— Вика, не плачь… — испуганно пролепетала в трубку Соня, сама чуть не зарыдав от полной растерянности. — Я придумаю что-нибудь… Я обязательно что-нибудь придумаю! Я займу… А у Томочки точно денег нет — она сама недавно сказала, чтоб я у нее не просила… Живи, говорит, теперь сама… Вик, а сколько билет стоит?

— Не знаю… Если на самолет, то тысяч десять, наверное.

— Это что, в один конец?!

— Ну да…

— А на поезд?

— Да не знаю я, Сонь! Ну, дешевле, конечно… Сонь, поездом долго-о-о! — хрипло-надрывно провыла в трубку Вика и снова заплакала так, что у Сони мороз пошел по коже — никогда раньше Вика так не плакала… Нет, она слышала, конечно, некоторую нервозность-убитость в ее голосе во время их редких телефонных переговоров, но чтоб Вика вот так плакала — это было совершенной для нее неожиданностью. Красавица Вика, строптивица Вика, или, как говаривала Томочка, Вика-свистопляска…

— Вик, перестань, пожалуйста! Не пугай меня! Я понимаю, что долго… А давай так! Я за тобой приеду поездом, а обратно мы с тобой на самолете улетим! Только не плачь, пожалуйста… Я боюсь…

— Да… ладно! — изо всех сил пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания, икнула Вика в трубку. — Ты мне только позвони, как у тебя все получится с билетами! Только сегодня уже не звони! Не дай бог, на Вадима нарвешься…

— Я позвоню! Обязательно позвоню! И приеду! Я все сделаю, Вик! Обещаю!

— Ага… Я жду тебя, Сонь…

— Все, до встречи! Все будет хорошо, Вика!

Прокричав последние бодренькие слова в трубку, она аккуратно положила ее на рычаг, постояла еще какое-то время, пытаясь прийти в себя. То есть соотнести себя с новыми трудными обстоятельствами, в которые надо было входить-вплывать, хочешь ты этого или не хочешь. Потом подняла голову, огляделась вокруг испуганно, словно недоумевая, как она здесь оказалась. Странно даже, что все, как и было, осталось на своих местах — вон за дверью Славик сидит себе, уставившись в экран компьютера, чуть покачивается под музыку из наушников, плавает в своей колючей воинственной отрешенности, вот Вера Константиновна застыла на пороге кухни, глядит на нее с искренним сочувствием:

— Что, что такое, Сонечка? У сестренки какие-то проблемы, да? Ты сядь, Сонечка, на тебе ж лица нет…

— Спасибо, Вера Константиновна, — пробормотала Соня. — Я, наверное, пойду… Мне… Мне надо денег где-то найти…

— А сколько тебе надо, Сонечка? Ты скажи, я дам!

— Так мне много надо…

— Ну, сколько?

— Понимаете, у Вики там что-то случилось такое непонятное. Она говорит, что муж хочет у нее ребенка отобрать… Скажите, а разве такое возможно — взять и у матери ребенка отобрать?

— Ну, всякое бывает… — неуверенно пожала плечами Вера Константиновна. — А она вообще какая, твоя сестра? Как у нее с вредными привычками?

— А, вы это имеете в виду… Нет, вредных привычек у нее нет. Она нормальная девчонка. Там что-то другое — говорит, потом все расскажу… Мне за ней ехать надо, Вера Константиновна! Срочно! Господи, где ж я возьму так много денег?

— А сколько надо, Сонечка?

— Я поняла, тысяч двадцать пять как минимум… Нет, никто мне столько не даст…

— Я дам тебе денег, не суетись. Успокойся. И подожду, сколько надо. Когда сможешь, тогда и отдашь…

— Ой, правда? Спасибо! Спасибо вам большое! — молитвенно сложила перед собой ладошки Соня. — Я скоро отпускные получу! Я отдам! Правда, отпускных не хватит, наверное… Нет, точно не хватит… Но я потом, с зарплаты! Я быстро отдам, Вера Константиновна!

— Да хорошо, хорошо… Не волнуйся так. Лучше вон Тамаре позвони — она ведь тоже, наверное, за сестренку волнуется!

— А… А ее, знаете, сегодня дома нет! — сама удивившись своему порыву, быстро соврала Соня. Не хотелось ей при соседке звонить Томочке. А вдруг она ее слушать не будет? Вдруг опять скажет — сами живите, как хотите, отстаньте от меня со своими проблемами, наконец… Вот неловко перед соседкой получится!

— Тогда давай так поступим… Сегодня в сберкассу я уже не успею сбегать, а завтра воскресенье, как назло. Я туда в понедельник схожу, сниму деньги с книжки, а вечерком ты зайдешь, заберешь. Тебе ведь все равно на работу еще заехать надо, отпуск оформить?

— Ну да… А вечерком — это во сколько?

— Часам к пяти, я думаю. Там сейчас, говорят, очереди. Народ за свои кровные волнуется.

— Хорошо… Хорошо, я вечерком зайду. Еще раз вам спасибо… — попятилась к двери Соня, улыбаясь и кивая, как китайский болванчик. Или как Славик в наушниках, так и не оторвавшийся от своего светящегося экрана, пока она вела переговоры с его добродушной и общительной матерью. Интересно, а если бы оторвался? Помог бы? Или, выслушав, нырнул бы обратно в свою равнодушную к земным проблемам виртуальность? Как знать, как знать…

Вернувшись к себе, она уселась на диван, подогнув под себя ноги и обхватив руками худые плечи, стала смотреть, как вкрадчиво заплывают во двор густые сиреневые августовские сумерки. Как бездарно прошел день — с головной болью, с плохими Викиными новостями… Тут же дало о себе знать, зашевелилось внутри перепуганное этими новостями одиночество. Не дай бог, разыграется к ночи — что она с ним делать-то будет? Да еще и с деньгами с этими… Хорошо Вике говорить — займи! А отдавать как? Вообще-то она планировала на отпускные себе зимнюю куртку да сапоги купить… Как она будет ходить зимой — без сапог и куртки?

От меркантильных и бессовестно-навязчивых этих мыслей стало еще хуже — сестра в беде, а она тут о сапогах думает! Но досада не отпускала — прилепилась, как навязчивая оса. Она даже попыталась отмахнуться от нее, но не тут-то было. Досада-оса все зудела и зудела вокруг головы, примериваясь найти уязвимое место да тяпнуть побольнее. Вот он, выходит, каков, ее первый урок самостоятельности… Раскиселилась, испугалась, просчиталась! Нечего было и Томочку тогда ругать! Сама-то тоже хороша! Сидит, о своих проблемах думает… Не будет она о них думать! Главное теперь — Вику из беды выручить! А сапоги… Так до зимы еще далеко, а там придумается что-нибудь…

Окунувшись с головой в свои внутренние противоречия, она и не заметила, как за окном плотно сгустилась темень. Надо встать, приготовить себе какой-нибудь ужин, что ли? Хотя есть совсем не хочется. Да и не из чего особо ужин готовить… И вообще — чего его готовить-то — для одной себя?

Звонок в дверь заставил ее сильно вздрогнуть — господи, кто там еще может быть? Томочка? Неужели и впрямь Томочка?

Подпрыгнув с дивана пружинкой, она пулей подлетела к двери, распахнула ее радостно…

В дверях стояла вовсе не Томочка. В дверях стояла незнакомая совсем женщина, смотрела на нее с полуулыбкой, несколько настороженно. Потом, заглянув ей за спину, произнесла тихо:

— Ой, простите… Я не ошиблась дверью? Мне нужна Анна Илларионовна…

— Кто вам нужен? — немного опешила Соня, отступая в глубь прихожей. — Анна Илларионовна?

— Ну да…

— Так… Она же умерла… Две недели назад еще…

— Как — умерла? — горестно сдвинула брови домиком женщина. — Как же так? О господи… А я ничего не знала… Я вот приехала, думала у нее остановиться…

В доказательство она даже протянула руку в сторону, указывая на стоящий немного в отдалении чемодан. Соня совсем растерялась, будто ее уличили в чем нехорошем, суетливо переступила с ноги на ногу, потом схватилась за щеки. Потом собралась с духом, спросила участливо:

— Ой, вы ей кто будете? Знакомая, да?

— Ну почему — знакомая? Я ей вообще-то родственница… Троюродная племянница! Из Твери я!

— Да-да… Конечно… Понятно… Из Твери… Племянница… — быстро и согласно закивала Соня.

— А вы, простите, кто?

— А я… Ой, как это сказать? В общем, Анна Илларионовна, ваша тетя то есть… Она моей сестре Тамаре завещание на квартиру оставила. Ну, вот Тамара меня сюда и… Ой, да вы проходите, чего ж мы в дверях-то? Как вас зовут?

— Люся! Меня зовут Люся! — шустро перешагнула через порог женщина, прихватив свой чемодан. — А вас как?

— А меня — Соня.

— Да вы не беспокойтесь, Соня, я ненадолго! Я денька два-три поживу и уеду. У меня тут, в вашем городе, дела кое-какие образовались. Командировочные. Вы одна в квартире? Я вас не стесню?

— Да нет, что вы… Ничуть не стесните! Я вам на диване постелю, а сама на раскладушке посплю! Я видела, там, в кладовке, старая раскладушка есть…

— А умыться мне с дороги можно?

Люся проворно расстегнула плащ, скинула туфли, быстро прошла в комнату, огляделась кругом так же быстро. Потом повернулась к застывшей в дверях Соне, улыбнулась ей ободряюще:

— Где тут у вас ванная, говорю? Мне бы умыться с дороги!

— Да-да, конечно… — вздрогнув, вышла из оцепенения Соня. — Вот сюда, пожалуйста! Только там кран с горячей водой барахлит, проворачивается все время. Надо его с силой вовнутрь все время жать, чтоб закручивался!

— Ничего, разберемся. Не беспокойтесь. Лучше чаю вскипятите, пожалуйста, пока я моюсь… — скомандовала Люся. — До смерти чаю хочу!

Бросившись на кухню, Соня схватила старый медный чайник Анны Илларионовны, торопливо начала набирать воду из-под крана. Руки у нее дрожали — вот оно, как неловко получилось… Что теперь подумает о них с Томочкой эта родственница? Не успела, мол, душа тетушки толком на небо убраться, а они уж тут раскомандовались, квартиру ее оккупировали… Хотя она вроде пока никаких претензий и не предъявляет. Говорит, на два-три дня приехала…

— Ну что, Сонечка, чай готов? — пропел у нее за спиной Люсин приветливый голосок.

— Да. Почти кипит уже. Еще минуту, и все. Да вы садитесь…

Чай они пили молча. Взглядывали друг на друга настороженно, улыбались принужденно-вежливо. Соня отчаянно ежилась — страсть как не любила она такие вот ситуации, когда надо молчать вот так, принужденно-вежливо. Люся же, наоборот, казалось, чувствовала себя абсолютно в своей тарелке — с удовольствием дула в кружку, прихлебывала кипяток не то чтобы шумно, а весело как-то, будто играючи. Так же с удовольствием откусывала она и от большого бутерброда с маслом, заботливо предложенного Соней. Потом, откинувшись на спинку стула, произнесла душевно: