– Но сегодня я пришёл просить не обо мне. О защите моей сестры пришёл просить, – в глазах его появились слёзы, настоящие, потому что попрошайкой быть ему и самому тошно было.

Одно дело подзадоривать других, вызывая на поединок, согласятся – и ладная будет драка, мимо пройдут – и ну их, обойдёмся. Другое дело, когда что-то так необходимо. И даже не ему. Ей. Той, ради которой он решился забыть о себе и своих желаниях. Той, благодарность к которой затмила пылающий свет собственных принципов.

– Прошу тебя, Ванадасур, помоги моей сестре! Именно сейчас и именно для её жизни нужна твоя помощь! – и ладони с мольбой сложил, на уровне лица.

– Ты одну девчонку защитить не можешь. И ещё смеешь пытаться тягаться со мной?

Униженный юный кшатрий отчаянно сглотнул, чувствуя невольно, как съеживается что-то внутри под этим пристальным взглядом. Но не отступил:

– Да, – сказал Сибасур дрожащим голосом, – я сейчас не могу защитить свою сестру сам. Поэтому я взываю к тебе о помощи, Ванадасур!

– Ты избегаешь сам в одиночку сражаться за свою сестру, а между тем – это прекрасный способ тебе стать сильнее и вырасти, – прибавил приторно дружелюбно дэв.

Он-то правильные слова говорил. Но слишком уж корыстно – и Сибасур это понял. Он, знавший кусок сокрытого, явившегося его сестре во сне, лучше понимал суть происходящего здесь.

Сиб шумно выдохнул. И опять не отступил.

– Да, я понимаю, что мне же лучше идти через трудности – и закалять мой дух подобно клинку основы будущего меча, – ответил он серьёзно. – Но моя сестра мне дорога. Она… – юноша запнулся, но продолжил, продолжая смотреть прямо в глаза своему противнику: – Она мне всего дороже. Капля её крови мучает меня больше моих тяжёлых ран. Капля её боли – мучительнее моей смерти. Я понимаю, что в этот раз я не смогу справиться один – и в надежде уберечь мою сестру от боли я пришёл просить о помощи к тому, кому я доверяю.

Кажется, Ванадасур заподозрил, что в этот день Сибасур впервые стоял перед кем-то на коленях и с мольбою. Он, дерзкий и упрямый, сегодня склонился перед ним. Он, прежде настырно и капризно требовавший сразиться, да к грязным ругательствам прибегавший, сегодня по-доброму просил. Разве что родителей и рода Ванадасура он прежде в ругательствах не касался, пытаясь разозлить. Как будто чуял, что уж этого мужчина не простит. А покарает сразу – и только смертью. А сегодня явился просить о помощи для своей сестры. Уже весь свой гонор потерял.

Что-то дрогнуло в душе у зрелого воина, когда дерзкий отрок наконец-то преклонился перед ним, искренно преклонился. И даже сказал, что только ему доверяет. Значит, считает достаточно сильным воином, чтобы можно было надеяться на его заступничество. Есть что-то сладкое в том, когда тебя признают более сильным и ищут у тебя защиты.

Но в другой миг помрачнел кшатрий, вспомнив, сколько этот юнец прыгал и язвил перед ним, надеясь, что разъярит – и он на него кинется, будто несдержанный мальчишка. Нет, Ванадасур себя хорошо контролировал. И драться с ним не желал. И вот ведь… а вдруг это такой способ очередной стянуть его на бой?

Вздохнул невольно Сиб. С другой стороны попытался прокрасться, снова вызывая у Ванадасура определённые подозрения:

– Сестра моя подобна голубому лотосу…

– Ах, опять ты за старое! – проворчал асур. – Опять нахваливаешь себя и своё, – и совсем уже от него отвернулся. К достойным противникам своим.

И глаза заблестели радостно у следившей за ними напрягшейся женщины. Она поняла, что не соперник ей этот мальчишка. И, заодно, когда он уйдёт ни с чем, она не только оставившему её любовнику отомстит, но и наглецу, дерзнувшему схватить её за хвост, тогда ещё в змеином облике спокойно ползущую по делам.

Ну, если прямо уж, она нарочно проползла около детей, чтобы насладиться их визгами. Совсем уж кусать их, ползать за ними ей было лень. Просто солнышко было жаркое, настроение хорошее, ещё и комки эти беспомощные, шумливые, радостные. А её господин уже недели две как ходил в покои к жёнам другим. У неё своих детей ещё не было. Счастья материнства не познала она, одна дни проводила одинокая в своих покоях. Но у других жён дети уже были у некоторых, носились радостно по дворцу. Играли, смеялись. Сотнями острых лезвий резал сердце её смех чужих играющих детей. Тысячами острых лезвий резал сердце её страх, что вдруг она никогда не сможет иметь своих детей? Вообще не может или супруг никогда не простит её, не примет её сердцем, не войдёт больше в её лоно – и матерью она никогда уже не будет?..

А мерзкий полукровка, мальчишка проклятый, так выскочил неожиданно, да хвать её за хвост! И ловкий, мерзавец, она не успела извернуться и зубами впиться в наглеца. А ещё он её раскрутил над головой так, что в голове и глазах её помутнело, да швырнул так, мощно, рукою сильной, что, летя, она почувствовала себя ужасно беспомощною. Да, она когда-то в детстве завидовала птицам, да дэвам лёгким, способным подняться в небо, и вроде даже просила у богов возможности стать птицею, но только не в когтях у хищника. Но так её хватать… так мерзко её хватать! Так грубо! Её, хрупкую женщину! Нет уж, пусть мальчишка уйдёт ни с чем. Пусть оба обидчика сегодня уйдут ни с чем!

– Меня не интересует твоя сестра, дерзкий полукровка! – проворчал асур, уже даже не поворачиваясь к просителю.

Очередная попытка того провалилась.

– Я… – отчаянно начал он и голос его дрогнул. Но всё-таки ещё что-то нашёл, ещё одно средство: – Я в долгу у тебя останусь, если сейчас придёшь. Всё, что захочешь, сделаю! Но только сегодня, только один единственный раз пойдём со мной?..

– И в услугах твоих не нуждаюсь, – отрезал Ванадасур.

Юноша шумно вдохнул. И вдруг на рык сорвался, резкий, угрожающий. Асур обернулся невольно, почуяв, что тот может уже просто броситься на него. И, может статься, ударить в спину. Неопытный воин, но в отчаянии, может мощный нанести удар. Не дело упускать его из виду.

Но мужчина твёрдо в глаза юноше смотрел. И снова тот притих, как слабый. Гнев его примолк. И снова человеческими глазами смотрел в ответ. Хотя, похоже, взгляда отводить всё же не пытался. Упрямый. И только.

Сибасур мрачно прищурился. Долгий взгляд глаза в глаза. Но снова согнул кинжал его упрямства взрослый воин:

– Ты слов не понимаешь, Сиб? Лишь только лезвие в глотке понятым будет? Но мне лень сражаться с тобою. Меня не обрадует победа над младенцем. И я не хочу жениться на твоей сестре! Тем более, что я ещё её ни разу не видел.

На кончиках губ Ниламнага дрогнула улыбка. Да нагиня поднялась, смахивая капли крови, овевая поле битвы нежным звоном ударяющихся браслетов. Когда её рука прикрыла её рот, скользя по лицу, за ладонью притаилась улыбка. Но видная лишь если в узкую щель сбоку подсмотреть. Воины дерущиеся её не приметили.

– Уходи, Сибасур! – потребовал Ванадасур, направляя на него окровавленный меч.

А соперники с места не сдвинулись, не пытаясь воспользоваться тем, что враг их отвлёкся.

Сибасур тяжело вдохнул, глубоко, выдохнул шумно. И решился. И новым оружием удар попытался нанести:

– Грех оставления беспомощного, который ищет у тебя защиты – один из пяти самых страшных грехов.

– У людей лишь, – криво усмехнулся мужчина.

– И у воинов, – твердо сказал юноша.

– У воинов принято видеть настроение соперника или врага. У взрослых людей есть привычка приглядываться к настроению и желаниям других, – отрезал Ванадасур. – А ты, мальчишка, думаешь только о своих желаниях. И видишь только свои чувства. Уходи, юнец! Мне противно видеть тебя и слышать.

Шумно выдохнув, юноша поднялся. Меч свой выдернул. Подобрал ножны. В ножны оружие вдел.

– Хорошо, – сказал он необычайно серьёзно, – сегодня я проиграл. И, может, потому, что действовал неосмотрительно в прошлом.

Ванадасур, выдохнув с облегчением, уже повернулся к противникам, складывая ладони на уровне груди – как равных благодаря их, что не напали на него, покуда отвлекался. В этом ему повезло с ними.

Но в спину ему полетело тихое, полное яда:

– От полукровки слышу!

– Ты… – взрослый асур шумно выдохнул, но оборачиваться на попугая этого крикливого и пёстрого счёл ниже своего достоинства. И так уже не утерпел, сорвался, не выставил сразу малолетнего хама. – Ты так и не повзрослел, мальчишка!

– Я повзрослел, – серьёзно ответил Сибасур. – Хоть ты и не хотел, но преподал урок хороший для меня, Ванадасур. Урока твоего я никогда не забуду.

И, запоздало сообразив, что часть науки упрямый отрок таки из него выбил, поморщился мужчина-асур.

А юноша продолжил, подчёркнуто насмешливо – они оба поняли, что он лишь притворяется весёлым, хотя настроение ужасное у него:

– Но, впрочем, смеяться над врагом пристало взрослому воину. С этого дня ты – враг мой, Ванадасур. И сестру мою, подобную голубому лотосу, взять в жёны ты не достоин. Я мужа лучшего ей найду, чем ты. Того, кто её одну в беде не оставит.

Ещё шагов десять юноша прошёл, добавил тихо, то ли к себе обращаясь, то ли всё ещё говоря с ним:

– И более на коленях меня ты не увидишь пред собою. Или стоящим гордо, или мёртвым лежащим. Сегодня я унизился, но этого больше не будет.

И в тот миг – хотя и на миг всего лишь краткий – залюбовалась нагиня его выпрямлённою спиной и плечами, узковатыми, но гордо расправленными, походкою потяжелевшей, твёрдою ставшей. Уже не хищник. Уже не зверь. Уже родившийся воин. С родившимся стержнем и характером.

Хотя потом она призадумалась, не будет ли Сиб однажды мстить и её мужу? Полукровка юный ещё и телом слишком не вырос. Да, может, суждено ему остаться таким, невысоким, худым, узкоплечим. Но ловким. И злым. Змеи невероятно гибки. Летать не могут, но не потерпят, если наступить на них. Взлетят тогда от гнева – и зубами в плоть обидчику вопьются.

«Он… что за примесь крови у него? – подумала нагиня с любопытством. – Кровь звериная, быть может? Или… змеиная?..»