Сердце перестало биться. Секунда, другая... в глазах потемнело и Денис уже не жил, когда Ирина медленно кивнула:

— Хорошо. Если я буду свободна. И если он тебе понадобится.

Денису показалось, что гора с плеч упала. И следующее предложение сделал уже смелее:

— Ир, папа не шутил, когда говорил о квартире. Поэтому не считай это подачкой: выставить тебя за дверь с чем пришла — непозволительная для меня роскошь. Понимаешь, все знают, почему я на тебе женился. Представляешь, какая обо мне слава ходит? А теперь еще и развод...

— И года не прошло...

— Да. Не прошло. И поэтому я должен тебе...

— Ты ничего мне не должен! — она снова вспылила.

— Хорошо-хорошо! Не должен. Тогда — должен себе. Ну, что скажешь?

— Квартира? — в глаза Ирины мелькнуло что-то странное.

— Квартира. Какую выберешь!

— Договорились! Завтра же позвоню в агентство. Только... не надейся, я не затяну поиск.

Денису оставалось лишь вздохнуть. И в полной мере использовать остатки драгоценного времени.

Он старался быть рядом с Ирой как можно больше. Родители донимали звонками, на что он отвечал, что бракоразводный процесс запущен. Отец требовал поторопиться, грозил задействовать связи, но Денис оставался непреклонен. И каждый день ездил смотреть квартиры.

Он настаивал на новом фонде, но Ира решила, что нужна небольшая, но уютная, с хорошим ремонтом, чтобы сразу въехать. Такая нашлась на пятый день поисков.

Денис стоял в коридоре, откуда целиком просматривалась комнатка и крохотная кухня.

— Ира, тебе на самом деле нравится эта конура? Здесь же развернуться негде!

— Она больше моей прошлой!

Денис содрогнулся, вспомнив комнату, которую она снимала и буйного соседа-алкоголика.

— Ой, какая прелесть!

Этот вскрик относился к балкону, объединенному с комнатой. Денис тут же насторожился:

— Документы на переделку есть?

— Разумеется, можете проверить, — риелтор покопался в папке с бумагами.

А Ира уже предвкушала:

— Я всю жизнь мечтала о библиотеке! Здесь повешу полки, такие... как простая доска. Напротив будет кресло-качалка и маленький кофейный столик. Обязательно торшер под желтым абажуром. И орхидеи! Белые, крупные, красивые.

Денис на мгновение взглянул на балкон глазами Ирины. И сердце защемило от уюта. Она умела создавать его из всего, к чему прикасалось. Можно было не сомневаться: вскоре здесь запахнет пирогами и корицей, и друзья станут собираться вечерами за большим столом. Ну и что, что в комнате не протолкнуться! Слушать гитару можно и сидя, а если уговорить Ирину спеть...

Все это будет. Но без него.

От боли потемнело в глазах. Денис резко повернулся к риелтору:

— Оформляйте! Ира, ты уже мебель присмотрела?

Она пискнула от восторга:

— Конечно! И диван, и стол, и кухонный гарнитур. И недорого!

— В Леруа, что ли? Или в Столплит? Не позорься, поехали в нормальные магазины!

Он оплачивал покупки, следя, чтобы Ира не выбирала «что подешевле», но при этом требовал качества. К вечеру все доставили по новому адресу, оставалось лишь собрать. Ира рвалась ночевать в этой квартире, остановило её только то, что оформления еще не произошло:

— Не торопись. Завтра все доделаешь.

«Завтра» Еще один день рядом с Ириной, пусть и в разъездах по конторам. Видеть, как она радуется и прижимает к груди документы на квартиру, было тяжело. Но и приятно — такой счастливой Денис её давно не видел. А потом, оттягивая неизбежное расставание, сделал еще один подарок:

— Держи!

Ключи от Ниссана, переоформленного на Ирину, легли на маленький круглый стол — такой, какой она и хотела поставить на балконе.

— Зачем? — Ира тут же выпустила иголки, как маленький дикобраз.

— Затем, чтобы тебе не пришлось шарахаться в ночи по подворотням, срезая путь до метро! Это не обсуждается! Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось!

— У меня прав нет! — вцепилась она в единственное, что пришло в голову.

— Скоро будет. Ну, поехали?

Дома он ни на шаг не отходил от Иры, слоняясь за ней из комнаты в комнату. Она заранее собрала вещи и теперь проверяла, не осталось ли чего.

— Найдешь — выкинь, пожалуйста! — попросила улыбаясь. Но сколько было боли в этой улыбке!

— Договорились! — соврал не краснея. Знал — скорее руку себе отрубит, чем выполнит просьбу.

— Представляешь, а Василий Степанович так ругался, что сама на развод подала! Говорил, что надо было тебя заставить, тогда бы мне причиталась неустойка! — она хохотала, рассказывая это как анекдот, а в голосе звенели слезы.

— Дурак! Как я сам не догадался! Тогда бы не пришлось уговаривать тебя квартиру покупать, сама бы все сделала. И обставила тоже сама.

Они болтали о пустяках, как о самых важных вещах в жизни. Смеялись, как будто находились на празднике. Но фальшь наполняла квартиру и когда уже было нельзя оттягивать расставание, Ира тихо попросила:

— Проводи меня, пожалуйста!

 Денис довез её до новой квартиры, помог затащить вещи. И задержался на пороге, не в силах ни уйти, ни придумать предлог, чтобы остаться.

— Ты звони, если что-то понадобиться.

— Обязательно.

Обычные фразы с трудом срывались с губ. Оба не знали, как им жить дальше. Наконец, Денис нашел в себе силы попрощаться:

— Прошу, помни о своем обещании.

Она кивнула.

Он знал, что она смотри вслед. Чувствовал взгляд даже несколькими пролетами ниже и осознавал, что сердце Ирины разрывается от горя. И не понимал, почему она так поступила, почему ушла, почему запретила бороться. Но надежда, что успеет раньше, чем она найдет другого мужчину, окрыляла:

— Только сдержи обещание! — мотор гудел, как натянутые нервы. Хотелось скорости, адреналина, чтобы орала толпа и фары вырывали из тьмы серый асфальт.

Но он сдержался: никаких гонок. Сейчас адреналиновые крылья понадобятся для другого. Впереди ждала война.

21

 Ира закрыла дверь. Замок тихо щелкнул, пропечатывая точку в конце еще одного жизненного эпизода.

Счастливая дочь. Должница. Ставка в пари. Жена. Теперь — свободна девушка с квартирой и небольшим счетом на книжке.

Ира обошла свои владения. Все, как она мечтала, осталось лишь несколько штрихов, чтобы квартира превратилась в уютное, обжитое место. Но боже! Как же в ней было одиноко!

Обняв диванную подушку, Ира горько заплакала.

— Ну почему я такая дура? Ну что мне до того ребенка? Прекрасно бы вырос и с воскресным папой! А я теперь... Ду-у-ура!

Вышитый на наволочке щенок молча выслушал жалобы. Прорыдавшись, Ирина вытерла слезы: несмотря на сожаления, она по-прежнему считала что поступила правильно. Боль от потери отца еще жила в сердце, хотя прошло много лет.

— Никому такого не пожелаю, — прошептала, умываясь ледяной водой. — У детей должно быть счастливое детство и оба родителя!

 Но успокоиться не получалось. Оставалось последнее средство, но действовало оно всегда безотказно.

Сидеть на балконе с гитарой было так же уютно, как и с книжкой. Ира прикрыла глаза и пальцы начали движение по струнам. Перебор, мягкий, едва заметный... и тут же, без перехода — агрессивный бой, по нервам, на надрыве... Она не следила за мотивом, позволила музыке литься бездумно, бесконтрольно, и постепенно в завихрении эмоций начала рождаться мелодия.

Быстрая, как цокот каблучков сбегающей по лестнице девушке. Злая, как её слезы. Страстная, как танго.

Ира терзала струны, пока не заболели пальцы, пока не иссякли слезы, застилающие глаза, пока не перестала рыдать душа. А потом отставила гитару:

— Живем дальше!

Разлинованный тетрадный листок и ручка помогли привести в порядок мысли. Ира поняла, что жизнь так плоха; напротив, все складывалось просто прекрасно: с долгами покончено, на счету были какие-никакие сбережения, собственная квартира. Для полного счастья осталось только найти работу.

— Об этом я подумаю завтра, — произнесла любимое и вышла на балкон.

Ранняя осенняя тьма одела город в мириады огней. Ира наблюдала за их переливами и в душу вползал покой. Она не могла исправить случившееся, да и не хотела — чувствовала, что поступила правильно. Оставалось только надеяться, что время залечит кровоточащую рану. Время, оно великий целитель, любил повторять Василий Степанович.

К другу отца отправилась прямо с утра.

— Вот баба-дура! — ругался старик, разливая чай по фарфоровым чашкам из древнего сервиза. — Ну чего еще надо было? Мужик за тебя против всего света воевать готов, а она хвостом вертит. Ну дура же!

— Дура, — соглашалась Ирина, таская ягоды из вишневого варенья.

Здесь она всегда чувствовала себя уютно. Старые вещи, еще советские ковры на стенах, коллекция оружия на них — сабли, кинжалы... И ворчание старика воспринималось как само собой разумеющееся. И на душе становилось легче.

— А с другой стороны, может, так и надо... — Василий Степанович зашелестел оберткой конфеты. — Зато в ладу с собой. Как жить, если на душе кошки скребут? Совесть, она такая, с ней договориться — талант нужен.

— Нет его у меня, таланта этого, — вздохнула Ирина. — Василий Степанович, я вам не помешаю? Посижу тихонько, книжки полистаю. Просто одной сейчас тошно...

— Да что ты, — от возмущения он даже руками всплеснул и засуетился, как бабка. — И не спрашивай. Давно же звал пожить, так нет, гордая больно.

— Спасибо, — Ира перебралась в обтянутое жесткой кожей кресло — старинное, тяжелое, и откинулась на высокую спинку, прикрыв глаза. Сейчас ей необходим был покой. А где его еще можно найти, как не здесь, в этой, словно застрявшей в прошлом, комнате?

Тикали ходики на стене, и кукушка выглядывала каждые полчаса, чтобы оповестить о движении неумолимого времени. Пахло геранью, деревом и чем-то еще, невыносимо уютным и притягательным. Чем-то навеки утраченным, наверное — воспоминаниями.