Алайна Салах - Трое

— Можешь уйти, — говорю шепотом. — Прямо сейчас. Хотя бы это выполни.

Руслан отстраняется, я чувствую, как по ногам стекает его сперма. Не поднимаю головы, чтобы ненароком не встретится с ним глазами в отражении.

— Собирай шмотки. Поедешь со мной.

— Я никуда с тобой не поеду.

Я слышу шорох ткани, звук задергивающейся молнии. Хочу, чтобы он ушел.

— Думаешь, он тебя после этого оставит? — голос за мной звучит резко и раздраженно. — Теперь ты больше не его девочка. И ты сама меня впустила.

Капля, катящаяся по стенке раковины, исчезает в хромированном сливе, и я закрываю глаза. Звук удаляющихся шагов, грохот хлопнувшей двери доносится до меня сквозь слои бесплотной ваты. Телефон на полу оживает снова, становясь финальным аккордом моего отчаяния. «Не совершай того, что было бы неприятно, сделай я это по отношению к тебе», эхом фонит в ушах. Мирон никогда меня не простит.

Паркетная доска, подсвеченная лучами солнца, насмехается надо мной. Сейчас, в гостиной, которую я привыкла считать своим домом, нет ни одного дружественного предмета. Ведь у них все по-прежнему, а у меня нет. Все они: стеллаж, ваза, купленная мной в винтажном магазине Флоренции, покетбук во стократ лучше и мудрее меня. Сейчас весь мир лучше меня, а я непроходимо глупая и слабая.

Телефон, лежащий рядом в очередной раз оживает мелодией, которая навсегда отпечаталась внутри меня клеймом вины и беспомощности. Это одна из ранних песен Сати, потрясающей красоты баллада, установленная на Мирона. Он звонит мне в шестой раз, а я не нахожу в себе сил взять трубку. Ведро с водой по-прежнему стоит посреди гостиной. Я так и не успела убраться.

Я мечусь. От жалости к себе до самобичевания. Остановиться где-то посередине не получается. Внутри меня все по-прежнему дрожит от унижения, ослабнуть которому ни на секунду не дает ноющая боль между ног и горящие ссадины на коже. Хочется свернуться комком и выть оттого, что это произошло со мной, оттого, что горячим струям воды не удалось смыть с меня всю ту грязь, царящую в душе. Останавливает лишь мысль о том, что я сама все это допустила. Что оказалась настолько глупа и наивна, что позволила себе обмануться тем, чего нет, что очаровалась придуманным образом человека, который не имеет ничего общего с реальностью. Оказалась настолько слабой, что не устояла перед соблазном. Сейчас мне хочется уснуть и не просыпаться — это мое первое наказание. Я знаю, что будет и второе. Когда Мирон вернется домой. Я бы могла рыдать у него на руках часами, пока под его прикосновениями не выплакала свои страхи и боль. Он моя единственная и такая необходимая таблетка утешения, на которую я вряд ли когда-либо получу рецепт. Я ему изменила.

Я обнимаю себя руками в попытке унять поднимающуюся дрожь. Так холодно. Пожалуйста, пусть это будет нелепый сон, пожалуйста, пусть изобретут машину времени. Мне всего-то нужно отмотать назад час. Я бы не открыла дверь. Я бы пропустила не два гудка, а больше. Я бы не стала целовать Руслана. Тогда мы с Мироном все еще могли поехать вдвоем на Мадагаскар и быть счастливы. Даже несправедливо, что всего один поступок способен скомкать и перечеркнуть всю твою жизнь. Один поступок — и ты летишь в пропасть под названием «неизвестность». Я больше не знаю, что будет завтра, кроме того, что в нем меня не ждет ничего хорошего.

Звук проворачивающегося дверного замка заставляет меня съежится и на секунду зажмуриться. Так рано. Еще нет и четырех. Почему он приехал так рано? Почему не дал мне времени подготовиться?

Меня снова начинает трясти, и я приходится сильнее обнять себя руками.

— Малыш? — из коридора доносится гулкий стук шагов, и я не к месту думаю, что Мирон снова забыл снять обувь. Когда мы съехались, я почти месяц потратила на то, чтобы приучить его это делать. Наверное, он волнуется. Наверное, потому приехал так рано. Поэтому не дал мне времени подготовиться.

— Тати. — Шаги обрываются в дверях гостиной, Мирон останавливается в дверях. Я не могу на него посмотреть. Надо, но я все еще не могу. — Что у тебя с телефоном? Я перезванивал, но ты не брала трубку.

Я сильнее сдавливаю локти и заставляю себя поднять голову. С того момента, как за Русланом захлопнулась дверь, глаза оставались сухими, но сейчас, глядя на Мирона, щеки разрезают первые мокрые дорожки. Я вновь возвращаюсь на тропу честности. Он мне слишком близок, а я слишком слаба и раздавлена, чтобы сдерживаться.

— Тати, малыш… — Мирон в два шага оказывается рядом, опускается передо мной на колени. Отводит волосы, упавшие мне на лицо, всматривается в глаза. Волнуется за меня. Потому что пока ничего не знает.

Я закусываю губу изнутри и слабовольно позволяю ему себя утешать. Впитываю нежность прикосновения к своему лицу, то, как он вытирает мои слезы. Собираюсь духом. Нет, я больше не собираюсь ему врать.

— Тати, мне нужно, чтобы ты сказала, что случилось, — голос Мирона становится твердым, он убеждает, помогает встать на ноги. Это всегда срабатывало, но сейчас другой случай.

Я смотрю на него. Лицо Мирона близко, он самый красивый мужчина из всех, кого я знала. Почему я даже не мгновение позволила себе об этом забыть?

— Я тебе изменила, — выходит из меня осипшим шепотом.

Его пальцы даже не покидают мою щеку, просто застывают. Зеленая радужка темнеет, словно в нее капнули чернил, выгоревшие на концах ресницы вздрагивают. Повисшая пауза за мгновение сжигает в комнате весь воздух.

— Когда, — не вопрос, и не утверждение. Просто слово, стрелой протыкающее мою грудную клетку.

— Сегодня. Недавно. Это был Руслан.

Тепло его руки падает вниз, коже вновь становится холодно. Я на секунду слабовольно отвожу взгляд и снова его поднимаю. Губы Мирона потеряли цвет, и скулы кажутся острее. Я не слышу его дыхания, вместо них мне чудятся сбивчивые удары сердца. Тук — провал — тук.

— Как это было.

Я проглатываю возникшую сухость в горле, из-за нее голос звучит надтреснуто.

— Он приехал с бумагами. Лежат на тумбочке. Попросил кофе. Я сделала. Пошла звонить тебе… Он зашел в туалет, мы начали целоваться. Потом все началось… — от нахлынувших картин, по коже проносится ледяной озноб, я обнимаю себя руками сильнее, — Я захотела остановить. Он не остановился. Сказал, что я должна поехать с ним, потому что я больше не твоя девочка и потом ушел.

Я знаю каждую черту его лица, которую столько раз обводила перед сном, но сейчас перестаю их узнавать. Его ноздри трепещут, на виске туго бьется вена. Мирон закрывает глаза, его веки вздрагивают, а челюсть сжимается. Он повторяет это снова, словно пытается вместить себя сказанное. А я не могу остановиться. Я так много обманывала его и себя, и сейчас на краю отчаяния мне нужна эта исповедь.

— Я не смогла как ты. Ты говорил, что нужно отделять секс от реальности, но я просто не справилась. Он меня никогда не интересовал. Меня никто не интересовал кроме тебя. Ты прекрасно знаешь, как сильно я тебя люблю. Но тогда после первой ночи, что-то во мне перещелкнуло… Я стала думать о нем. Стала забывать, почему он мне не нравился. И я стала от тебя скрывать многое… Мелочи, знай которые, ты бы наверное сказал «стоп». Фразы и взгляды, когда он подвозил меня домой… На своем дне рождении он трогал меня на танцполе. Я должна была тебе сказать, но постоянно находила причины, чтобы этого не делать. Меня завораживала эта игра… и я старалась не думать, что предаю тебя, и позволяю Руслану предавать вашу дружбу. Пыталась бороться с собой, но проигрывала раз за разом. Не понимала, почему люблю тебя, но продолжаю о нем думать. А потом когда все случилось… я вдруг за секунду поняла, что все это не то. Как будто с глаз сняли шоры… Он не ты и вся эта иллюзия рассыпалась… Стало очень страшно. Только на это раз тебя рядом не было, чтобы избавить меня от этого страха.

Мирон слушает меня молча, глядя в глаза, и я чувствую, что не могу остановиться. Жалость к себе, чувство вины и все прошлые переживания сплетаются во мне единое целое, выплескиваясь без разбора. Слезы высыхают, голос крепнет, а вместе с эти расцветает злость.

— Ты привел его в нашу жизнь. Ты поселил его в мою голову. Из-за тебя я вытерпела все это сегодня. Когда тебя берут против воли. Да, я слабая, что не смогла остановится. Но я пыталась. А ты все это время был на работе… Ты всегда на работе. А я тут одна… Твои родители меня не любят… Твои друзья не воспринимают меня всерьез… И ты даже не думаешь о женитьбе…

Меня подбрасывает на ноги, колено ударяется в плечо Мирона. Отчаяние и неожиданная злость запускают порцию бодрости и адреналина в вены, когда я не ожидала. Стуча пятками, я врываюсь в спальню, выдираю из гардеробной спортивную сумку, лихорадочно закидываю в нее вещи. Уйти, уйти.

В прихожую я практически выбегаю. Бросаю взгляд на тумбочку, где лежат ключи от квартиры с пластиковой картой, и крепче вцепляюсь в ремень сумки. Нет, я их не возьму. Нужно браться за ручку. Чего я жду? Хочу чтобы Мирон меня остановил?

Он появляется из дверей гостиной через секунду. Ворот рубашки расстегнут на две пуговицы, лицо походит на каучуковую маску, в которую забыли вдохнуть эмоций, а обычно яркие глаза выглядят пыльными. Просто стоит и смотрит на меня. Чего я жду?

— Прощай, — хриплю я и разворачиваюсь. Мои пальцы слишком нервные и замок поддается не сразу, но уже через секунду я вываливаюсь за дверь.

Я уже час сижу на остановке и бесцельно разглядываю глянец педикюра, проглядывающий через кожаные ремешки сандалий. Автобусы сменяются один за другим, увозя с собой вновь прибывших пассажиров, у каждого из которых есть передо мной ощутимое преимущество: они знакомы с маршрутом и имеют конечный пункт назначения. Полуденное солнце припекает так, что в груди и на спине собираются капли пота, и сейчас я ему благодарна: оно не позволяет мне промерзнуть до костей. Адреналиновая вспышка угасла еще полчаса назад, оставив меня один на один с реальностью: денег у меня не больше четырех тысяч наличными — я держала их для чаевых, и мне совершенно некуда пойти. Ни с кем из одногруппников я не общалась достаточно близко, чтобы так запросто набрать и попросить о пристанище. Разве что с Оксаной, но учитывая нашу последнюю встречу, я вряд ли решусь к ней обратиться. Торжество в ее глазах мне не под силу будет вынести.