Алайна Салах - Трое

Когда я выхожу из душевой, Мирон стоит вдоль стены, засунув руки в карманы. Его взгляд задумчиво скользит по мне, застывает на лице, словно пытается найти ответы на незаданные вопросы.

— Ты… — я указываю глазами на коробки. — Ты уезжаешь?

Мирон едва заметно кивает.

— Переезжаю ближе к набережной. Там сейчас заканчивают ремонт.

Не думать. Не думать о прошлом и о будущем. Не думать, о причинах, побудивших его переехать, о том, будет ли место для меня в той новой квартире, и собирался ли он рассказать мне о переезде. Я должна жить сейчас.

Молчание повисает между нами стеной, которую мне отчаянно хочется сломать, но я не нахожу ни способа, ни сил. Кажется, Мирон тоже, потому что он отворачивается и начинает расстегивать рубашку.

— Поздно. Давай ложится спать.

Я расстегиваю молнию на платье, аккуратно вешаю его на спинку кресла. Бюстгальтер решаю не снимать, на цыпочках шагаю к кровати и забираюсь под одеяло. Мирон выходит из гардеробной в одних боксерах и щелкает выключателем, погружая комнату в темноту. Пружинит матрас — он ложится рядом.

Затаив дыхание, я смотрю в темноту. Моя потребность в его прикосновениях нарастает с каждой секундой, становясь едва ли не сильнее, чем тогда в клубе. Дай я себе слабину — смогла бы представить, как Мирон тянет ко мне руку. Не представляю лишь потому, что не хочу испытывать разочарования.

Его горячая кожа прижимается к моей спустя несколько секунд. Мне приходится плотно сжать губы, чтобы не выпустить наружу сдавленный вздох. Лучше этого ничего не может быть. Когда он обнимает. Его дыхание касается моего виска, пальцы чертят узоры на плече. Мирон меня не целует, не делает ни намека на то, что у нас будет секс, несмотря на то, что я бедром ощущаю его эрекцию. Я закрываю глаза и глубоко дышу. Его запахом и этой умиротворяющей эйфорией, стирающую из памяти запертую дверь в ванной и заполненные вещами коробки.

— Расскажешь мне? — его хриплый голос вибрирует в повисшей тишине и отдается в грудной клетке.

— О чем?

— Расскажи все, что хотела, но не рассказывала.

Я задерживаю дыхание, ловя плечом гулкие толчки его сердца. Мне не нужно боятся. Сейчас мы шагаем вперед.

— Я ревновала тебя к Алине.

В любой другой момент он бы наверняка улыбался, но сейчас, знаю, не улыбается.

— Знаешь же, что зря.

— Да, знаю.

Собственный пульс учащается от намерения быть честной. Я ведь себе обещала, а он хочет знать.

— Еще я отправляла маме деньги… втайне от тебя. Много раз собиралась сказать об этом, но было стыдно.

— Почему стыдно?

— Что я такая… Что пытаюсь казаться лучше, чем есть, за твой счет. И что неосознанно стала стеснятся своих родителей.

— Я бы никогда не упрекнул тебя за деньги. То, что я давал их тебе, подразумевало, что ты можешь распоряжаться ими как угодно. Остальное ты себе придумала.

Сейчас я как никогда благодарна темноте за то, что она скрывает мое лицо. Его доверие несравнимо с моим.

— Что-нибудь еще?

— Еще я очень сильно хотела выйти за тебя замуж и ужасно злилась, что ты об этом не думаешь.

Эти слова я произношу с улыбкой — настолько нелепыми они мне кажутся в свете последних событий.

Пальцы Мирона на мгновение застывают на моем плече, прежде чем вновь возобновить круговые движения.

Возможно, потому что с моей души сняты остатки груза, или причиной тому его запах и тепло кожи, но спустя пару минут после признаний я засыпаю.

Я просыпаюсь от распирающего жара внизу живота — острого возбуждения. Утро собирается в цельную картину за секунду: двери знакомой гардеробной, тепло любимого тела, запах лаванды, исходящий от подушки, тяжесть руки на талии. Мирон снился мне. Мы занимались сексом.

Прядь волос, упавшая мне на лоб, щекочет кожу, и я аккуратно отвожу ее назад, стараясь его не разбудить. Моя осторожность оказывается ненужной, потому что в ту же секунду я чувствую жадное прикосновение губ к шее. Руки, обнимающие меня, приходят в движение: сжимают грудь через кружево бюстгальтера, скользят по животу, проникают под резинку белья.

Резким движением Мирон подминает меня под себя, не дав опомниться, дергает стринги вниз. Сейчас его глаза точно такие же, как тогда в машине: беспросветно черные, бездонные. И без того накаленное возбуждение достигает пика: я так хочу его, что готова умолять. К счастью, его жажда не меньше моей, потому что он входит в меня мгновенно и без подготовки. Влаги во мне так много, что ее звук слышен даже через его сбившееся дыхание и мои стоны. Я ловлю ртом воздух, смотрю ему в глаза, сжимаю бедра ногами, вонзаю ногти в шею. Если бы чувство смущения не было вычеркнуто этим утром за ненадобностью, я бы смутилась того, как быстро меня настигает оргазм. Всего несколько толчков, и я разлетаюсь на миллионы осколков: выгибаюсь, пульсирую, дрожу.

Сквозь временную слепоту и шум в ушах, я чувствую, как Мирон замедляется; ощущаю его губы на своих, принимаю влажное давление языка. Я знаю, что ему тяжело сдерживаться — по тому, как его плечи подрагивают от напряжения, и с какой отчаянной жадностью он меня целует, словно перераспределяя энергию.

Едва спазмы, окольцовывающие низ живота, отступают, Мирон снова переворачивает нас. Теперь он подо мной, сжимает в ладонях мои бедра, исследует глазами тело, не переставая двигаться.

Я упираюсь ладонями ему в грудь, на выдохе ловлю толчки, греюсь в жадности его внимания.

— Сними его, — хрипло произносит Мирон, глядя на мою грудь.

Я завожу руки назад, отщелкиваю застежку бюстгальтера, освобождаю плечи от бретелек. Обнажившейся коже и соскам мгновенно становится горячо — так он смотрит. Хочется закрыть глаза, но я этого не делаю — не желаю терять из виду его лицо.

Он трогает меня: обхватывает ладонью шею, сжимает, спускается к груди. Гладит ее, обводит соски, заставляя меня стонать и жмурится, ощупывает живот.

— Ты пиздец какая красивая, Тати. Не знаю, как наглядеться.

Наши губы снова встречаются, когда он садится. Его грудь прижата к моей, ладони вновь стискивают ягодицы, поднимая их и опуская. Быстро, сильно, глубоко. Мне перестает хватать воздуха, мыслей, самой себя, но все это с лихвой компенсирует он. Влажный жар его кожи, запах, руки, давление внутри. Мы все еще целуемся, но это не мешает мне бесчисленное множество раз повторять, как я его люблю.

*******

— Если не поторопишься, то можешь опоздать, — защелкнув ремешок часов, Мирон смотрит на то, как я пытаюсь застегнуть молнию на платье. Она находится сбоку, и сделать это, на первый взгляд, не проблема, если бы не застрявшая ткань.

Я мысленно ругаю себя за неуклюжесть и, стараясь не слишком раздражаться, пытаюсь спустить ее вниз. Я могла бы попросить Мирона помочь, но хрупком настоящем такая просьба ощущается как новый уровень интимности, к которому мы еще, возможно, не готовы. Я знаю, что не одинока в своем ощущении, потому что Мирон продолжает смотреть на мою возню, но не подходит.

— Извини, я тебя задерживаю, — я отбрасываю со лба волосы и тянусь к телефону, лежащему на тумбочке. — Я вызову такси. Надеюсь, к тому времени, как оно приедет, с молнией я разберусь.

— Я тебя отвезу.

Я машинально стискиваю мобильный в руке, когда он делает шаг ко мне. Кладет руки мне на бедра и заставляет повернуться «проблемной» стороной.

— Я резко дернула, — голос неожиданно садится и переходит на шепот, когда Мирон опускается передо мной на колени, а его дыхание касается кожи в зазоре замка. — Часто так делаю, когда тороплюсь.

Я до конца не понимаю, почему эта такая мелочь, как помощь с застрявшей молнией, вызывает во мне такую волну трепета, ведь еще каких-то двадцать минут назад мы занимались сексом, а из меня до сих пор вытекает его сперма. Наверное, потому что в постели мы интуитивно чувствуем друга друга даже с завязанными глазами, а элементарный быт, как это не парадоксально, требует осмысленности и доверия.

— Не шевелись, иначе я могу случайно прижать кожу. Готово.

Мирон выпрямляется, а я машинально накрываю ладонью то место, где он касался, чтобы сохранить тепло.

К офису мы подъезжаем за десять минут до начала рабочего дня, а это значит, что я даже успею налить себе кофе. Но я бы с радостью обошлась без него, если это означало провести остаток времени с Мироном.

— Это вход? — Мирон кивает на непрезентабельное крыльцо с побитыми ступенями.

Я смущенно отшучиваюсь.

— Не Крылатские холмы.

Уходить первой не нахожу в себе сил, хотя знаю, что так и должна поступить. Застенчиво улыбаюсь, переминаюсь с ноги на ногу и жду.

— Сегодня увидеться не получится. Я лечу Питер на два дня.

Грудь пронзает укол разочарования. Целых два дня.

— Ты по работе?

Мирон не отводит взгляд, смотрит прямо и спокойно.

— Сергей Велес женится.

Мне требуется напрягать каждую мышцу лица, чтобы не выдать своего смятения. Брат Алины женится, а Мирон летит на свадьбу без меня. Там будет Алина, и все его друзья.

Почему я так расстроилась? Я бы все равно не смогла из-за работы. Теперь у меня есть обязательства перед другими людьми, и я не имею права их подводить.

Наверное, потому, что не уверена, что настоящая причина, по которой Мирон не позвал меня с собой, кроется в этом. Я совсем стала забывать, что у него есть его окружение. Алина, сложившая в уме нехитрый пазл, которым она наверняка не преминула поделиться с другими.

— Хорошо тебе слетать, — губы с трудом выталкивают нужные слова, удерживать его взгляд становится все тяжелее. — Напиши сообщение, как приземлишься. Мне будет спокойнее.

Мирон кивает.

Обними меня. Пожалуйста, обними меня на прощанье.