Алайна Салах - Трое

Я быстро достаю из сумки телефон и до того, как сесть в машину, набираю Мирону сообщение:

«В «Серджио» встретила Руслана. Он предложил подвезти до дома. Я согласилась».

С секунду смотрю на экран и нажимаю «Отправить». Честность — самый действенный способ не усложнять.

Под прицелом взгляда Руслана, я опускаюсь на сиденье и накидываю ремень безопасности. Юбка задирается, обнажая бедро, и я одергиваю ее быстрым движением, которое со стороны, наверняка, выглядит чересчур нервным.

Автомобиль трогается с места, унося нас от застывшей Оксаны. К черту. Я не собираюсь испытывать перед ней вину.

— Я, так понимаю, тебя отвезти домой? — подает голос Руслан, пока мы ждем подъема парковочного шлагбаума.

— Угадал.

Он издает приглушенный звук, похожий на усмешку.

— Это было несложно.

У любого другого я бы переспросила, что он имеет в виду, хотя бы для того, чтобы поддержать беседу, но с Русланом мне на каком-то интуитивном уровне этого делать не хочется.

— Приятная музыка, — киваю на экран магнитолы.

Не знаю, собирался ли он ответить, потому что в этот момент в подлокотнике оживает его телефон. Не отрывая взгляд от дороги, он подносит экран к глазам и с короткой заминкой прикладывает к уху. Еще до того, как он начинает говорить, я уже знаю, кто находится на том конце провода.

— Да, Мирон.

Я плохо различаю слова, доносящиеся из динамика, но по коротким фразами Руслана понимаю, что разговор проходит на спокойных тонах.

— Да, в «Сержио»… Это проблема?… Ну хер тебя знает… Нет, по ТатОйлу пока ничего… На выходные, скорее всего… Давай.

Руслан убирает телефон от уха и с глухим стуком роняет его в подлокотник. Вновь воцаряется тишина, которая в отличие от предыдущей кажется мне давящей и тягостной.

— Я предупредила Мирона, что ты меня подвезешь.

Руслан ничего не отвечает, лишь его скулы становятся каменными. Остаток дороги до дома мы так и едем молча.

В отличие от прошлого раза я не пытаюсь препятствовать его заезду во двор, что не мешает мне заранее отстегнуть ремень безопасности.

— Еще раз большое спасибо, что подвез, — говорю я с вежливой легкостью. — Думаю, скоро в этом не будет нужды, потому что Мирон, кажется, все же заставит меня сдать на права.

— Чего ты так нервничаешь? — уперевшись локтем в руль, Руслан щурит глаза. — Я всего лишь довез тебя до дома.

Я не могу понять, шутит он или раздражен, но на всякий случай начинаю улыбаться.

— Я совсем не нервничаю.

— Ты сосала мой член, — резко произносит он, слегка подаваясь вперед. — Глотала мою сперму.

Легкие начинает жечь от невозможности вздохнуть. Сейчас горит не только мое лицо — полыхают даже кисти и стопы. Я мечтаю исчезнуть, но за неимением такой возможности, судорожно подбираю достойный ответ. Можно отшутиться или съязвить, но ни в том, ни в другом я не сильна, тем более сейчас.

— Сейчас я действительно нервничаю, потому что ты меня смущаешь. Я пойду.

Я берусь за ручку, и в тот же момент пальцы Руслана сдавливают мой локоть. Это впервые, когда он коснулся меня вне той ночи, наверное, поэтому предплечье продирает озноб.

— Понравилось?

Черные глаза гипнотизируют меня, лишая воли. Снова требуют, смешивают с землей, подавляют.

— Отпусти мою руку, — с трудом перевожу взгляд на его ладонь.

Я выхожу из машины, едва кожу локтя перестает жечь. Судорожно нащупываю в сумке ключи, не нахожу и дрожащим пальцем тычу в кнопку домофона, прося охранника меня впустить. Бегом поднимаюсь по этажам и лишь возле знакомой двери перевожу дыхание. Последняя услышанная фраза эхом отдается в каждой нервной клетке. «Хотела бы повторить?»

Мирон пропадает на своем новом объекте всю следующую неделю. Вопреки его обещанию провести вместе выходные, всю субботу я провожу дома, сидя перед телевизором. Можно сходить в кино, театр, прогуляться по магазинам, благо денег на моей карте скопилось немало, но на все это у меня нет настроения. Я скучаю и хочу разделить свой досуг с ним.

Вернувшаяся из Италии Алина звонила пару раз с предложением встретиться, но я отказалась, сославшись на подготовку к сессии. На деле я морально не принять даже мизерную порцию негатива. Велес наверняка начнет расспрашивать о Мироне, или хуже того — сама рассказывать о нем сама, а я непременно начну злиться. В последнее время одиночество влияет на меня не лучшим образом: когда Мирон рядом, я чувствую себя уверенно и спокойно, а без него эта уверенность начинает трещать по швам.

А еще два дня назад мне приснился Руслан, и мы с ним целовались. До этого ни один мужчина, не считая Мирона, не был вхож в мои сны, быть может, поэтому воспоминания об этом поцелуе преследовали меня на протяжении всего дня. Мое состояние обескураживает меня, не дает покоя. Любовь к Мирону всегда исключала не только влечение, но и мысли о других мужчинах, но сейчас образ Руслана стал все чаще всплывать в подсознании. Я ловлю себя на том, что думаю, чем он может быть занят, перебираю в голове кадры нашей последней встречи. Все то, что раньше настораживало меня в нем, приобрело новые волнительные черты. По обрывкам прошлых взглядов и фраз я пытаюсь сложить цельную картину его отношения к себе, надеясь, что когда, наконец, это сделаю, вновь смогу обрести спокойствие. Растерянность усугубляется еще и тем, что я всем привыкла делиться с Мироном, а сейчас такой возможности лишена.

За такими мыслями меня застает звонок мамы. В последнее время мы разговариваем не чаще двух раз месяц, и сейчас я вдруг отчетливо осознаю, как мне не хватало услышать голос близкого человека, который любит и принимает меня без всякий условностей.

— Как ты, Татиш? К сессии наверное вовсю готовишься? Как у тебя с Мироном? Не ссоритесь?

Я отвечаю, как и всегда, что у нас с ним все хорошо. Знаю, что мама очень болеет за наши отношения, хотя Мирона они видела лишь однажды, когда родители приезжали к дальней родственнице на день рождения.

— Я завтра в Москву выезжаю на поезде. Одна, без папы. Тетя Галя давно к себе зовет, а у меня как раз отпуск. Ты увидеться-то со мной сможешь, или у вас с Мироном планы?

— Конечно смогу, мам. Поезд у тебя во сколько? Мы… или я тебя встретим. Мирон в последнее время много работает.

Мама называет мне время прибытия, расспрашивает об учебе, после чего прощается. Жизнь вдали от семьи я всегда переносила достаточно легко, но сейчас как никогда буду рада видеть родное лицо.

**********

— Завтра ты снова пропадешь на весь день? — я обнимаю Мирона сзади и смотрю в отражение на то, как он бреется.

— Нет, малыш. Завтра все шлю на хер и беру выходной. Сам заебался. Куда хочешь пойти? В кино, за тряпками? Можем к Марику в Одинцово, кстати, поехать. Он звал.

Я касаюсь губами его лопатки и, поднявшись на цыпочки, кладу подбородок ему на плечо.

— У меня мама завтра в девять сорок на поезде приезжает. Она к подруге на пару дней погостить и хочет с нами увидеться. Сможем ее встретить?

— Давай встретим, — произносит Мирон, откладывая бритву. — И выбери тогда фильм какой-нибудь не сильно сопливый. За город и правда неохота.

Развернувшись, он быстро целует меня в висок и выходит из ванной, оставляя меня стоять в одиночестве. Через несколько секунд из-за двери доносится шум разговора — Мирону в очередной раз позвонили.

**************

— Привет, мам! — с улыбкой заключаю маму в объятия. От нее пахнет нашей самарской квартирой и незнакомой туалетной водой — явно недорогой, а оттого навязчиво-приторной.

Мама крепко обнимает меня в ответ, быстро и часто гладит по спине, и я невольно жмурюсь.

— Здравствуйте… То есть, здравствуй, Мирон, — с заметным волнением в голосе произносит мама, глядя на него.

Мирон сдержанно здоровается и забирает у нее сумки. В его руках дешевый материал с цветочным принтом, выглядит инородным. Я сжимаю мамину руку, чтобы подбодрить и тяну ее вслед за удаляющейся спиной. Этим утром мы с Мироном договорились, что втроем посидим в ресторане, а после отвезем маму в Химки.

— Здравствуйте, Мирон Дмитриевич, — вежливо улыбается администратор «Сангрии», после чего провожает нас в зал.

Мама заметно нервничает, несколько раз одергивает чересчур нарядную для утра блузку, часто оглядывается по сторонам. Мне становится неловко. Хочется встряхнуть ее за плечи и сказать, чтобы расслабилась, но я мгновенно укоряю себя за подобные мысли. Маме сорок девять, полжизни она проработала на заводе, и сейчас попала в совершенно другой мир. На смену неловкости вновь приходит это щемящее чувство — нежность с привкусом горечи. Отчего-то мне становится жаль маму, хотя для этого нет совершенно никакого повода.

Я и Мирон по очереди делаем заказ, а мама мешкает: чересчур сосредоточенно изучает меню, водит пальцем по страницами, беззвучно зачитывая названия.

— Вот этот суп вкусный, мам, — я наклоняюсь к ней, чтобы помочь. — Или ты не хочешь суп? Салат закажи и горячее. Рыбу? Мясо?

Мама мотает головой, смущается еще больше, и, наконец, заказывает цезарь и черный чай. Я бегло смотрю на Мирона: он задумчиво разглядывает телефон и, кажется, не замечает происходящего.

— И еще тунца на гриле, пожалуйста, — трогаю за руку официанта, который развернулся, чтобы уйти. — Это для моей мамы.

— А у папы как дела? Ты говорила, у него со спиной были проблемы.

— Да, ерунда, — мама морщится словно ей неудобно и косится на Мирона, который в этот момент сосредоточенно отрезает кусок мяса. — Пройдет.

— У Мирона тоже как-то после тренировки болела целую неделю, — я трогаю его колено под столом, желая включить в беседу. — Я ему укол делала. Малыш, ты не помнишь, какой?