Алайна Салах - Трое

Из-за слез перестаю видеть, из-за спазмов в горле лишаюсь способности дышать. Я не сразу понимаю, почему груди и позвоночнику внезапно становится тепло, а когда понимаю, начинаю рыдать громче. Мирон обнимает меня обеими руками, прижимает к себе. Я чувствую его горячее дыхание на своих волосах, слышу успокаивающий шепот, ощущаю быстрые поцелуи.

— Ты не виновата, что он такой. И он больше к тебе не подойдет. В этом ты можешь быть уверена.

Мои боль и вина непрекращающимся потоком вытекают из глаз, оставаясь на его футболке. Я знаю, что больше никогда его не подведу. Просто пусть он еще раз сможет мне поверить.

— Когда ты познакомишь меня со своим парнем? Надоело носом к окну прижиматься, чтобы его разглядеть.

Я в последний раз поправляю укладку, которой посвятила двадцать минут, и поворачиваюсь к Лене, вопросительно смотрящей на меня с дивана.

— Познакомлю, когда придет время.

Если оно придет. Каждая наша встреча с Мироном, каждое прощание возле моего подъезда сродни ходьбе по тонкому льду. Мне страшно, что в одну прекрасную секунду я с головой провалюсь в ледяную воду и захлебнусь. Это мешает мне полноценно жить, даже несмотря на то, что мы с ним видимся каждый день. Поэтому вчера я сказала себе «стоп». Между нами все изменилось, и если я хочу дать себе шанс вновь стать счастливой, мне нужно учиться мыслить по-другому. Как бы устрашающе это не звучало, сейчас мой единственный выход — перестать заглядывать в будущее. Я устала бояться, устала перед сном прокручивать в голове каждую сказанную фразу в поисках несовершенств, устала анализировать. Я хочу попробовать наслаждаться каждой прожитой минутой рядом с ним и при этом оставаться собой. Ведь если у нас не получится склеить отношения заново, я все равно не буду к этому готова, а если моему сердцу суждено быть разбитым, то в моем памяти останутся эти дни, незамутненные сомнениями и страхами.

— Он хотя бы красивый? — не унимается Лена. — Машину я уже оценила.

Я затягиваю ремешок на босоножках и, оставив ее вопрос без ответа, толкаю дверь. Конечно, он красивый. Самый красивый мужчина на земле.

— И когда ты уже не придешь ночевать домой? — несется мне в спину. — Твой целибат затянулся.

*********

— Как прошел твой день? — спрашивает Мирон, пока мы неторопливо движемся в привычной вечерней пробке.

Сегодня наше свидание включает в себя поход на спектакль Гришковца, которого, как я помню, любит Мирон. Билеты я впервые купила на собственные деньги.

— Случилось страшное. Ксюша, про которую я тебе рассказывала, отправила мне на рабочую почту видео с голыми танцующими парнями. Я в ответ написала ей что-то вроде: «Потерпи, извращенка. До конца рабочего дня осталось всего пара часов». И только когда отправила, увидела, что письмо ушло генеральному.

Мирон усмехается.

— Директор вызвал тебя на ковер? Это очень обидно, когда сотрудники считают часы до конца рабочего дня. Куда приятнее думать, что они наслаждаются процессом.

— Через минуту мне пришло ответное письмо со знаками вопроса. Я чуть со стыда под землю не провалилась.

Я снова чувствую волнительное дребезжание в груди и в животе — точно такое же как в дни наших первых свиданий. Мирон задавал вопросы, а мне всегда было что ему рассказать. За время сидения дома я стала терять возможность делить новым, а потому сейчас наслаждаюсь его вниманием. Вряд ли мои офисные истории кажутся ему очень занимательными, но я благодарна за то, что он слушает их без намека на снисхождение.

Театральный центр на Страстном мы покидаем спустя три часа вместе с толпой других зрителей, оживленно обсуждающих спектакль. Ценители, включая Мирона, остались в восторге, что же до меня, то я сейчас я окончательно себе признаюсь, что до такого формата театра пока «не доросла» и, скорее, предпочла бы пойти в кино.

— Голодна? Заедем куда-нибудь перекусить?

Я морщусь и мотаю головой, на этот раз совершенно искренне.

— Тех бутербродов из кафе было достаточно. Я и так еле дышу.

Мирон кивает и берется за ручку Мерседеса, разблокируя двери.

— Тогда отвезу тебя домой. Почти одиннадцать, а тебе рано вставать.

Я мгновенно жалею о том, что отказалась от возможности провести больше времени вместе, но противоречить самой себе не решаюсь, и занимаю пассажирское сиденье.

Дорогой до моего дома мы слушаем музыку. Мирон рассказывает, что это новый микс его друга-диджея, проживающего в Лондоне, который этой осенью собирается приехать в Москву с гастролями.

Наверное, я никогда не смогу сравняться в этом с ним: в умении находить общий язык с людьми из самых прогрессивных слоев, в тяге к новому, в широте кругозора. Могу только стремиться, но даже если нам не удастся выйти на один уровень, то пусть так и останется. Ведь главное он мне сказал: я полюбил меня такой, какая я есть. Мне просто нужно постараться занять комфортную для себя нишу.

— Спасибо, что довез, и за вечер, — я улыбаюсь Мирону, который по обыкновению вышел из машины, чтобы меня проводить.

В вечерней темноте его лицо еще больше меня завораживает. Я могу сколько угодно себя убеждать, что мне достаточно и того, что мы просто находимся вместе: ходим в кино, по ресторанам, гуляем, но сейчас, когда он стоит так близко, а единственный источник света — это тусклый дворовый фонарь, всего этого мне катастрофически мало. За год отношений мы занимались сексом более тысячи раз, а целовались — в десятки раз больше, но именно сейчас я отчаянно жажду наш первый тысячный поцелуй так сильно, что сводит губы.

Поэтому, когда Мирон подходит так близко, что между нашими телами практически не остается зазора и когда его дыхание касается моего подбородка, я начинаю дрожать. Сейчас этот поцелуй больше, чем влажное касание языка, больше, чем любимый вкус во рту, больше чем эйфория и возбуждение. Для меня это знак того, что всю эту неделю мы не стояли на месте, а понемногу шли вперед.

Я обнимаю его шею обеими руками, Мирон прижимает меня к себе. Мы вновь отражение друга друга: он целует глубже — я отвечаю тем же, его дыхание сбивается — я тихо стону. Ни у него, ни у меня никогда не получалось сдерживаться, и сейчас тоже не выходит: его руки гладят мою поясницу, бедра, ощупывают ягодицы; я отчаянно трусь об его эрекцию, запускаю пальцы под ворот футболки, царапаю кожу.

— Блядь… — глухо бормочет Мирон, прерывая наш поцелуй. — Я сейчас как пиздюк в штаны кончу.

Я не хочу останавливаться — мой голод вышел из под контроля. Я снова трогаю его губы своими, глажу волосы.

— У меня Лена дома… Можем в машине.

Сквозь поцелуй я чувствую, как Мирон мотает головой, и то, как его ладони ложатся мне на талию, мягко отодвигая.

— В машине не тема, Тати. Не сейчас точно. Поедешь ко мне?

К нему. В нашу бывшую квартиру. Заниматься с сексом в нашей бывшей кровати, спать вместе и вместе проснуться.

— Мне понадобятся вещи на работу, — я стараюсь не говорить слишком торопливо, чтобы не выдать своего волнения и набегающей радости. — Чтобы переодеться.

Мирон кивает, отступает назад.

— Поднимись к себе и возьми все, что нужно. Я подожду.

Когда я захожу в квартиру, Лена уже спит, и мне приходится перемещаться на цыпочках, чтобы ее не разбудить и не подвергнуться расспросам. Сейчас я не хочу ничего ни с кем осуждать. Хочу беззвучно наслаждаться своим настоящим.

В молчании мы по очереди переступаем порог знакомого подъезда, в молчании входим в кабину лифта и занимаем противоположные углы. По дороге к дому Мирона меня неожиданно накрыли неловкость и волнение и никак не желают отпускать. Я будто впервые еду ночевать к парню, заведомо зная, что это должно случиться. Пытаюсь угадать, о чем думает Мирон, но мне не удается. Внешне он выглядит спокойным, а других эмоций его лицо не выдает. Сейчас наш поцелуй во дворе кажется чем-то далеким.

Мирон отпирает дверь квартиры и, щелкнув выключателем, пропускает меня вперед. Думала ли я, что когда-нибудь сюда вернусь? Нет. Даже мечтать себе запрещала.

Удивительно, что по прошествии времени воздух здесь все еще пахнет нами. Едва уловимо, но и этого хватает, чтобы ощутить горячий приступ ностальгии с привкусом горечи. Я окидываю взглядом родные стены и ощущаю исходящее от них одиночество. Сейчас я вдруг отчетливо представляю, как он возвращается в них один.

— Тебе ведь не нужно проводить экскурсию? — голос Мирона вибрирует мягкой иронией.

Я быстро мотаю головой и скидываю обувь. Из-за скованности мне приходится нащупывать нить поведения вслепую. Как бы я повела себя раньше, в нашем прошлом? Наверное, первым делом пошла вымыть руки.

Я прохожу по коридору, берусь за ручку ванной, тяну. Воспоминания болезненной вспышкой проносятся перед глазами, заставляя внутренности сжаться в плотный тугой комок. Не думать. Я надавливаю на ручку сильнее, но дверь не поддается.

— Там нет света, — глухо произносит Мирон из-за спины. — Пройди душевую.

Осадок воспоминаний вытесняется тянущей болью в левой половине груди. На этот раз за него. Я киваю и, не оборачиваясь, иду в нашу бывшую спальню. Толкаю дверь, по памяти нащупываю выключатель и застываю.

Мне требуется пара секунд, чтобы понять, что так меня поразило. В комнате непривычно пусто. На полу вдоль стены составлены картонные коробки, в которых лежат знакомые мне вещи: книги Мирона, рамки с фотографиями, робот-пылесос, теннисные ракетки. Машинально перевожу взгляд в приоткрытые двери гардеробной — половина его вещей исчезла.

Поборов желание обернуться, я прохожу в душевую и включаю воду похолоднее. Больно осознавать, что в его жизни, чьей неотъемлемой частью я привыкла быть, происходит то, о чем я не знаю, и в чем не принимаю участия.