– Аллу Михайловну? Так она ж только-только в школу пришла! Она только недавно после института!

– Да в том-то и дело, что недавно… Видела я эту вертихвостку, такая без мыла везде пролезет. И гордая такая, главное… Придет в аптеку, не здоровается даже. А лекарства просит таким тоном, будто мне одолжение делает! Будто она тут хозяйка, а я так, обслуживающий персонал! И чего ее к нам в поселок понесло, устраивалась бы где-нибудь в городе, при ее-то претензиях… Что теперь будет, Насть, не знаю! Нам ведь к ней придется на поклон идти, чтобы тебя в школу взяли… Сейчас уж конец октября, два месяца пройдет, не заметишь!

– Да все будет хорошо, мам…

– Дай бог, дай бог. А с нянечкой для Егорушки я уж договорилась, мне Маруся подсказала, жена Николая Михалыча. Это соседка их, бабушка Тая. Да ты ее знаешь, наверное, шустрая такая старушка! Она в силе еще и потому с удовольствием возьмется. И недорого возьмет…

Настя улыбнулась, инстинктивно прижав Егорушку к себе. Не хотелось бы, конечно, няньке его отдавать… И мама тоже заметила ее неуверенную улыбку, проговорила решительно:

– Ничего, ничего! Она хорошая, добрая старушка, я знаю! Да и что делать, если другого выхода нет! Мне с работы нельзя уйти – на что мы жить тогда будем? И тебе надо в школу ходить… Так что это прекрасный выход, я думаю. Ничего, ничего… Ты лучше на днях пойди к этой бабушке Тае вместе с Егорушкой, гостинца какого-нибудь унеси. Пусть он там у нее побудет, оглядится, к рукам ее немного привыкнет. Конечно, он маленький еще, жалко… Такой стресс для ребенка… Но что делать, коли выхода нет? Был бы жив папа, я бы с работы ушла, конечно… Сидела бы… Но что поделаешь, если…

Мама замолчала, сдерживая непрошеную слезу. Но быстро взяла себя в руки, продолжила вполне оптимистически:

– А к новой директрисе в начале декабря пойдем! Уже и времени-то всего ничего осталось…

Время и впрямь пролетело очень быстро, и морозным декабрьским днем, оставив Егорушку на попечение добрейшей бабушки Таи, Настя с мамой пришли в школу. Секретарша в директорской приемной тоже была новенькая, оглядела их с головы до ног, проговорила слегка надменно:

– Вы по какому вопросу к директору? Алла Михайловна сейчас очень занята.

– Ничего, мы подождем… – Мама села на мягкий диванчик, потянув за собой и Настю. – Сколько надо, столько и подождем…

– Ладно, я сейчас доложу… – встала из-за своего стола секретарша. – Ждите пока тут…

Докладывала она довольно долго, и Настя занервничала слегка. А мама проговорила тихо, наклонившись к ее уху:

– Они про тебя сплетничают, наверное… Прекрасно ведь знают, кто мы такие и зачем пришли… Ну ничего, пусть посплетничают, помоют нам кости. У этой Аллы Михайловны своих деток-то нет, отчего ж не потешиться над твоей ситуацией… Ладно, перетерпим. Ничего.

Наконец секретарша вышла из кабинета директрисы, слегка придержала дверь, проговорила холодно:

– Проходите. Алла Михайловна ждет.

У Насти почему-то обмерло все внутри. Что-то услышала в этом холодном и равнодушном голосе, отчего легкий морозец пробежал по спине.

Лицо у Аллы Михайловны тоже было холодным. И надменным слегка. Мама, по всему чувствовалось, тоже растерялась от такого холодного приема, заговорила низким просительным голосом, заглядывая в холодные глаза директрисы:

– Это моя дочь, Настя Жаворонкова, вы ее помните, наверное… Вы у нее математику вели…

– Да, я прекрасно помню вашу дочь. А еще я прекрасно помню, почему она перестала ходить в школу с прошлого года, да. Но я думаю, сейчас у нее все в порядке? Сейчас она воспитывает своего ребенка, правильно я понимаю?

– Да, но… Она ведь не закончила выпускной класс… И нам хотелось бы… Светлана Петровна нам обещала, что с этого нового года обратно возьмет…

– Ну, как видите, в этом кабинете сидит не Светлана Петровна. И я не знаю, что такое она вам обещала, извините. Я лично вам ничего не обещала.

– Но Алла Михайловна, как же так… Ведь ей же все равно надо школу закончить… Вы что, не дадите ей этого сделать, Алла Михайловна?

– Что значит – дам или не дам? По-моему, ваша дочь уже выбрала свой путь, она родила и воспитывает ребенка! Что вы от меня хотите, не понимаю?

– Значит, вы нам отказываете, я правильно поняла?

– Да, вы все прекрасно поняли, уважаемая. И прошу извинить, у меня очень мало свободного времени…

– Да как же так, что вы такое говорите! – не сдавалась мама, нервно теребя золотую цепочку на груди. – Да я жаловаться на вас буду, права не имеете ее обратно не взять!

– Ну, свои права я хорошо знаю, можете так не волноваться. Если хотите жаловаться – пожалуйста, никто вам не запрещает.

– Значит, не возьмете, да?

– Нет. Не возьму.

– Но как же так… Вы же… Вы же сейчас моей дочери судьбу ломаете, как же так-то… Да неужели вы сами этого не понимаете, Алла Михайловна…

– Да какую судьбу, бог с вами! Пусть в колледж идет на базе девяти классов! Там пройдет программу десятого и одиннадцатого классов! По-моему, прекрасный выход из положения, если уж вам так надо дочь обучить!

– Да как? Как она пойдет в колледж? Это же в городе жить надо! А у нее ребенок грудной!

– А как она в таком случае собирается в школе учиться, с грудным ребенком? За партой с ним сидеть будет, на переменах грудью кормить?

– Нет! Нет… Почему же… С ребенком няня будет сидеть… Ну, пока уроки будут идти…

– Ну вот послушайте себя, что вы сейчас такое говорите! Ну как могут между собой сочетаться такие выражения, как грудное вскармливание и школьные уроки? Вы себя слышите вообще, уважаемая мамаша? Лучше бы вы дочь в строгости воспитали, чем… Чем сейчас ходить и клянчить неизвестно о чем…

Директриса замолчала, сердито перебирая бумаги на столе. Мама тоже молчала, сидела как каменная. Потом вздохнула трудно, будто ей воздуха не хватало, проговорила тихо:

– Ладно… Пойдем отсюда, Настя… Понятно, что ж…

Настя встала со стула, пошла к двери. Если бы сейчас была у нее возможность провалиться сквозь землю, с удовольствием бы ей воспользовалась. Но проваливаться сквозь землю было никак нельзя, потому что дома Егорушка ждал. Ей даже казалось, будто слышит, как он плачет…

Всю дорогу до дома они молчали. Шли быстро, снег хрустел под ногами. Когда открыли дверь, из кухни вышла бабушка Тая, прижимая палец к губам:

– Тсс, тихо, спит еще…

– Плакал? – тихо спросила Настя.

– Ну, поплакал маненько, не без этого, да… – деловито развела руки в стороны бабушка Тая. – Рано ему ишшо без мамки-то, чего уж…

– Да, рано… – вдруг покладисто кивнула головой мама. – На этом пока и решим, что рано, пусть будет так. Пусть, пусть… Все, что ни делается, все к лучшему. И папа бы так сказал, наверное, правда, Насть?

– Да, мам… – тихо откликнулась Настя, снимая куртку.

– Пусть Егорушка нормально растет, ладно. При матери, при родной бабке. А там видно будет, как дальше жить. Пусть…

* * *

– …Вот, Егорушка, посмотри… Тут дедушка твой… Сейчас мы ему цветочки положим, поговорим, ему и хорошо будет…

Мама нежно огладила фотографию на памятнике, потом продолжила свою тихую беседу с мужем:

– Посмотри, какой у тебя внучок большой вырос… Через неделю три года будем отмечать! Время быстро идет, Егор, ой, как быстро… Трудно нам без тебя приходится, но ничего, справляемся как-то. Правда, Настя так школу и не окончила, не получилось у нас… Дома с Егорушкой сидит. Зато он здоровенький растет, крепенький, не болеет почти. Жалко его нянькам-то отдавать… Ты прости меня, Егор, что так получилось с Настеной, не виноватая я… Сделала все, что могла…

Мама заплакала тихо, и личико Егорушки тоже скуксилось – вот-вот зарыдает вслед за бабушкой. Настя взяла его на руки, прижала к себе, проговорила быстро:

– Не надо, мам… Он же не понимает еще ничего, зачем ты его пугаешь!

– Но ведь надо и мне поплакать, сегодня же годовщина смерти все-таки. И ты поплачь. И Егорушка если поплачет – ничего страшного. Это хорошие слезы, чистые, от них вреда не будет.

Настя промолчала, вздохнула только. В последнее время она вообще с мамой не спорила. Видела, как она устает. А еще мама в последнее время часто заводила разговоры о том, как ей одной тяжело тянуть на своих плечах всю семью, и становилось ужасно неуютно от таких разговоров. Будто она неблагодарная нахлебница какая, села на мамины плечи и сидит, ножками дрыгает. Да разве у нее нарочно так получается? Мама же прекрасно знает, что не нарочно…

– Ладно, пойдем домой. Погостевали у дедушки, и хватит. К вечеру люди придут поминать, надо же стол накрыть… А у меня, как назло, голова с утра прямо раскалывается…

– Так я все сделаю, мам! Сейчас придем с кладбища, я Егорушку спать уложу, и ты тоже ложись, поспи вместе с ним. Я сама стол накрою, не переживай!

– Справишься?

– Конечно, справлюсь! Оля обещала прийти, она мне поможет!

– А Оля здесь, что ли?

– Да, на выходные приехала.

– И что, как у нее дела?

– Да нормально… Учится, третий курс оканчивает…

– Да, молодец у тебя подружка. Без высшего образования не останется. А я как подумаю, Насть… Ведь и ты бы сейчас могла третий курс оканчивать… И тоже бы приехала домой на выходной… И папа был бы жив, да… Как подумаю…

Настя в очередной раз почувствовала, как болезненно отозвались мамины слова. И в очередной раз подумалось – ну вот зачем она так… Неужели не понимает, как ей больно? Был бы жив папа, он бы за нее обязательно заступился. Да и сейчас надо просто повторять про себя его слова – маму понять надо, она не со зла… И чувство вины в ней взращивает не со зла… И обижаться на нее не надо…

Да она и не обижалась, чего уж там. Понимала, жалела и не обижалась. И впрямь она не со зла. Она же мама.

Пока мама с Егорушкой отдыхали, они с Олей накрыли на стол. Да и чего там накрывать – Настя успела приготовить поминальное угощение заранее, осталось только салаты заправить да мясо с картошкой в духовке запечь. Оля глянула вдруг умоляюще, положив руку на живот, сдвинула брови домиком: