся совсем. Ему не хватит сил, чтобы уйти далеко.

Пользуясь тем, что Мохан был совсем растерянный, я метнулась след за асуром. Бинкар вроде опомнился, руку протянул… но опоздал.

Догнать тяжело раненного было не сложно. И обогнать. Хотя он отчаянно старался передвигаться быстрей, как мог. И, шумно дыша, я встала на пути у него. Юноша сначала отпрянул, но, разглядев меня, растерянно застыл.

Сказала громко:

– Я верю тебе, Сиба… Сиб! Я верю тебе! Даже если ты не человек.

– Я… – возмущённо начал он.

Но я перебила его, боясь, что он не услышит и уйдёт:

– Да ведь и в людях самих смешаны три природы! Мы то в тамасе, то в раджасе, мечемся из одного в другое. А чтобы достичь саттвы людям самим надо прилагать усилия. Да и меньше людей, чьё сознание созвучно саттве. Боги и великие мудрецы способны быть добрыми и умиротворенными. Людям простым – сложно.

Кшатрий из другого племени поморщился, услышав про состояние саттвы. Ну да асуров чаще причисляют к демонам, редко кто зовёт их богами или полубогами. Только… кем бы ни был Сиб и какой бы природы не был, не хочу, чтоб он уходил так, обиженный на всех и раненный в очередной раз.

Просто тот жуткий сон… где он был совсем маленький и брошенный. Сон, где Сиб пришёл раненный к реке, чтобы попить, сбылся. И тот сон мог тоже оказаться настоящим. Сон о ребёнке, которого выбросили сразу после рождения. Который не должен был родиться и шансов совсем не имел. Но он всё-таки пытался бороться с подходящей смертью. Он не ушёл к богу Ямараджу в тот день. Он вылез сам из чрева своей матери, уже не способной самой выпустить его в жизнь. Не захотевшей жить ради него. Сердце моё болело от мыслей, как тяжко пришлось этому юноше.

Торопливо сказала, пытаясь успеть высказаться, покуда он не перебил или не ушёл:

– Мне всё равно, кто ты родом! Прости, что говорю это. Не потому, что я не уважаю твоих предков или тебя. Нет! Я просто вижу, что ты стремишься быть благородным! Ты понимаешь, что такое дхарма, а что – адхарма. Даже если ты любишь драться… и ты… – запнулась, но под взглядом его растерянным продолжила, покуда не перебил он меня: – Ты спас тех детей от змеи. Не побоялся, что яд её может убить самого тебя. Никто не пытался, кроме тебя. Но ты…

– Я поиграться с ней хотел! – рявкнул Сиб на меня.

Но я с места не сдвинулась. Потому что кшатрий из другого племени, хотя и ощутимо злился на меня, однако же не спешил уходить. И не напал на меня. Не ударил, хотя оскорбила его своим недоверием.

Продолжила топливо:

– Даже если ты любишь убивать… своих врагов… ты всё-таки знаешь, что такое дхарма. Те, чьё сознание и природа чья – тамас – никогда не задумываются, что есть дхарма. Им просто не интересно это всё. Они живут, следуя только за своими желаниями и страхами. Живут в невежестве. Только ради своих удовольствий живут. Ради своего удовольствия отбирают чужое и других мучают. Им доставляют наслаждение муки других. Они не могут понять, что такое дхарма. Им лень понимать. Что такое дхарма – это могут задуматься люди и существа, чьё сознание охвачено раджасом, чья природа – это раджас. Вот Мохан боится тебя, но ты всё же – благородное существо.

– Слушай… – асур поморщился. – Давай ты не будешь зудеть у меня над ухом о дхарме? Меня мутит. Голова трещит. Мне скучно. Тем более, сейчас. Его брат… – ткнул пальцем когтистым назад, отчего Мохан, подкрадывающийся к нему с большим камнем, отшатнулся и камень себе на ноги уронил. И взвыл от боли, на одной ноге прыгая. Сиб так и не обернулся к нему, но, вопли его отчаянные услышав, довольно ухмыльнулся. Потом поморщился. – Вот его брат Садхир меня уже достал своими нравоучениями, когда я приносил ему и Манджу послания. Сидели они, часами болтали о том, о сём. Видели, что пришёл, но не всегда даже принимали сразу, болтуны проклятые! – его передёрнуло от омерзения. – Плевать я хотел на вашу дхарму! Хотя бы не трогайте меня, если уж я вам так противен.

И шумно вдохнув и выдохнув, мимо меня пошёл.

Уходит. Совсем. Страшно обиделся. Зря я стала доставать его упоминанием о трёх природах. Но я ж не хотела нравоучениями его мучить, только хотела сказать, что верю, что он может быть хорошим существом. Что я всё-таки ему верю, хотела сказать! Но получилось, что лишь больше его замучила. Будто смотрела сверху вниз. Грустно.

Невольно руку вытянув, вцепилась в его пояс. В шнурки, свисающие со змеиными клыками. Пояс натянулся. Захрустели друг об друга змеиные клыки с концов чёрных шнуров. Неприятный такой звук, прошедшийся по многочисленным подвескам разных по длине шнуров. Сиб замер. Потом растерянно оглянулся.

– Ты чего? – тихо спросил.

– Отпусти его!!! – завопил Мохан, кидаясь поднимать камень. – Уйди от этого чудовища!!!

Но я, воодушевлённая растерянностью и промедлением Сибасура, продолжила, хотя и постаралась закончить мою мысль уже покороче:

– Состояние раджаса благороднее и красивее тамаса. И ты…

Асур скривился.

– А люди и дэвы должны пребывать в саттве. Но, пожалуйста, занимайтесь этим без меня! – цапнул подвески у пояса, потянул обратно на себя. – Отцепись уже от моего пояса! Я этих змей убил не для того, чтоб отдать их клыки тебе! Я их себе для украшения убил!