— О чём?

— Какая ты красивая будешь в этом платье.

И это тоже своего рода ложь, но уж Насте точно не стоит знать о том, что меня занимает в данную минуту.

— Давай я помогу тебе переодеться, а то папа скоро приедет и будет снова на нас ворчать, что мы задерживаемся.

Она хихикает, откладывает поросёнка и покорно поднимает руки вверх, когда стаскиваю с Насти футболку. Даже этот жест вызывает у меня такую щемящую нежность, что она переполняет изнутри. Не представляю, что со мной будет, если вдруг потеряю Илью и Настю. Если их вдруг не станет в моей жизни. И почему вообще допускаю подобные мысли? Даже если решусь и съезжу в квартиру, где живёт мой бывший муж со своим адвокатом, обязательно расскажу об этом Илье.

— Всё. Осторожно умойся и я включу тебе мультик. Посидим и подождём папу.


Странное лихорадочное состояние охватывает меня сразу, едва за Настей и Ильёй закрывается дверь. Их не будет пару часов, а это значит, если и ехать ко мне домой, то прямо сейчас. К тому же, Вадим явно на работе, а Майя… Она не тот человек, которого мне стоит опасаться. Всё худшее, что могла, эта женщина уже сделала.

Стрелки на часах отмеряют десять минут, и я решаюсь — накидываю джинсовую куртку, беру сумку и выхожу из квартиры. До своего дома добираюсь быстро, но трачу несколько минут на то, чтобы собраться с духом и подняться наверх.

Это вдруг начинает так неистово злить, что даже машинально ударяю по рулю, будто он в чём-то передо мной виноват. Так не должно быть. Эти люди не имеют никакого права влиять на мою жизнь подобным образом. Даже если это влияние косвенное.

Когда еду в лифте, возникает настойчивое желание прямо сейчас позвонить Илье, но я с ним борюсь. Всё после. Уже через десять минут, когда выйду с сумкой и нужными бумагами из квартиры, спокойно признаюсь, что ездила за вещами.

Дома тишина. Когда открываю дверь ключом, инстинктивно отмечаю про себя, что замок Вадим и Майя не сменили. Хотя вполне бы могли устроить мне такую пакость. Стаскиваю обувь и быстро прохожу в свою комнату. Здесь всё на местах, как оно и было после того, что я видела в последний раз. Это хоть немного, но успокаивает.

Быстро бросаю в сумку футболки и джинсы, не особо выбирая, какие брать, а какие оставлять. Косметику, парфюм, все документы на всякий случай. Прежде, чем выйти, оглядываюсь в поисках того, что могла забыть. И ощущаю какую-то уродливую эйфорию. У меня получилось! Как будто не хозяйка этой квартиры домой пришла, а какой-то воришка. Впрочем, когда выхожу из комнаты, меня эти мысли волнуют в самую последнюю очередь. Потому что в прихожей обнаруживается…

— Вадим…

Имя мужа выдыхаю с испугом, потому что действительно возникает именно это чувство — страх. Персидский выпивает редко, но метко, потому по его виду могу сразу же понять, если он нетрезв, и сейчас именно такой случай.

— А я-то думал воры забрались, — улыбается он, пока я пытаюсь надеть обувь. Сумку из рук так и не выпускаю, как будто стоит это сделать, как Персидский у меня её отнимет. И надо теперь уже точно признаться себе в том, что моя жизнь в этой квартире была бы невозможной, не будь у меня Ильи и Насти. Потому что в таком напряжении я бы не выдержала и дня.

— Нет, я за вещами заходила.

Делаю шаг к двери, и Персидский выставляет руку, опираясь на косяк, чтобы не дать мне выйти. Его глаза темнеют, а мне нехорошо. Не могу понять, что нужно Вадиму, и это пугает.

— Мне нужно идти, — пытаюсь оттолкнуть его руку, но он делает какое-то неуловимое движение, хватает меня за предплечья и толкает спиной в противоположную стену.

— К щенку своему? А если я тебя не отпущу?

Сколько раз мы вот так же ругались-мирились раньше, когда только начинали жить вместе. С какой-то безумной страстью, когда Персидский цедил слова прямо как сейчас. Я знала до чёрточки, что за этим следует — он всегда набрасывался на меня с жадными поцелуями, едва не рвал на мне одежду, а потом брал. Быстро, жёстко, сминая руками до синяков. И мне это нравилось. А сейчас тошнит… От страха, что не смогу совладать с ним, если он предпримет попытку сделать то же самое.

Вадим впивается в мои губы поцелуем с запахом алкоголя, от которого воротит. Пытается протолкнуть в рот язык, и я смыкаю на нём зубы, понуждая Персидского грязно выругаться.

— Не смей… слышишь? Не смей меня тро… гать…

Между нами завязывается борьба. В мою кровь щедрыми порциями вбрасывается адреналин. Он придаёт сил — нужно только справиться с Персидским и я обязательно смогу сбежать. Готова сейчас на всё. Бросить сумку — самое меньшее, что могу сделать. Я ему и квартиру пообещать готова, только бы отстал.

— Кать… Кать, что мы творим? — внезапно выдыхает Вадим, отстранившись. Он всё ещё сжимает меня руками, не давая высвободиться. Не сразу понимаю, о чём спрашивает, а когда смысл сказанных слов пробивается через пелену ужаса, который окутывает меня, не нахожусь, что ответить.

— Вадик, отпусти меня, пожалуйста.

— Я спрашиваю тебя, что мы творим? Ведь всё разрушили. Семью нашу разрушили. Из квартиры какой-то бордель сделали. Ты с гондоном своим трахаешься мне назло…

Боже, что он несёт? Я что, попала в параллельную реальность? Или Вадим без Майи готов признавать свои ошибки? Ах, нет. Он готов перекладывать их на меня. И это злит, хотя, умом понимаю, что мне лучше молчать.

Он пьян, он вряд ли себя контролирует настолько, насколько бы делал это в любом другом случае.

— Вадик, я прошу тебя, отпусти. Мне нужно ехать.

Голос звучит просяще, но это окончательно срывает все тормоза у Персидского. Он снова набрасывается на меня, целует-кусает губы, причиняя боль. Из последних сил отпихиваю Вадима от себя, но силы слишком неравны.

Наконец удаётся сделать то, во что вкладываю все свои злость и отчаяние — пинаю Персидского в пах коленом, и он сгибается пополам и взвывает. Этих мгновений, когда он ругается, цедя мат вперемежку с эпитетами вроде «сука», хватает на то, чтобы рвануть к выходу из квартиры, схватить по дороге сумку и устремиться прочь.

Несусь по лестнице на безумной скорости, а в голове лишь одна мысль: «Только бы ноги не переломать, иначе Персидский настигнет». И стоит быстро сесть в машину, бросить сумку невпопад на сидение и сорваться с места, как на меня накатывают рыдания. Это — выход того стресса, который я пережила. И мысли о том, что теперь уж точно не вернусь в эту чёртову квартиру. Никогда. Даже если небеса разверзнутся и меня туда погонит огонь из самого ада. Самое время сделать то, о чём мне твердили приятель Тамары и Евгений. И к чёрту всё! И пусть на суде Персидский жалуется сколько влезет, что я играю нечестно. Пусть судья встаёт на его сторону, делает что захочет. С меня хватит. Именно сейчас, когда слёзы застилают глаза, а я вцепляюсь в руль побелевшими пальцами и бросаю взгляды в заднее зеркало, опасаясь, что Вадим может за мной погнаться, я понимаю, что это всё.

Завтра же свяжусь с Томой, которая предлагала мне посодействовать в поиске новых «прекрасных» жильцов. Она пусть этим и занимается, раз у неё руки чешутся сделать жизнь Персидского и Майи невозможной.

«Катя, что мы творим?».

Ну, надо же! Ещё недавно, я бы всё отдала за эти слова, сейчас же когда вспоминаю прикосновения Вадима, меня тошнит.

«Мы всё разрушили…».

Мы разрушили! Мы! Не он со своей чёртовой Майей, а мы с ним.

Сволочь…


***

Не думал, что снова начну бояться. За женщину, которая рядом со мной. Это какое-то совершенно необъяснимое чувство. Неконтролируемое, острое, не подчиняющееся разуму. Понимаю в момент, когда испытываю его, что сам себе не хозяин. Не могу управлять собственными эмоциями. И ощущение — что всё сделал правильно. Если и могла рядом со мной быть другая женщина после смерти Танюхи — только Катя. Никто иной.

Всё то время, что мы рядом, я в какой-то грёбаной эйфории. Словно опять вернулся в мои двадцать, окунулся по самую макушку в потребность любить и быть любимым. Только сейчас есть осознание, что это может быть ненадолго. И совсем неважно, что будет причиной этого «ненадолго». Нужно здесь и сейчас ценить каждый момент.

Даже на расстоянии мы вместе. В редких смс — я просто не привык писать часто и пространно, хотя, мать его, хочется переучиться. В мыслях — постоянно. Когда вижу Катю частью моей семьи. А она так вписалась в представление о том, что значит быть моей, что от этого тоже страшно. И озноб по телу, когда думаю о том, что вернусь домой, где меня ждут.

С работой всё хреново. Но это кажется уже не настолько существенным. Найду себе другое место — это не проблема. А вот доработать по тем делам, которые я взял, хочу. Чтобы перед самим собой совесть чиста была, в первую очередь. Да и вещи в офисе остались, которые нужно забрать.

С утра Катя с Настёной отправились гулять, смотреть мультик и есть мороженое, чем я и решил воспользоваться, чтобы скататься в офис, забрать шмотьё и по возможности обзвонить несколько мест, куда можно будет уйти из фирмы Персидского.

С ним, кстати, так и не удалось переговорить, да и не сказать, что я к этому стремился. Вадим теперь вызывал у меня такие чувства, на которых совсем не хотелось фиксироваться. Хотя, я и понимал, что так или иначе этот этап пройти придётся. И чем раньше, тем лучше.


В офис приезжаю в разгар рабочего дня, а когда слышу из-за двери в кабинет бывшего босса голоса, понимаю, что Персидский на месте и явно не в духе. Мда… я вовремя. Наверное, очередная планёрка, которая кончится совсем скоро, ибо Вадим совершенно не умеет держать себя в руках в таких ситуациях. И точно — не успеваю провести в созерцании того, что творится за окном, и пяти минут, как крик достигает апогея, и из кабинета пулей вылетают трое сотрудников. Ещё через полминуты за ними выходит сам Персидский, который при виде меня сначала охреневает настолько, что застывает на месте, после чего лицо его приобретает странное выражение.