— Я от него ухожу. Кому он теперь нужен, после того, что ты с ним сделала? Он же теперь калека на всю жизнь, вот и возись с ним сама.

Это тоже ошарашивает, и теперь уже я начинаю закипать, хотя вроде мысленно уговариваю себя сдерживаться.

— Я сделала? Наверное, сама себя наручниками приковала и приставать в дороге начала.

Она поджимает губы и отворачивается. С Майей всё понятно. Ей нужна была квартира, но жить с инвалидом ради квадратных метров, которые станут принадлежать им обоим бог весть когда, она не собирается.

Вижу, что Тома всё же готова высказаться, но качаю головой, давая понять, чтобы сестра молчала. Что толку рассказывать Майе о том, что ясно и так? Я просто надеюсь, что она сейчас уедет, и я больше никогда её не увижу. Хотя, у нас впереди новое судебное заседание, на котором Майя вполне может появиться.

Вскоре возвращаются грузчики, забирают последние коробки и Майю впридачу, и я с облегчением вздыхаю, когда за ними закрывается дверь.

— Нет, ну какая же сука! Ты подумай! Просто гадина! Дрянь! Может, в ментовку напишем заяву? Что она тебя обнесла? — кипятится Тамара, пока я тяжело опускаюсь на стул.

— Нет, Том. Не хочу этого всего.

— Не хочет она. Эта сволочь чуть тебя не обворовала! Если бы мы не приехали вовремя, взломала бы дверь в спальню и…

— И брать там особо нечего.

— Всё равно такое не прощают, — упорствует сестра.

— Том, ну… Я вправду устала и не хочу всего этого.

— Хорошо, извини. Просто эта гадина меня выбесила. Ты даже не представляешь, как!

— Ну теперь её больше нет. И не будет. Уверена, она уже не вернётся.

— И я уверена. Но замки смени!

Слабо улыбаюсь сестре. Она — молодец. Уже продумала, что и как нужно сделать. А вот я себя чувствую раскисшей. И спать так хочется, хотя прямо здесь ложись и отключайся. Только ощущение внутри разливается. Нехорошее. Это больше не мой дом. Даже если он вроде как отвоёван у любовницы бывшего мужа. Это всё равно уже не моя крепость, которую выстраивала своими руками. Значит, самым верным будет от неё избавиться, чтобы начать новую жизнь.


В нашу с Ильёй и Настей квартиру вхожу с замиранием сердца. Тишина. Только слышен стук стрелок на часах, а может это моё сердце, что так неистово бьётся в груди.

Потом из детской доносятся нетерпеливые слова, подгоняющие Илью коротким: «Ну! Складывай уже!». Значит, собирают вместе паззлы, а Насте как всегда не терпится увидеть всю картинку целиком. И так и вижу, как Илья в этот момент хмурит брови, но ничего не отвечает, только начинает усиленнее составлять всё воедино.

Он прекрасный отец и — я уверена — будет таковым и для нашего общего ребёнка. Сейчас, когда прислушиваюсь к доносящимся из комнаты Насти звукам, все сомнения исчезают. Когда разуваюсь, мою руки, обнаруживая своё присутствие, а после — присоединяюсь к Илье и Насте, просто сажусь на полу чуть поодаль, чтобы понаблюдать за теми людьми, что стали для меня важнее всего на свете. Они наконец доделывают то, чем были увлечены всё это время, и стоит им вскинуть на меня глаза, выпаливаю, не в силах больше ждать.

— А у нас скоро ещё ребёнок будет.

Илья выглядит ошарашенным. Смотрит на меня так, что я ничего не могу понять по его взгляду. Настя тоже недоумевает, после чего, видимо, решив, что молчание — хороший знак — вскидывает руки вверх и кричит:

— Ура-а! — И добавляет то, от чего Илья взрывается смехом: — А когда ты к нам его привезёшь?


Мы рассказываем Насте вдвоём, что значит «у нас скоро будет ребёнок». Никогда не думала, что слова о таком радостном известии стоит настолько тщательно взвешивать. Но малышке всего пять, она потеряла маму, когда была совсем крохой, и сейчас стоит приложить все усилия, чтобы Настя ни на мгновение не почувствовала себя ненужной.

Я пытаюсь поймать взгляд Ильи, но он почти всегда отводит глаза, что рождает внутри сомнения. Так ли он рад этому малышу, как я?

— Надо будет купить братику ещё одну свинку, — решает Настя, которая почему-то уверена, что появится именно мальчик. И когда отходит смотреть мультик с самым невозмутимым видом, Илья уводит меня из её комнаты в кухню. А там сжимает в объятиях — так сильно, едва ли не до хруста костей. И я уже снова готова реветь — на этот раз от облегчения.

— Я уже думала, ты скажешь, что он тебе не нужен, — всхлипываю я, уговаривая себя, что плакать мне точно нельзя. Но никак не получается совладать с эмоциями.

— Глупая моя. Глупая. Я до усра… в общем, охренеть как счастлив.

Он гладит меня по волосам, целует в висок, в макушку, после чего отстраняется и спрашивает сурово:

— Ты ведь пока документы на развод не получила?

— Неа. Но скоро получу.

— Хорошо.

— А что такое?

— А ты о Персидском ничего не слышала?

Закусываю нижнюю губу. Рассказать ему прямо сейчас, что виделась с Майей, или же не портить всё обсуждением Вадима и его любовницы? Всё равно уже зашёл разговор о том, что совсем не относится к будущему ребёнку, так что выбирать не приходится.

— Мы с Томой ко мне заезжали, там Майя была…

Я кратко рассказываю Илье о нашей «прекрасной» встрече, и всё это время не смотрю на него, делая вид, что увлечена детскими чашками, которые расставляю на столе в виде разных геометрических фигур.

— Понятно. Не зря я уже понял, что вы с Тамарой решаете всё сами, — бурчит в ответ Илья, но по голосу слышно, что не сердится, а это главное.

— Ну уж нет. Просто решили проверить, как там моё жильё. Я думаю его продать, кстати.

— Хм. А вот с этим тебе бы подождать. Вадим сейчас плох совсем. Врачи никаких прогнозов не дают. Только инвалидность обещают. Так что…

— Так — что?

— Заселится Персидский в свою квартиру, потом его один чёрт оттуда не выселишь. Не то, чтобы это проблема какая-то. Тебе есть, где жить. Но доли может за бесценок придётся Вадиму продать. Или контору искать, которые их выкупят. Тоже недорого.

— Тебя это волнует?

— Меня? — В его голосе сквозит такое искреннее удивление, что мне становится не по себе. Потому приходится поспешно добавить, чтобы не подумал лишнего:

— Просто мне на это плевать. Стало. Что выручу, то и ладно. Найдём, куда деньги применить так, чтобы наш семейный капитал только разросся.

— Наш? Семейный? — с улыбкой уточняет он, и я вскидываю глаза на Илью.

— Да. А ты против на мне жениться? — отвечаю вопросом на вопрос, поджимая губы, чтобы не рассмеяться.

— Ты делаешь мне предложение?

— Жду, когда ты сделаешь его мне.

И откуда вдруг во мне берётся вся эта смелость? Наверное, просто чувствую, что с этим мужчиной иначе быть не может.

— Вот сначала с Персидским разведись, а потом поговорим, — мрачно произносит Илья, но от этих слов хочется снова улыбаться, будто я девчонка двадцати лет.

— Сурово, — киваю я, следя за тем, как он выходит из кухни.

— А ты думала — в сказку попала? — уточняет, обернувшись ко мне и когда подмигивает, качаю головой, едва сдерживая ещё одну улыбку.

Всё же мне достался лучший из мужчин. И я уже не отпущу его никуда и никогда.


***

Тот звонок, которого подспудно жду, раздаётся через несколько дней. В хлопотах, в которые погрузилась когда узнала о том, что жду ребёнка, время летит быстро, а мыслей о Вадиме — не так уж много. Но они есть, бесполезно с этим спорить. Несмотря на всё, что он сотворил, у меня нет по отношению к Персидскому ни ненависти, ни желания, чтобы он получил ещё больше. Представляю, что именно он чувствует сейчас, и… не понимаю, что именно чувствую я.

Даже представлять, что пару месяцев назад я готова была бы ради этого мужчины на всё, настолько чужеродно, что хочется скривиться. Потому стоит мне увидеть на экране телефона номер свекрови, как следующий вдох, который уже готова сделать, застревает в горле.

— Алло, — хрипло выдыхаю в трубку, давая знак официанту, чтобы он подождал. Я сижу в кафе, куда забежала потому, что мне дико захотелось морковного сока.

Раньше даже вообразить не могла, что возжелаю именно его, потому что морковь признавала исключительно в виде добавки в борщ, а теперь сама себя не узнаю. Но беременные — такие существа, которые способны удивлять даже себя.

— Катюша… — выдыхает на том конце связи Маргарита Григорьевна, и я понимаю, что меня ждёт. Или не понимаю? Ведь в данный момент так далека от этого всего.

— Да, Маргарита Григорьевна, я слушаю, — откликаюсь как можно более равнодушным тоном.

Это просто самозащита, потому что сейчас последнее, что мне стоит делать, становиться заложницей ситуации, в которую попал Персидский.

— Катюша… Ты можешь меня выслушать?

С матерью Вадима у меня сложились вполне миролюбивые отношения. Она — была целиком и полностью увлечена театром, в котором служила несколько лет. Я — предпочитала отношения «лучшая свекровь — та, что не лезет в семью сына», и в целом мы прекрасно ладили, полностью отвечая «запросам» друг друга. Не дружили, не варили летом компоты и варенья, не обсуждали будущее. Просто сосуществовали вместе долгих двадцать лет. Двадцать! Даже страшно становилось оттого, что я спустила в унитаз столько времени рядом с Вадимом.

— Я слушаю, Маргарита Григорьевна, — повторяю то, что уже сказала.

— Катюша… Ты ни разу не была у Вади.

Конечно, я ни разу не была у Вади, потому что Вадя — последнее, о чём сейчас могу думать, но, видимо, свекровь совершенно не в курсе того, что именно вытворил её сынок.

— И не планирую быть, Маргарита Григорьевна. Если Вадя вам ничего не рассказал, то…

— Рассказал. И мне так стыдно, что всё это случилось.

Ей стыдно. Прекрасно! Просто прекрасно. Двадцать лет она знает меня как женщину, которая для её ребёнка делала всё и даже больше, и теперь от его выходки ей просто стыдно.