— Ну надо же! Явился работать? — уточняет он с такой елейной улыбкой, которой не видел прежде у Вадима никогда.

Он вообще раньше мне казался совсем другим. Нормальным мужиком, вспыльчивым, когда мог проораться, если ему подкидывали проблем, но отходчивым. А сейчас будто шкуру сменил с одной на другую.

— Неа. Не работать, хотя дела доведу. А вообще за шмотками своими.

— Увольняешься, что ли?

— Типа того.

Он смотрит на меня несколько бесконечно долгих секунд, после чего кивает в сторону кабинета.

— Идём.

Не знаю, что ему нужно, да и единственное, за чем захожу следом — чтобы написать заявление, получить причитающиеся бабки, которые заработал за почти полный месяц, и свалить ко всем чертям.

Дверь за собой не закрываю, не знаю, почему, но мне кажется, так будет вернее. Персидский подходит к стеклянному шкафчику, достаёт из него графин с вискарём и пару бокалов. Мля, он что, после того, что было на той лестничной клетке, ещё и распивать со мной собрался?

— Нравишься ты мне, Илюх, — начинает издалека, придвигая бокал ко мне. Сам садится на край стола в самой небрежной позе, в которой, впрочем, читается явственно напряг. Будто он готов сорваться с места в любой момент и атаковать, если вдруг понадобится.

— Я не по этой части, — отшучиваюсь вяло, не притрагиваясь к бухлу, и Персидский запрокидывает голову и начинает ржать.

— Да я уж понял, по какой ты части, — произносит отсмеявшись. Спиртное выпивает залпом, после чего наполняет свой бокал снова. — Только вот что тебе скажу — зря ты с Катей. И девчонку свою зря так близко к ней подпускаешь.

Руки сами собой сжимаются в кулаки, он зашёл на ту территорию, на которую хода нет никому.

— А это моё дело. Я сейчас спокойно уволиться хочу, а потом вообще с тобой не пересекаться. Нечего нам делить.

— Вот как? Ты это тогда бабе моей скажи. Жене пока что. А то она с тобой живёт, а сама ко мне тут на днях приходила. Ноги раздвинуть была готова. Чтобы я только её из законно купленного жилья не выпер.

Он лжёт. Лжёт ведь? Почему сейчас, когда понимаю, что это неправда, всё равно внутри появляется сомнение?

— Катя у тебя была? — спрашиваю тупо и невпопад.

— Была, да. Подгадала, когда Майки моей дома не будет, и явилась.

Б*я… Почему я спрашиваю себя, могла ли так поступить Персидская? На хер ведь должен послать и Вадима и «новости» от него. Но сам ведь заметил и вещи новые, которые у Кати появились. Немного, но хватило, чтобы задаться вопросом, откуда они. Просто как-то не было повода об этом спросить.

— Ты бы с ней поосторожнее. Эта сука умеет в доверие втереться. Ладно ты, а вот дочке твоей хреново будет, когда Персидская опять ко мне вернётся.

Рядом с Вадимом у меня кончается терпение довольно быстро. Вроде был морально готов к тому, что вылезет какая-нибудь хрень, а по сути — сдерживаться не могу уже через три минуты нашей милой «беседы».

Сдёрнуть его вниз, успев проследить за тем, как бокал с янтарной жидкостью падает на пол и разбивается на тысячи осколков — дело доли секунды. И в край стола вжать мордой, чтобы вынужден был руками упираться и пытаться оттолкнуться — ещё пара мгновений. Он хрипит и пытается вывернуться, одну руку за спину заводит, меня хватает за одежду, а я держу, и такое удовольствие получаю. Физическое, на грани, острое.

— Ещё раз от тебя про Катю или Настю услышу — руки тебе выдерну, в жопу вставлю и будешь до конца жизни рукожопить. Заодно язык молоть ху*ню отучится — не до того тебе будет. Понял?

Вадим пытается лягнуть меня, что в таком положении сделать нереально, и только хрип всё приглушённее. Не сломать бы ему шею к херам, а то сяду по сто пятой во цвете лет.

— Я спрашиваю — понял?

Пытается кивнуть и я его отпускаю. А злость до сих пор в венах вскипает. Нехорошая такая. Кажется, дай мне сейчас в руки ТТ-шник — выпущу в голову Персидского всю обойму. Поэтому ретируюсь из его кабинета быстро, пока не натворил дел. Хватаю свои немногочисленные шмотки, которые так и стоят на местах, чтобы свалить из офиса и больше никогда туда не возвращаться.


Дома пахнет сдобой. Вообще в последнее время постоянно витают такие ароматы, от которых крышу сносит, стоит только войти в квартиру. Катя постоянно нас чем-то балует. Не только первым-вторым и компотом, но и всякой выпечкой. Даже раз умудрились с мелкой мороженое сделать, от чего малая пищала от восторга.

И это — самое главное. Когда Настя счастлива, счастлив и я. Вот только сейчас всё равно нет-нет, да грызёт что-то изнутри.

Пока ехал домой, миллион раз прокрутил в голове слова Персидского. Нет, я не верил ему, но и не хотел сейчас услышать от Кати, что она была в той квартире, а мне ничего не сказала.

— Привет. Ч-ш-ш, — произносит она сразу, едва вхожу в квартиру. — Настя только что заснула.

— Окей.

Расшнуровываю кроссовки и чувствую физическое напряжение, наэлектризовавшее воздух. И Катя, видимо, ощущает его тоже, потому что смотрит выжидающе и словно бы с опаской.

— А ты где был? — спрашивает, когда вешаю куртку и собираюсь идти в ванную мыть руки.

— На работе. Иди на кухню, я сейчас.

Я не имею права на допросы. Хотя… чёрт побери, я имею на них полное право! И хочу, чтобы моя женщина, которая смогла войти в нашу с Настей жизнь, была со мной откровенна. По крайней мере, в таких вещах. И сраться мне сейчас с ней совсем не хочется, потому что не знаю, какой будет реакция на то, что хочу донести до Кати.

— Прости меня… мне нужно было сразу тебе сказать, — шепчет она, едва вхожу в кухню. И меня накрывает какой-то волной, когда все рецепторы в теле словно перенасыщены ощущениями.

Катя сидит на стуле, опустив глаза в пол, теребит край полотенца и кажется сейчас такой маленькой и слабой, будто это совсем не та Персидская, которую я знал всё это время.

— Вадим наговорил кучу херни.

— Так и знала.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Я не хотела, чтобы вы снова подрались.

— А добилась ровно противоположного.

Она вскакивает со стула — взгляд испуганный, будто я только что, окровавленный и полумёртвый с поля боя явился, хотя ведь видела, что со мной всё окей.

— Снова дрались? — выдыхает испуганно.

— Нет, немного кулаки я почесал.

— Ох… Я туда за вещами и документами ездила. А там он. Майи дома не было, думала и Персидский на работе.

— Что он тебе сказал?

Она тушуется, снова отводит глаза, а когда поднимает на меня — в них столько всего, что даже и разобраться вот так сходу невозможно.

— Что мы всё разрушили. Спрашивал, что можно с этим сделать.

Иногда правду слышать неприятно, хотя, вроде бы, как раз её ты и добивался. И сразу же вокруг меня — броня, как будто могу услышать то, от чего дерьмово будет.

— А ты что? — уточняю с кривой усмешкой.

И Персидская снова делает то, что сносит всю мою броню к херам. Просто подходит близко, обнимает крепко, вцепляясь в одежду и прижимается ко мне.

— А мне ты нужен. И Настя. И больше никто.

Я тоже обнимаю её в ответ, и Катя выдыхает рвано, судорожно, будто боялась чего-то всё это время, а страхи не подтвердились.

— Мне нужно, чтобы между нами было доверие. Абсолютное. Понимаешь?

— Понимаю. И такого больше не повторится.

— Хорошо. Я тебе верю.

И себе тоже верю. В то, что мне нужна только эта женщина, и в то, что никогда не буду ей лгать даже в мелочах. И кажется, что это та точка, к которой пришли, и с которой всё начнёт идти только так, как нужно нам обоим. Ну и мелкой, конечно.

Только в тот момент ещё не знаю, что жестоко ошибаюсь.


***

Второе заседание проходит в относительно спокойном ключе. Причиной тому — отсутствие в зале суда Персидского. Перед тем как приехать сюда, много раз прокручивала в голове, что почувствую и как стану себя вести, когда снова встречусь с Вадимом. Кроме отвращения, которое теперь порождал внутри меня бывший муж, не испытывала по отношению к нему ничего. И ощущала совершенно полярные желания — от того, чтобы устроить ему «весёлую» жизнь, до потребности отказаться ото всего. Это было трусливое и недостойное чувство, но оно появлялось внутри, и я ничего не могла с ним поделать.

Всё встало на места, когда увидела надменное лицо Майи. Эта женщина не только увела у меня мужа, чему, по правде говоря, теперь я была только рада, но и выжила меня из моей квартиры, при этом на заседании вела себя так, словно бы именно я являлась тем звеном, от которого всем нужно было избавиться, чтобы наконец жить спокойно. И даже судья входила в это самое число. Майя так и заявила, не прямо конечно, но более чем понятно, что если бы я сразу пошла на все условия Персидского, им бы не пришлось терять время — ни своё, ни судьи.

— Она меня просто вывела из себя, — цежу я, когда мы с Евгением и Тамарой выходим на улицу.

— О, да, детка. И не тебя одну, — кивает сестра.

— На это и расчёт, — пожимает плечами Евгений. — Устроить небольшой спектакль, в котором вы невольно станете играть главную роль. И настроить судью против.

— Зачем? Они же всё равно не получат больше чем полагается.

— Зато могут получить это гораздо быстрее.

Это тоже злит, и когда Евгений отправляется домой, предварительно договорившись с нами о встрече перед следующим заседанием, я поворачиваюсь к Томе.

— Я решилась. Если ты до сих пор за идею заселить ко мне в комнату тех, кто превратит жизнь Вадима и Майи в ад, то у тебя полностью развязаны руки.

— Ты серьёзно?

— Абсолютно.

Я усаживаюсь в машину со стороны пассажира, Тома — за руль, смотрит прямо перед собой, как будто подбирает слова и не знает, стоит ли говорить то, что у неё на уме.