– Да. Поняла.

– Ну и хорошо, если поняла. Давай начинай новую жизнь. Для начала надо бы выхолить тебя хорошенько… Но это уж ты сама, я в этих делах ничего не понимаю.

– Да я тоже как-то не очень… Не до того мне было…

– Знаю, знаю. Работала в магазине с утра до вечера – когда тебе было собой заниматься? Но вроде у нас в поселке недавно этот открылся… Салон красоты… Там ведь из женщин красавиц делают, правильно?

– Ну да…

– Значит, туда и пойдешь. И денег на себя не жалей, пусть отрываются по полной программе. Чтобы и волосы красивые были, и ноготки, и кожа гладкая… В общем, привыкай к новой жизни, к новым задачам! Не такие уж эти задачи неприятные, верно?

– Да. Я поняла. Так обедать будете… То есть будешь? Не могу еще привыкнуть, что надо на «ты»…

– Ничего, привыкнешь. И это… Давай уже, гляди на меня повеселей как-то! А то смотришь, будто я тебя арестовал и в одиночную камеру посадил… Другая у тебя теперь жизнь, слышишь, ягодка? Другая! Счастливая у тебя теперь жизнь, беззаботная! Все у тебя теперь будет, на что пальчиком с красивым коготком покажешь! Только люби меня, и все будет… Ну, улыбнись хоть мне, что ли…

Настя кивнула, послушно растянула губы в улыбке. Видимо, улыбка все же получилась некачественная, то есть не такая, которую ожидал Борис. И потому он вздохнул, сел за стол, принялся с удовольствием хлебать щи, откусывая от хлебного ломтя крупными зубами. Настя метнулась к плите, торопливо положила на тарелку картошки с мясом, поставила перед ним на стол.

– Ммм… Молодец, вкусно готовишь. А сама почему не ешь?

– Не хочу…

– Понятно. Фигуру бережешь, значит. Опять же молодец. Только еще раз повторяю: готовка – не твое теперь дело. Жена-домработница мне не нужна, мне куколка нужна, красивая да ласковая. Кстати, иди-ка собирайся, пока я чай пью… Сейчас в город поедем. Одевать тебя будем, ягодка. Все самое модное да нарядное купим, что найдем. А со временем за руль тебя посажу, машину куплю, сама в город до магазинов будешь ездить, я человек занятой, некогда мне. Одно только условие – чтобы к вечеру дома была да меня встречала во всей красе да улыбке. Ничего, со временем разберешься, что к чему, во вкус войдешь… И благодарна мне за такую жизнь будешь… Ведь будешь благодарна, а, ягодка? Иди сюда, шепни мне на ушко…

Он вдруг с силой ухватил ее за руку, притянул к себе, усадил на колени. Жадно провел руками по талии, по груди, по плечам. С шумом втянул в себя воздух и жарко забормотал в ухо:

– Да хотя успеем еще в город съездить… Успеем… Я уже соскучился по тебе, ягодка… Пойдем наверх… А в город завтра поедем. Я завтра к обеду приду, и поедем…

И опять она долго не могла заснуть ночью. Лежала, слушала, как всхрапывает во сне Борис, боялась пошевелиться – вдруг разбудит нечаянно? Разбудит, и он опять станет ее терзать…

Хотя он и не терзал ее вовсе. Наоборот, старался быть ласковым, нежным. А ей все равно думалось, что терзает. И надо было как-то отогнать от себя эту привязчивую мысль про «терзание», потому что несправедлива она была, по большому счету. Да, умом она это понимала, но тело капризничало, ныло и будто сердилось на нее, что не отталкивает от себя мужчину… И не убедишь его, что это не просто мужчина, это же муж! Может, со временем удастся убедить, и оно смирится, и с радостью примет эти объятия? Даже и мудрость народная есть такая – стерпится, слюбится!

Утром проспала долго – сказалась ночная бессонница. Проснулась от шума, идущего снизу, с первого этажа – кто-то настойчиво звонил в дверь. Подскочила, быстро натянула на себя домашний короткий халатик, помчалась по ступенькам лестницы вниз.

Открыла и удивилась радостно:

– Тетя Маруся, вы? Здравствуйте, тетя Маруся!

Перед ней стояла жена Николая Михайловича, дяди Коли, папиного друга. Смотрела на нее довольно странно – то ли отстраненно слегка, то ли с непривычной настороженностью.

– Здравствуй, Настя. Вот, пришла я, стало быть. Теперь я буду в доме работать помощницей по хозяйству. Тебя Борис Иванович предупредил, наверное?

– Нет… То есть да… Он говорил, что нанял кого-то… Но я не знала, что это вы, тетя Маруся!

– Ну, теперь, стало быть, знаешь. Теперь приказы мне будешь отдавать, что да как сделать. Ты теперь в этом доме хозяйка.

– Да какие приказы, теть Марусь, что вы…

– Ну, не приказы, так распоряжения всякие. Что скажешь, то и буду делать. Можно пройти-то, чего ж мы на пороге стоим?

– Да конечно, конечно… – торопливо отступила от порога Настя, все еще спросонья моргая глазами. – Проходите, тетя Маруся… Чаю хотите? Я сейчас, я только умоюсь…

– Да не надо чаю, я дома позавтракала. Лучше я обедом займусь, Борис Иванович ведь обедать придет, верно? А потом уборку влажную сделаю, не возражаешь? И машину стиральную заведу… А если на руках что постирать надо, ты скажи, я замочу пока…

– Ой, теть Марусь… Мне даже неловко, честное слово. Ну что же это получается такое, а? Вы будете всю работу по дому делать, а я… Я что, сидеть и смотреть буду?

– Почему ж смотреть? Ты мной командовать станешь! Сердиться да гневаться на меня, если что вдруг не так!

– Я? Гневаться? Да вы что…

– Да шучу я, Настенька, шучу… Надеюсь, мы с тобой хорошо поладим. Если честно, я ведь в другой дом-то и не пошла бы… К другой-то хозяйке… Это мама твоя меня надоумила – иди, мол, к Борису Иванычу, Настена уж точно тебя не обидит… Вот я и подумала – а ведь правда! Отчего ж денег не заработать, если такая возможность есть? Мама твоя и словечко за меня Борису Иванычу замолвила… Так что все хорошо, Настенька, будем жить душа в душу, каждая при своих делах! Ты бездельничать будешь, как барыня, – твое теперь право, замужнее! Я работать буду по совести да без боязни укору… Это ведь большое дело, когда не боишься, что хозяева тебя унижать станут! Согласись, есть в этом для меня резон?

– Не знаю, теть Марусь… Есть, наверное. А только все равно как-то странно со стороны выглядит…

– А чего странно, почему странно? Наоборот, очень даже хорошо все получилось! Лишние деньги никогда не помешают, было бы место, где их заработать! А деньги нам нужны, ой, как нужны… Сынок-то наш ипотеку в городе взял, теперь мается с семьей, ни на что не хватает… Своим деткам всегда ведь помочь хочется, за любую работу возьмешься… А тут такая оказия подвернулась, и Борис Иваныч хорошо платить обещал! Так что не сомневайся во мне, Настенька. Все хозяйство на себя возьму, тебя без заботы оставлю, живи себе барыней! Эка счастье-то тебе подвалило, правда? А уж как мама твоя довольна, и не передать… Ты как сегодня-то, целый день дома будешь иль планы какие есть?

– Да Борис вроде бы в город хотел меня повезти, после обеда…

– Ага! Понятно! Значит, я скоренько обед готовлю, а как вы уедете, сразу уборкой да стиркой займусь, чтобы под ногами лишний раз не болтаться. Чего на обед-то сготовить, Настенька? Чего Борис Иваныч больше всего любит?

– Не знаю пока, теть Марусь…

– Ну, тогда борща наварю. Какой мужик борщ не любит, правда?

– Наверное, теть Марусь…

– Да ты не будь квелой такой, иди, занимайся своими делами! Время-то уж к обеду идет… Иди, иди, я уж тут сама буду осваиваться…

К обеду Борис шумно вошел в дом, потянул носом воздух, проговорил громко:

– Чую, борщом пахнет! Со шкварками! Аж голова закружилась от запаха!

Тетя Маруся выглянула из кухни, заговорила быстро и ласково:

– Правильно угадали, Борис Иванович, борщ у меня! А на второе – котлетки вкусные! Садитесь, садитесь, сейчас я вам все подам…

– А где хозяйка моя?

– Так наверху, должно быть…

– Эй, хозяйка! – призывно крикнул Борис, обернувшись назад. – Давай спускайся вниз, обедать будем!

Настя показалась наверху лестницы, проговорила тихо:

– И правда очень вкусно борщом пахнет, теть Марусь…

– Давай-ка, хозяйка, пообедаем быстро да поедем! – скомандовал ей Борис, проходя на кухню. – В город поедем, по магазинам, как и обещал вчера. Я тут подумал – надо бы и шубу тебе прикупить, зима на носу… Самую лучшую выберем, самую дорогую, какую найдем! Будешь у меня лучше всех… Пусть завидуют!

Настя видела, как тетя Маруся быстро обернулась от плиты, как на нее глянула. Будто уже своим взглядом продемонстрировала ту самую зависть, о которой сказал Борис. Потрафила своему хозяину…

* * *

Настя быстро шла по дороге, опустив глаза в землю. Казалось, что на нее смотрят из всех окон близлежащих домов, и не просто смотрят, а усмехаются – вырядилась-то, вырядилась…

Неловко она себя чувствовала в новой красивой одежде. В теплой курточке тончайшей кожи, в длинных щегольских сапогах, в коротком узком платье. Нет, вещи красивые и модные, ничего не скажешь… Борис сам выбирал, осматривал ее критически. Потом советовался с девочками-продавцами, как на ней обновки сидят, хорошо ли. Девочки отвечали ему дружным хором – очень даже хорошо, просто замечательно! Вашу девушку невозможно узнать, как преобразилась! Борис вскидывал брови, вертел ее и так и сяк, будто она была манекеном в его руках. В конце концов, остался доволен…

Много он ей красивой одежды купил. Много. Она такого и не носила никогда. Впрочем, и не особо хотела как-то, не до этого было. Как вышла из школьной строгой одежды, так и ходила в джинсах да свитерах. Удобно потому что. Летом вместо свитера надевала трикотажную майку, вместо зимних теплых ботинок – кроссовки да легкие текстильные тапочки. А чтобы вот так… В платье с фактически голыми ногами, в длинных сапогах и фасонистой курточке… Ужасно непривычно! Кажется, все смотрят из окон домов и удивляются, и головой качают…

Нет, она понимала, конечно же, что, по большому счету, никому до нее дела нет, все своими проблемами заняты. И свою неловкость она сама себе придумала. И даже более того – зря придумала. И все надо делать наоборот. То есть не идти, ссутулившись и уперев глаза в землю, а гордо распрямить спину и шагать вальяжной походкой от бедра – смотрите, мол, на меня все, какая я красивая! Да только где же взять эту походку от бедра, если ее отродясь у нее не было? Особенно в последние годы, когда шныряла по этой дороге в магазин каждое утро и каждый вечер. Туда-сюда, туда-сюда… А иногда и бегом…