— Поэтично.

— Если бы.

— Ладно. Мы сейчас к одному менту знакомому поедем. У меня с ним шуры-муры были пару раз.

— И как тебе не стыдно, Тома…

— Ну а что? Мент — он всегда в хозяйстве пригодится.

— И что он может сделать?

— Ну, не знаю, посоветует чего-нибудь может быть.

— Ладно.

Она всё же выезжает из двора, и я заставляю себя гнать прочь все мысли о случившемся. Даже представлять не хочу, что сейчас в моём доме сидят довольные по самую макушку Вадим и Майя. От этого только на душе станет ещё более скверно. Лучше думать о том, что делать дальше, и молиться, чтобы всё окончилось малой кровью.


***

Наверное, мне нужно было хотя бы вкратце обговорить с Настей, что именно стоит произносить в присутствии её бабушек, а о чём лучше умолчать. Но мелкая была такой счастливой, да и я сам настолько быстро погрузился в отношения с Персидской, что мне эти детали казались какими-то несущественными. Тем неожиданнее оказалась действительность, с которой столкнулся лицом к лицу на дне рождения Насти. Его решено было перенести на день, и отпраздновать у матери моей покойной жены.

— А мама сегодня сказала, что киви полезнее! — заявляет малая прямо посреди чаепития, и я мысленно матерюсь на всех языках, какие знаю.

Моя мать и тёща переглядываются, и на лице последней появляется выражение величайшего изумления. И я очень даже её понимаю.

— Насть… тише, пей чай, ешь торт, скоро домой поедем, — пытаюсь разрядить обстановку.

— Нет уж, — вступает тёща. — Что ещё за истории? Илья, вы знаете, я недавно как раз смотрела передачу, там рассказывали о том, что иногда дети, которые потеряли близких, придумывают себе что-то несуществующее.

Б*я! Ну просто специалист по части психологии. Ещё бы с таким рвением оставалась с малой, когда мне это нужно, цены бы ей не было.

— Спасибо за участие, Мария Дмитриевна, я это учту, — вяло откликаюсь, мысленно прикидывая, что меня ждёт, если прямо сейчас заберу Настю и поеду к Кате.

Вообще идеально было бы оставить мелкую на бабушек, переговорить обо всём с Персидской, а после начать жизнь с нуля, но понимаю, что сейчас это вряд ли вариант.

— Настенька, — тихо и елейно, будто с умалишённой, начинает вести разговор мать Тани. — Твоя мама умерла, и она совсем не могла сказать тебе сегодня, что киви полезнее.

— А я и не о той моей маме, а о другой.

Твою дивизию…

— О какой такой маме?

— О другой маме. Теперь у меня другая мама, её зовут Катя. Она вам очень понравится.

Воцаряется тишина, такая абсолютная, что слышен отзвук дрели, которой орудует сосед, живущий на десять этажей ниже. Все взгляды устремлены на меня, а в воздухе — отчётливый аромат неприятия, удивления и оторопи. И я сам испытываю едва ли не все эти чувства, когда пытаюсь подобрать слова.

— Илья, ты что… у тебя другая женщина? — выдавливает из себя Мария Дмитриевна, и тон, которым произносит эти слова, остро режет по едва поджившим нервам.

Да, мать вашу! У меня другая женщина. И я сам просто в а*уе, потому что это противоречит тому, что сам себе пообещал. Но при этом я чувствую себя впервые живым настолько с тех пор, как не стало Тани.

— Марья Дмитревна, подождите…

Вместо прямого ответа растираю лицо ладонью. Даже представлять не хочу, чем именно всё закончится, потому что предполагать что-либо даже близко не стоит. Когда дело касается настолько острых вопросов, неясно, чем может окончиться их решение.

— Да, мы с Настей реально познакомились с той, в ком малая увидела маму.

— Но её мамы нет. Она умерла.

— Спасибо за то, что вы об этом нам напомнили.

Вижу, как на лице Насти появляется растерянное выражение, которое тотчас сменяет упрямство, когда малая поджимает губы, готовая спорить со всем, что скажут бабушки.

— И всё же считаю, что это ненормально. Так настроить ребёнка! Вы вообще чем думали? — упорствует тёща.

— Кто — мы? И на что мы настроили ребёнка?

— Возненавидеть собственную мать и заменить её кем-то чужим.

Всё, на этом меня хватит. Эту ху*ню я не готов слушать даже для поддержания так называемых семейных отношений. И спорить тоже не готов, потому что знаю — ни к чему хорошему это не приведёт.

— Насть, поехали домой, — предлагаю я, и мелкая тут же бросает кусок торта, в котором ковырялась всё это время, и устремляется в прихожую обуваться. Сам же поворачиваюсь к маме и тёще, застывшим за праздничным столом. — Мы с мелкой поедем. Спасибо за то, что собрались. Всё остальное обсуждать не готов напрочь. Если вопросы есть — звоните. Всем пока.

И мы выходим из квартиры тёщи. Меня вымораживает всё, что успел услышать, но в целом могу понять мать Тани. Инфа о том, что в жизни Насти появилась другая мама, воспринята ею так, словно она только что услышала о грядущем конце света. Наверное, и сам бы чувствовал себя так же, если бы не знал Катю.

— Мне не надо было о маме говорить, да? — осторожно уточняет Настя, когда пристёгиваю её в кресле.

— Нет. В смысле, ты имеешь право говорить всё, что считаешь нужным. Не нужно выкручиваться и врать, окей?

— Окей. Мы сейчас ведь к маме поедем?

— Теперь да, с тобой вместе.

Улыбаюсь, когда на лице Насти появляется восторженное выражение. Как бы то ни было — она должна быть счастлива, это прежде всего. Остальное — хрень собачья.


Пока едем к Персидской, думаю о том, не стоит ли позвонить тёще и обговорить то, что случилось на дне рождения. Устраивать шпионские игры и запрещать Насте в присутствии бабушек говорить о Кате я точно не стану, теперь это понял со всей ясностью. Поэтому самым верным будет расставить все точки над «ё». А тёща обязательно поймёт, что малая счастлива рядом с Персидской, и что это — главное.

Когда поднимаемся в лифте, дочь припрыгивает от нетерпения. Вопросов о том, надолго ли мы, не задаёт. А я и сам не знаю, чем закончится этот вечер, и это рождает внутри классное чувство.

Когда звоню в дверь, возникает ощущение чего-то неправильного. Это словно инстинкт, почти как тот, который направлен на самосохранение, если возникает физическая опасность. Даже мелкая рядом притихла и крепче вцепилась в мою руку.

Дверь открывают не сразу, а когда вижу по ту сторону порога Вадима, по телу проходит судорога, понуждающая скривиться. Сначала вспышкой молнии мысль о том, что Настя может подумать чёрт-те что. А следом понимание — это я уже думаю всякую хрень. О том, что Персидские снова сошлись, — в первую очередь.

— А! И вы здесь, — расплывается в широкой и насквозь лживой улыбке Вадим. — Извините, в гости не приглашаю. Мы заняты.

— А где мама? — с нотками проскальзывающей в голосе тревоги спрашивает мелкая и даже пытается заглянуть в квартиру.

— Твоей мамы здесь точно нет. А если ты о тёте Кате, то она вышла.

Ведь знает же, сука такая, что именно переживает Настя. Сколько раз говорили с ним об этом, а сейчас бьёт по самому больному. И не меня — ребёнка.

— Пап? — удивлённо-обиженный голос понуждает меня подобраться. Крепче сжимает своей ладошкой мою руку, и я осторожно подталкиваю её к лестнице.

— Насть, спустись вниз на один пролёт и меня подожди. Я сейчас.

Не хочу, чтобы и дальше слышала то, что может слететь с уст Вадима. А когда вижу, как в кухню за его спиной заходит любовница Персидского, охреневаю окончательно. Они все съехались и живут втроём? Почему Катя об этом не сказала? Хотя, нет… Это неверный вопрос. Она считает это нормальным и именно поэтому не сказала ни слова?

— Слушай, Григоренко, давай сразу решим кое-что. Вы можете там шашни с моей женой крутить сколько влезет. Хоть мы до сих пор с ней не разведены, у нас своего рода свободные отношения. — Он ухмыляется, нехорошо так, а я просто киплю. Надо было набрать Персидскую, когда только собрались ехать к ней с Настей. Сделал сюрприз, мля…

— А я разрешения твоего не спрашивал, — пожимаю плечами. — И вообще мы не к тебе, а к Кате.

— Да, и в этом проблема. Встречайтесь в других местах, в мой дом приходить не нужно. Мы гостей не ждём.

— Это дом Кати.

— Да, в том числе. Но мне тут детские писки-визги про мам не нужны. И вообще я уже Персидской сказал, что ей бы больше роль бабушки пошла. Может, Настя увидит в ней бабушку, так вер…

Он не успевает договорить, когда удар в челюсть сбивает Вадима с ног. Даже не успеваю подумать о последствиях — да и неважны они сейчас — когда наваливаюсь сверху и припечатываю Персидского к полу. Кажется, что-то орёт то ли Настя, то ли какая-то женщина. Мне на голову обрушивается удар сзади. Сука… Снова бью, в этот раз невпопад, сбиваю костяшки в кровь, и снова получаю по голове чем-то тупым, на этот раз сильнее.

— Илья, боже… Хватит!

Это Катя, каким-то образом оказавшаяся рядом. Где-то слышатся звуки борьбы, из квартиры напротив выглядывает испуганная старушка. Наверняка уже вызвала наряд полиции, а нам только их и не хватает.

Тяжело переваливаюсь набок, и Вадим срывается с пола и устремляется в квартиру. В башке звенит. Интересно, это любовница Персидского успела меня отоварить несколько раз, прежде, чем здесь оказались Катя и Тамара?

— Папа!

Прижимаю к себе дрожащую дочь, пытаюсь подняться на ноги, но меня ведёт. Приходится опереться на стену.

— Идём, — хрипло говорю всем, кто собрался на лестничной клетке. — Кать, ты в первую очередь.

— Иди, я зайду, шмотки твои соберу и спущусь к вам, — кивает Тамара, и Персидская, поколебавшись немного, начинает спускаться следом за мной.

Теперь нам точно придётся о многом поговорить, и решить, что с этой всей х*йнёй делать дальше. Так что даже хорошо, что всё это случилось.