– Конечно, в порядке, – неожиданно вступила в разговор Марта Петровна Саушкина, вывернувшая из-за угла. – Я тебе и так это скажу, моя. К врачу ходить не надо. Правда, кот?

Евгений Николаевич поморщился: Марта явно провоцировала соседку, демонстрируя, «кто в доме хозяин». Все эти – «кот», «Рыжулькин», «Женюлькин» – не предназначались для чужих ушей, равно как и «Машка».

– Всего хорошего, – попрощалась с Вильским Алемгуль и, не оборачиваясь, направилась к подъезду.

– Чурка косоглазая, – прошипела ей вслед Марта и шикнула на Евгения Николаевича: – Я же просила при чужих меня Машкой не называть.

Вильский оторопел: интонация, с которой это все было произнесено, прозвучала впервые, а потому неприятно поразила его слух.

– А что, собственно говоря, случилось? – преградил он путь Марте, намеревавшейся проследовать за соседкой.

– А ниче, – хамовато ответила она и попыталась обойти Вильского.

– Как это – ничего? – возмутился Евгений Николаевич. – Ты появляешься из-за угла, встреваешь в наш разговор, делаешь это с неприкрытым вызовом, я бы сказал, довольно оскорбительно, а теперь, ничего не объясняя, как ни в чем не бывало собираешься уйти?

– А кому и что я должна? – Марта смело посмотрела в глаза Вильскому.

– Никому, – пожал плечами Евгений Николаевич и, через силу улыбаясь, достал из внутреннего кармана пиджака связку ключей и аккуратно, так, чтобы не звякнула, опустил ее той в сумку. – Никому, – повторил он и пошел к машине.

– Женя, – тоненько позвала его Марта и закусила губу. Вильский даже не повернулся. – Женя! – требовательно она окликнула его, но вместо ответа услышала, как хлопнула дверца. – Псих! – крикнула Марта вслед, но этого Евгений Николаевич, разумеется, слышать не мог.

Подъехав к мосту, Вильский по привычке остановился и, с трудом выбравшись из машины, медленно подошел к перилам.

– Здесь стоять нельзя! – сделал ему замечание прогуливающийся по пешеходной зоне охранник и махнул рукой в сторону припаркованной машины: уходи, мол.

– А где это написано? – поинтересовался Евгений Николаевич и перевесился через перила, пытаясь рассмотреть, как у основания бетонной дамбы плещется вода.

– Не положено, отец! – рявкнул одетый в камуфляж охранник, по виду совсем не молодой. Возможно, даже ровесник Вильского.

«Неужели я так плохо выгляжу?! – напугался Евгений Николаевич и внимательно посмотрел на охранника. – Сколько ему лет?» – стал лихорадочно соображать он и автоматически протянул человеку при исполнении пачку сигарет.

– Не положено, – интонация охранника стала менее категоричной.

– Что «не положено»? – Вильскому все-таки хотелось узнать его возраст.

– Курить на мосту не положено, – охранник покосился на проезжающий транспорт.

– Так не курите, – пожал плечами Евгений Николаевич. – А мне можно.

– Никому нельзя, – строго сказал мужик в камуфляже, и Вильский по выражению его лица понял, что именно об этом он и мечтает.

– А если там? – Евгений Николаевич показал глазами на забетонированный спуск под мост. Охранник замялся. – Не дрейфь, – вдруг панибратски объявил Вильский, пользуясь правом старшего, и первым начал спускаться.

Охранник тронулся за ним, не переставая озираться по сторонам. Курили вместе, как заговорщики, попутно жалуясь на жизнь. Но в меру, по-мужски. Периодически охранник называл Евгения Николаевича «отцом» и бранил новое начальство за то, что ввело эти дурацкие правила, превратив работу в тягомотину.

– Вот ты, отец, поди, на пенсии?

– На пенсии, – подтвердил Вильский, не вдаваясь в подробности. – А ты?

– А что толку-то, что я на пенсии? Разве на нее проживешь? Жена весь мозг вынесла: иди работай. Все работают – и ты давай. А что мне «все»? Я у себя один. Но с бабой не спорю. И ты, отец, не спорь. Есть у тебя баба-то?

Евгений Николаевич утвердительно кивнул головой: разговор с охранником начал его забавлять.

– Я вот даже думаю, – разоткровенничался охранник, – лучше бы ее не было.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнес Вильский и посмотрел сквозь одетого в камуфляж мужика.

– Конечно, прав, – почему-то зашептал охранник, как будто всерьез остерегался, что его зловредная баба следит за ним, например, из-за опоры моста. – Это дело такое…

– А сколько тебе лет? – наконец-то Евгений Николаевич решил утолить свое любопытство.

– Шестьдесят шесть, – отрапортовал тот и горделиво расправил плечи.

– А мне шестьдесят семь, – признался Вильский и сгорбился: год разницы, а тот его «отцом» называет.

– Надо же! – удивился разговорчивый охранник. А я-то думал – лет семьдесят пять, не меньше. Очень ты это, отец, того. Здоровый! Пожрать, наверное, любишь.

«А вот и нет», – захотелось возразить Евгению Николаевичу, но он удержался и вспомнил, что в кармане лежит талон на прием к терапевту.

– Держи, «сынок», – протянул он охраннику пачку сигарет и начал подниматься вверх.

– А сам-то как? – спутник не отставал.

– А никак: больше не курю! – объявил Вильский и протянул руку. – Бывай!

– И тебе того! Похудеть, – расплылся в улыбке охранник и через секунду, предварительно подмигнув щедрому случайному товарищу, стал строгим и въедливым. – Вам туда, – показал он рукой на машину и пошел рядом строевым шагом.

К кабинету терапевта выстроилась огромная очередь. «Не пойду», – решил Евгений Николаевич и направился к выходу, но потом вспомнил слова Алемгуль и решил остаться: все равно день пропал. Так пусть хоть с толком.

На расшатанных стульях сидели старики и старухи, громко обсуждая последние политические новости вперемешку с рецептами из «ЗОЖ». Вильский почувствовал себя чужим на этой ярмарке человеческих недугов и снова испытал настойчивое желание уйти. Но вместо этого медленно прошелся по коридору, подолгу задерживаясь у стендов с информацией для больных.

«Кто за вами?» – поинтересовалась у него ветхая старушка в связанной крючком шляпе с накрахмаленными полями. «Не знаю», – ответил Евгений Николаевич и тут же навлек на себя гнев очереди: «Как это «не знаю»? А кто знает?» «У меня талон по времени», – начал оправдываться Вильский, почувствовавший себя неловко из-за того, что нарушил заведенный в больничных коридорах порядок. «У всех по времени», – не приняла его извинений любопытная старушенция и в качестве доказательства протянула свой талон: так и есть, на бумажке стояла цифра, явно не соответствующая истинному положению вещей. «Кто ж на время смотрит?» – хором возмутилась очередь. «Ну для чего-то время указывают!» – огрызнулся Евгений Николаевич и тут же пожалел об этом. «Это для дураков! – взвизгнула зловредная старушка и махнула талоном, как полковым знаменем. – Здесь живая очередь».

Борьба за правое дело закончилась неожиданно: из кабинета вышла угрюмая медсестра и поинтересовалась: «Вильский здесь?» Евгений Николаевич даже не сразу понял, что прозвучала именно его фамилия, и начал вместе со всеми, зараженный общим недугом недоверия, озираться по сторонам. «Я спрашиваю, Вильский здесь?» – снова объявила медсестра и собралась было выкрикнуть следующую фамилию, но Евгений Николаевич наконец-то сообразил, что к чему, и подошел к дверям кабинета.

– Это я.

Медсестра смерила его взглядом и неожиданно подобрела.

– Вот и хорошо. Пришла ваша флюорография.

– И что там? – внешне бесстрастно поинтересовался Вильский, сразу забыв о борьбе «очередников» за справедливость.

– Заходите, – радушно пригласила медсестра и толкнула дверь. – Сейчас врач вам все скажет.

«Дело плохо». – У Евгения Николаевича подкосились ноги.

– Вы Вильский? – не поднимая головы, полюбопытствовала сидевшая за столом врач.

– Я. – Евгений Николаевич закашлялся.

– Возьмите. – Убеленная сединами дама протянула ему развернутую выписку для предъявления в кадровую службу. – Это вам.

– Годен? – Вильский боялся услышать ответ.

– Годен, – хмыкнула врач и подняла глаза. – Все показатели в относительной норме. Скажем так, в соответствии с возрастом. Следите за весом, принимайте препараты для нормализации давления, отдыхайте в санатории два раза в год и работайте себе на здоровье.

– А флюорография? – Евгению Николаевичу было особенно интересно, что там.

– Ничего особенного, – пожала плечами врач и протянула Вильскому клочок бумаги с фиолетовым штампом, поверх которого было написано: «Легкие без изменений. Сердце увеличено».

– У меня сердце увеличено, – обратил он внимание на запись рентгенолога.

– Было бы странно, если бы оно у вас было неувеличено, – хмыкнула врач и снова опустила голову.

– То есть это нормально? – Вильский никак не покидал кабинет.

– Вас что-то беспокоит? – равнодушно поинтересовалась докторесса и лениво посмотрела на стоящего перед ней чрезмерно любопытного пациента.

– Да… – сначала вымолвил Евгений Николаевич, а потом, увидев, что в лице врача не было ни тени беспокойства, тут же отказался от своих слов и поменял «да» на «нет».

– Жить будете, – подмигнула ему медсестра и, не вставая из-за стола, прокричала в приоткрытую дверь: – Следующий!

Выйдя из поликлиники, Вильский долго искал, где припарковался. Списав все на волнение перед приемом, Евгений Николаевич трижды обошел стоявшее буквой «П» здание, прежде чем обнаружил собственную машину. «С ума сойти!» – удивился он своей забывчивости и полез в карман за сигаретами: пачки не было. Вильский почувствовал себя обворованным: внутри волной поднималось раздражение за решение бросить курить – и в первую очередь на себя самого: «Кто тянул меня за язык?!»

Уже через минуту Евгений Николаевич выезжал из больничного двора, точно представляя маршрут, который приведет его к табачному киоску. Он знал, куда ехать, и был уверен, что способен добраться до знакомого места с закрытыми глазами.

Остановив машину, Вильский выгреб из бардачка мелочь и вышел, но вместо киоска с надписью «Табак» обнаружил, что находится рядом с воротами своего НИИ. «Как я здесь оказался? – изумился он и почесал в затылке: – Видимо, задумался».