– В магазин ушел. Скоро придет.

– А можно, я его сразу буду папой называть? Я же еще ни разу никого не называл папой…

– Можно, сынок. По-моему, ему приятно будет. А вот и он идет, кажется… Слышишь, калитка стукнула?

Саша вошел в дверь, и она отшатнулась испуганно. Лицо его было перепачкано кровью, губы разбиты, один глаз заплыл кровавым отеком. И сам он еле стоял на ногах, пошатывался, болезненно припадая на больную ногу.

– Господи, Саш… Что с тобой? Кто тебя так? – бросилась она к нему, помогая пройти в дом и на ходу стягивая с него куртку. Обернулась к Егорке, скомандовала быстро: – Принеси воды… Кружку на кухне найди…

– Я не успел до магазина дойти, Насть… Из переулка вышли трое, я даже лиц не разглядел. Сбили с ног, пинали ботинками… Один все в лицо попасть норовил, гад. Кажется, зуб выбил… Потом я вроде сознание потерял… Очнулся – люди какие-то вокруг… Помогли мне до дому дойти…

– Это все из-за меня, Саш… Это из-за меня… Это Борис их подослал… У тебя есть чем раны обработать? А может, Жеку позвать, а?

– Да не надо… Сами справимся. Я там, в шкафчике, вроде бинты видел… Йод… Еще что-то…

– А с глазом что? Надо же, чтобы врач посмотрел!

– Да видит глаз, заплыл просто. Я как мог закрывался руками. Ничего, Настенька, ничего, до свадьбы заживет… Мне бы прилечь только, голова сильно кружится…

До вечера Настя с Егоркой крутились вокруг Саши. Настя обработала раны, перевязала бинтами. Егорка сам заварил на кухне чай, как сказала Настя – с травами, что висели пучками в сенцах. И не удержалась, пошутила неуклюже:

– Сегодня твоя очередь распробовать эти травы на вкус… Ну как, нравится?

– Да ничего… Вкусно даже… – улыбнулся распухшими губами Саша. – И вообще хватит уже суетиться, сядьте рядом со мной, посидите спокойно!

– Так мы ж за тебя испугались… Папа.

Егорка смутился чуть-чуть и тут же улыбнулся довольно, словно распробовал заветное слово на вкус. И чтобы не затягивать неловкую паузу, спросил деловито:

– Это тебя за маму избили, да, пап?

– За маму, сынок. Выходит, что так. Но я все равно никому ее не отдам. Потому что я очень люблю твою маму.

– Ну да, я понял… Только бабушка почему-то очень плохо про маму говорит… Мне даже стыдно было слушать, что она говорит…

– Погоди, сынок… – опешила Настя. – Бабушка разве дома была? Ты ж сказал, что она не видела, как ты собирался!

– Ну да, не видела. Сначала ее не было, потом пришла… Но меня и не заметила будто. Она по телефону разговаривала, и у нее голос был такой… Жалкий какой-то… Наверное, ей муж твой звонил, мам. А потом она долго плакала и тебя ругала последними словами… Я даже повторять их не буду, мне стыдно. Знаешь, бабушка даже не поняла, что я ушел.

– То есть… Ты ей ничего не сказал?

– Почему? Я сказал… Но я ж говорю, она не услышала. Сказала – отстань от меня, делай, что хочешь. Почему она о тебе так плохо говорила, мам? Я даже слушать не мог…

– Так и не слушал бы! – встрял в их разговор Саша, отставив от себя кружку с чаем. – Ты ведь любишь свою маму, правда?

– Да, очень люблю…

– А это самое главное и есть, понял? А бабушка со временем все поймет…

Егорка кивнул, улыбнулся доверчиво. Потом погладил себя по животу, проговорил тихо:

– Я бы съел чего-нибудь, мам… Проголодался…

Настя подхватилась, понеслась на кухню. Разогрела суп, накрыла на стол, крикнула в комнату:

– Идемте ужинать, все готово! Саша, тебе помочь?

– Не надо, я сам… Егорка, сбегай в сенцы, там брусника моченая есть. С чаем очень вкусно…

Поужинали, потом еще долго сидели за столом, пили чай. Егорка вдруг подхватился:

– Кажется, у меня телефон звонит… Это бабушка, наверное, меня потеряла!

– Давай я сама с ней поговорю! – решительно предложила Настя. – Неси сюда телефон!

Мамин голос в трубке был плаксивым, почти горестным:

– Егор, ты где? Почему тебя до сих пор дома нет? Я что, по всему поселку за тобой бегать должна?

– Он у меня, мам. Не волнуйся, с ним все в порядке.

Мама замолчала, потом разразилась негодованием:

– То есть как это – у тебя? Где это – у тебя? Скажи ему, пусть немедленно идет домой. У него свой дом есть, между прочим. Это у тебя своего дома больше нет, как выяснилось, а у него – есть, слава богу!

– Он останется со мной, мам. И будет жить со мной.

– Где жить? В подворотне?

– Ну, зачем ты так… Ты ведь не знаешь ничего…

– Да и знать не хочу! Что, что я должна знать, по-твоему? Что ты приличному человеку в душу плюнула, променяла его на невесть кого? На косого-хромого нищеброда? У тебя где голова была, когда ты такое творила? Где, я спрашиваю? Чего молчишь, ответить нечего, да? Можешь и не отвечать, мне и без того все ясно! Дай трубку Егору, слышишь?

– Не дам. Не дам, если ты в подобном тоне с ним разговаривать собираешься. Егор останется со мной, мама. Он мой сын, ты не забыла?

– Ах ты… Ах ты дрянь неблагодарная… Да я… Я же всю жизнь на тебя положила… Да я приду сейчас, разберусь, кто чей сын, я быстренько тебя на место поставлю! Думаешь, не знаю, в какой подворотне ты сейчас обитаешь? Сейчас приду…

Экран телефона мигнул, телефон замолчал. Настя без сил опустила руки, произнесла испуганно, глядя на Егора с Сашей:

– Мама сказала, сейчас придет сюда… За Егором…

– Не бойся, Настя! – уверенно произнес Саша. – Слышишь, не бойся!

– Она скандал устроит, Саш… Я ее знаю…

– Пусть устроит. А ты не поддавайся, будь спокойна и уверена в себе.

– Мам, я сам поговорю с бабушкой, ладно? – глянув на Сашу, неожиданно твердо произнес Егор. – Я ей просто объясню, что хочу жить с вами, и все… Что я, маленький, чтобы меня силой уводить? Не бойся, мам!

Саша кивнул, одобрительно глянув на Егора. Тот вздохнул, пояснил тихо:

– Вообще-то бабушка хорошая, добрая… Просто сегодня она не в настроении, я сам видел. И она вас будет сильно ругать… Вы уж не обижайтесь, ладно?

– Конечно, она хорошая и добрая, – поддержал его Саша. – И еще ей время надо, чтобы привыкнуть к новым обстоятельствам. Принять их, осознать. Далеко не каждый человек может быстро сориентироваться в новых обстоятельствах, притормозить, подумать, принять решение. Надо это понимать. И мы это понимаем, правда? И обижаться не будем. Давай-ка лучше чаю заварим к приходу бабушки!

Настя только хмыкнула, слушая их диалог. И готовилась к худшему. Знала, какой может быть мама, если что-то идет не по ее плану…

Вскоре они услышали, как взвизгнула открываемая калитка, и топот шагов по крыльцу, и вот уже входная дверь отворилась нараспашку, будто по ней изо всей силы поддали ногой.

Настя глянула в лицо вошедшей маме, отступила на шаг, инстинктивно прикрывая собой сидящих за столом Егора с Сашей. Такой она маму еще никогда не видела – глаза яростные, лицо пошло красными пятнами, крылья носа дрожат в гневе.

Впрочем, мама на нее и не глянула вовсе. Она ни на кого не глянула, лишь произнесла коротко:

– Егор, идем! Одевайся, быстро! Я жду!

– Он никуда не пойдет, мам! – так же коротко и решительно ответила Настя. – Он останется здесь! Я его мать! Он мой сын! И давай не будем с тобой сейчас при ребенке…

– Да какая ты мать, никакая ты ему не мать! Одна и заслуга, что родила, а больше ты ни на что не способна! Да я ему в сто раз больше мать, чем ты, я его вынянчила, я в него всю душу вложила! Он мой, только мой! И я его никуда от себя не отпущу, и не надейся! И тебе не отдам, слышишь? Живи с кем хочешь, валандайся в нищете, а внука своего я тебе не отдам! Он мой!

Она шагнула к Насте, собираясь решительно отодвинуть ее с пути, но тут со своего стула встал Саша, произнес твердо:

– Егор будет жить с нами, Ирина Ивановна. Это его выбор, и его надо уважать. Он не игрушка, он вполне зрелая и самостоятельная личность, чтобы сделать осознанный выбор. Я понимаю, конечно, как вам сейчас трудно, очень понимаю… Но давайте сядем за стол, успокоимся, выпьем чаю…

– Да кто ты такой, чтобы я с тобой чаи распивала? – раздраженно отмахнулась от него мама. – Ты мою дочь с толку сбил, из хорошего дома увел… А что ты ей можешь предложить, что? Вот эту убогую избу? Рай в шалаше, да? И внук мой в этом раю должен жить, по-твоему? Да никогда этого не будет, слышишь? Никогда! Я не позволю! А ну, подпусти меня к ребенку, не стой на дороге!

– Бабушка, не надо… Пожалуйста, бабушка! – вдруг отчаянно крикнул Егор и залился слезами. Но слезы были не жалкими, а сердитыми скорее. Крупные капли ползли по щекам, и он смахивал их тыльной стороной ладони – тоже немного сердито. Ведь мужчины не плачут. И вполне зрелые и самостоятельные личности тоже не плачут. Которые сделали свой осознанный выбор.

Мама замолчала, Настя с Сашей смотрели на Егора в растерянности. А он продолжал выкрикивать сквозь слезы:

– Я здесь хочу жить, бабушка! Прости меня, пожалуйста! Я тебя очень люблю, но и маму я тоже люблю… А к тебе я могу хоть каждый день приходить, хочешь? Пожалуйста, бабушка…

Мама чуть прикрыла глаза, выдохнула скорбно. Потом посмотрела на Настю, произнесла почти угрожающе:

– Что, настроила ребенка против меня, да? Успела? Ведь знаешь, как я к нему сердцем приросла, знаешь… И кто ты мне после этого, скажи? Дочь разве?

– Да. Я твоя дочь, мама.

– Нет… С этого дня ты мне больше не дочь. В самое сердце мне плюнула, знать тебя не хочу… Живи со своим этим… А про меня забудь. Нет у тебя больше матери, все…

Мама повела рукой, будто навсегда отгораживаясь от нее, повернулась, молча вышла из дома. Егорка снова заплакал, и Настя бросилась к нему, обняла, зашептала на ухо:

– Не бойся, сынок, не бойся… Бабушка успокоится, придет в себя, все будет хорошо…

– Но ведь она от тебя отказалась, мам! Как же это, ведь так не бывает! Это она из-за меня от тебя отказалась! Это я виноват…

– Ни в чем ты не виноват, сынок! Просто у нашей бабушки такой характер… Но мы ведь все равно ее любим, правда?