Впервые он не шарахается от меня и не забирает свои руки. Это придает мне смелости и артистизма.

— Женя! Отпусти меня! Я хочу уехать одна. Не с ним, а одна! — я понимаю, что это совершенно бесполезные и безнадежные слова, но почему-то продолжаю их повторять и повторять, почти прижав к себе охранника.

Евгений терпеливо и осторожно отрывает меня от себя и вдруг говорит:

— Идите!

Замираю, распахнув на него не верящие в удачу глаза.

— Идите! Время! — мягко, но настойчиво повторяет Евгений, и я бегу за ворота ресторана.

На парковке несколько такси. Плюхаюсь на заднее сидение самого близкого ко мне автомобиля. Делаю заказ до автовокзала. Лихорадочно соображаю, что делать… Ловлю себя на мысли, что подставила Евгения и что надо вернуться. А то под той пресловутой туей прикопают не меня, а бедного молодого человека… Но вернуться так и не решаюсь. В голове созревает сумасшедший план. И как человек, не обладающий терпением, я сразу же приступаю к его реализации.

— Почему ты сама не можешь вызвать себе такси? — не понимает меня Ленка, до которой я дозвониваюсь.

— Не знаю. Я в кино видела, что так делают, чтобы запутать следы. Он же такси быстро вычислит, на котором я уехала, — путано объясняю я.

— И куда ты поедешь? — пугается Ленка. — И зачем? Он тебя и пальцем не тронет!

— Он меня сегодня как муху прихлопнул приказом никуда не уходить, как собаке его дал, а потом этим "В машину!" довел, — кипячусь я.

— А ты сама виновата! Жених у тебя ревнивый, а ты по закоулочкам с другим прячешься! — тут бы и Ваня-пряник взбесился.

— В любви приказов не выполняют! — категорично заявляю я, садясь в пришедшее такси. — Я не поклонница БДСМ.

— Как знаешь… — растроенно отвечает Ленка. — Позвони потом, как доберешься туда, куда собралась.

— Куда едем? — приятный пожилой таксист оборачивается ко мне.

— Западное направление, поселок Антей, там еще пруд большой, не искусственный, — сообщаю я. — Думаю, по навигатору найдем!

Большие ворота в дом Климова-самого старшего нараспашку. Из большого грузовика трое мужчин в черных комбинезонах разгружают дрова. Дед Холодильника руководит разгрузкой. И опять мне кажется, что он похож на Деда Мороза, переодевшегося в камуфляж. Дед удивленно смотрит на подъехавшее такси, с еще большим удивлением на меня, вышедшую из него.

— О! Райская! — радостно приветствует меня дед. — А где Саша?

— Саша в городе! — бодро сообщаю я. — Я от него сбежала!

Дед приподнимает густые седые брови, хмурится, потом откидывает голову назад и долго смеется, громко и с удовольствием.

— Он тебя быстро найдет! — предрекает дед, подходя ко мне, обнимая меня и целую в макушку. — С его то возможностями!

— А вы меня не отдавайте! — прошу я, улыбаясь хорошему человеку.

— Хорошо придумано! — радуется Александр Юрьевич. — Не отдам! Я даже отстреливаться могу! У меня ружье есть!

— Я серьезно, — ворчу я. — Не шучу!

— Какие шутки? — возмущается дед. — Охотничий карабин "Сайга"! Не фуфло! Сам Калашников проектировал! А у Ильича двустволка есть времен царя Гороха. Отобьемся! Только в вертолет я не попаду, если что…

— Издеваетесь? — смеюсь и я.

— Продумываю линию обороны! — серьезно отвечает он и подмигивает, такой похожий на своего внука Холодильника. — Пошли, чаем тебя поить буду! По моим подсчетам, у тебя и пары часов нет. Но не бойся! Повоюем! Ты не представляешь, как я рад, что Сашка впервые будет бороться за свою женщину!


Глава 48. Саша

У ревности глаза желтые. У зависти — зеленые.

У ненависти — черные. У радости — рыжие.

У любви их нет… совсем…

Автор неизвестен

— Надень-ка вот эти носочки! — заботливо советует дед и хвастается. — Ильич сам вязал!

"Носочками" дед Холодильника называет длинные, до колена, толстенные вязаные "почти валенки" забавного серо-голубого цвета.

— Мужчина вяжет? — удивляюсь я, снимая лакированные туфли. — И так хорошо?

— Ильич и варенье варит, и на швейной машинке умеет! — гордится другом дед. — Мы с ним оба вдовцы. Моя Мария умерла, когда Юрка еще в школу ходил. А его Екатерина лет десять назад. Так что пожили они вместе лет пятьдесят, по-моему, жаловаться не на что… Как она умерла, Ильич тут вязать и начал…

Сажусь за уже знакомый большой стол и боязливо выглядываю на улицу.

— Ждешь? — хитро улыбается дед, наливая мне большую чашку чая.

— Даже не знаю, как ответить вам, — пожимаю я плечами. — Когда сбегала, даже придумала, что вам скажу, а теперь мысли куда-то разбежались…

— Да и бог с ними! — машет рукой дед. — Я рад, что ты ко мне приехала, что вспомнила… Значит, Сашка наш тебе не безразличен… Думаю, заявится скоро…

Я теперь недопонимаю, что скажу Холодильнику. Почему убежала? Почему к его деду заявилась? И что там с Евгением?

Ароматный чай отчетливо пахнет смородиной. Дед сидит напротив и, не стесняясь, разглядывает меня.

— Красивая ты, Нина, — выносит он приговор, потирая бороду. — От красивых бед много… Даже жаль, что ты красивая…

— У Холо… Саши все невесты — красавицы! — возражаю я. — Я двух лично знаю.

— Ты единственная, кого он ко мне привозил! Трудно тебе с Сашкой? — спрашивает дед. — Расскажи, может, что и посоветую…

— Не просто, — тихо подтверждаю я. — Есть у нас некоторые противоречия…

— Столько слов сказала, а смысла на полкопейки! — смеется дед, подливая мне чаю.

— Яснее можешь выражаться?

Пока я собираюсь со словами и мыслями, дед продолжает говорить:

— Сашка, конечно, не подарок! Тридцать лет уже, а ничем, кроме бизнеса своего, не занимается! И еще спокойствие это его ледяное! Поэтому девушкам с ним тяжело. Немногословен, часами молчать может, с женщинами сух, бесстрастен что ли… Холодильник немногословен?! Мы с дедом говорим и думаем об одном и том же человеке? Молчать часами? Да он и минуты промолчать не может, чтобы или о страсти своей не сказать, или за ошибки меня повоспитывать, или наорать ни за что!

— Ты, наверное, обижаешься на него, что о чувствах своих говорить не умеет? — сетует дед. — А ты потерпи, поближе сойдетесь — разговорится обязательно!

С недоверием и недоумением смотрю на деда. Может, он так шутит? Нет… Лицо вроде серьезное… Даже глаза колючие, придирчиво-пытливые…

— Его самая первая невеста, — рассказывает дед, как сказку начинает (о! значит, был и нулевой пациент!), — нервничала очень, что неразговорчивый, неласковый, не ревнует. Вам же, женщинам, нравятся ревнивые мужчины?

Вздрагиваю, понимая, что дед спрашивает у меня.

— Нравятся ли мне ревнивые мужчины? — с ужасом переспрашиваю я и честно отвечаю. — Не нравятся…

— Вот! — как ребенок, радуется дед. — А Вероника…

Где-то я слышала это имя…

— Вероника — внучка Ильича, подружка детства Сашки, — реагирует на мой наморщенный лоб дед. — Мы с Ильичом размечтались породниться, да не вышло…

— Почему не вышло? — мне вдруг становится интересен и разговор, и предмет этого разговора.

— Да все как-то сразу не заладилось, — приглаживает усы дед. — В детстве вроде и общались неплохо, а подросли, Веронике страсти захотелось, живости в отношениях, ревности Сашиной… А ему все ровно, гладко, спокойно… Ты же знаешь теперь, какой он неэмоциональный, педантичный… Ревновать выше его представлений об отношениях! Его понять нужно!

У меня складывается стойкое ощущение, что я приехала не к тому деду. Вернее, не от того внука…

— Может, у вас где еще один внук завалялся? — неловко и неумно шучу я. — Мы же о Саше говорим?

— О ком же еще? — почти обижается дед. — Юрка у меня один. Сашка тоже. Может, Юрка со своей куклой кого и изобретут, но я сомневаюсь…

— Значит, Вероника с Сашей расстались из-за ревности? — уточняю я.

— Из-за ее отсутствия! — грустно смеется дед. — Вероника его ревновала ужасно, а он ее нет.

— Но жениться хотел? — не понимаю я.

— Не то чтобы хотел, но поговаривал, что знает Веронику давно, что она добрая и порядочная, что может ей доверять, что дети у них будут хорошие… — пытается объяснить мне дед. — Женщинам ведь надежные и крепкие мужчины нужны. Я думаю, он ее нравоучениями своими допек… Ты же от контроля его тотального сбежала? Так?

Теоретически дед прав, поэтому я согласно киваю, а потом вываливаю скопом:

— И от контроля тотального. И от ревности бешеной. И от страсти, но уже неконтролируемой.

Дед пораженно смотрит на меня. Во взгляде появляется некое благоговение, по- другому не скажешь, словно перед ним не Нина Симонова-Райская, а кто-то из почитаемых на Руси святых.

— А я все думал… — задумчиво говорит он. — Чего они с отцом сцепились? Предположил, что из-за куклы той, на которой Юрка женился… А это из-за тебя, оказывается… Вот вы, Райские, умеете ад устроить!

— И многих Райских вы знали? — удивляюсь я.

— Да одной достаточно! — ухмыляется дед. — А теперь вот две!

Дед неожиданно вытаскивает меня из-за стола и ставит перед собой, как генерал новобранца.

— Что ты за птица такая, Ника Райская?

— Симонова-Райская, — вежливо поправляю я, размышляя, сделать руки по швам или нет.

— Значит, говоришь, что о страсти говорит, ревнует и контролирует?

— Так точно! — не удерживаюсь я, уж очень комично растерянное выражение его лица.

— Так это же совсем другое дело! — радостно потирает руки дед. — Теперь оборона получает новый идеологический смысл. Мы же возьмем его тепленьким!

— Куда возьмем? — интересуюсь я, переминаясь с ноги на ногу.