Трон по-прежнему стоял на месте. Но …. что-то заставило папу задержать на нем свой взгляд. Близорукий Стефан, как мог, напряг зрение и внезапно вскрикнул от ужаса. На троне кто-то сидел.

Поборов первую волну страха и даже слегка усмехнувшись своему видению, Стефан вновь присмотрелся к нише, но появившийся призрак отказывался исчезать. Не веря своим глазам, забыв про молитву, Стефан спустился с пресвитерия108 и начал, крадучись, между колоннами, пробираться к трону, чтобы все хорошо разглядеть и успокоить вновь проснувшиеся страхи. Но страхи возвращались к нему с удесятеренной силой, ибо Стефан с каждым своим взглядом в направлении трона, все более убеждался в том, что он действительно занят!

«Нет, не может быть. Этого не может быть, – мятущийся разум папы в момент просветления подсказал спасительную догадку, – Это чья-то жестокая шутка или попытка врагов меня испугать».

Он оказался уже вблизи трона. На троне сидел труп, облаченный в одежды епископа. По спине Стефана буквально заструился холодный пот, зубы его громко застучали, он тщетно пытался оторвать свой взгляд от мертвеца. Все его существо сжалось в ничтожный комок, когда почерневшие черты лица трупа пришли в движение, и раздался суровый возглас:

– Какое право ты имел судить меня, Стефан?

Голос совсем не походил на голос покойного папы Формоза, но Стефан уже ничего не соображал! Издав вопль ужаса, он бросился прочь к дверям базилики, заклиная Господа смилостивиться над ним и не подвергать душу его столь яростным терзаниям. Но испытания и не думали заканчиваться. Из-за колонн притвора навстречу ему внезапно вышел еще один человек – и снова в одежде римского папы. Он был невероятно высокого роста и в руке держал громадный обух.

– Не это ли ты ищешь, Стефан? – хрипло прошептал незнакомец, протягивая обух.

Стефан уже даже не мог кричать. Ноги его подогнулись, и он распластался на пыльных плитах храма. Разум его уже не мог читать связную молитву, он только нелепо отмахивался руками от невесть откуда взявшегося призрака Иоанна Восьмого!

– Ты хорошо помнишь тот день, Стефан?

Память его, повинуясь властному приказу призрака, сверкнувшей молнией переместила Стефана на пятнадцать лет назад, в пасмурный день 16 декабря 882 года, в примыкающий к базилике Латеранский дворец. Он увидел себя в компании еще нескольких священников и палатинов109 герцога Гвидо, входящих в покои Иоанна Восьмого. По всем прикидкам, папа к их приходу должен был быть уже мертв. Яд, искусно приготовленный каким-то африканцем, слугой племянника папы, был подмешан Иоанну в вино за утренней трапезой. На трапезе присутствовал и сам Стефан, и он хорошо помнил тот момент, когда папа Иоанн Восьмой жадно осушил кубок, в памяти Стефана навсегда остались рубиновые капли вина в уголках святейших губ. Одним жестом, одним криком мог тогда Стефан предотвратить неслыханное преступление в отношении наместника Петра. Но он промолчал, и спустя часы, входя в его покои, терзался мыслью, что именно он, единственный, помимо непосредственного отравителя и, дьявол его поджарь, папского племянника, теперь должен будет принять на себя смертный грех убийства. Однако судьба сжалилась над ним, если уместно говорить здесь о сожалении, и дозволила Стефану заметно расширить круг своей преступной компании. Войдя в покои папы, убийцы увидели, что тот еще жив. Ползая на полу, Иоанн упорно цеплялся за свою жизнь и отвратительным образом пытался очистить себе желудок, причем следы в покоях не оставляли сомнений, что пару раз ему это уже удалось. Глазами, полными отчаянья и гнева, встретил он вошедших, и поднял руку для совершения проклятия. Однако расторопнее всех оказался Ромуальд, препозит Гвидо Сполетского. Выхватив обух из рук одного из слуг, он расчетливым ударом размозжил несчастному Иоанну голову, совершив первое в истории папства убийство верховного иерарха католической церкви. Первое, если не считать папессу Иоанну.

Все это смерчем пронеслось в голове Стефана, внеся опустошительные разрушения в его разум. Фигура призрака приблизилась к нему, медленно занося обух вверх. Стефан, собрав остатки сил, вскочил, проявив несвойственную для себя и своего возраста прыть. Путь к воротам Латерана теперь был отрезан, но инстинкт самосохранения подсказал ему единственный выход – бежать через сад!

Для этого ему пришлось пробежать по главному нефу в опасной близости от вновь ожившего трупа Формоза. Проносясь мимо, он увидел, что трон снова пуст, но за троном угрожающе высилась чья-то тень. Спустя мгновения он уже очутился в саду, периметр которого ограждался старинной галереей. Запасной выход на спасительную площадь находился в противоположном углу портика. Стефан ринулся между колонн. Душа его нашла в себе для этого последний резерв сил.

Внезапно от колонн отделилась фигура в белом. Новое появившееся лицо в этом страшном спектакле было женщиной, держащей в руках какой-то сверток. Стефан остолбенел, обострившаяся до предела интуиция подсказала ему, что самое страшное испытание еще впереди.

– Хочешь взглянуть на своего сына, Стефан?– вопросила женщина, разворачивая сверток. Вылезшие из орбит глаза папы уставились на синее тельце мертвого ребенка.

– Иоанна?! – голосом, сорвавшимся на визг ужаса, возопил Стефан.

– Ты погубил нас, Стефан! Ты раскрыл мою тайну, и, пользуясь этим, склонил разделить с тобой ложе! Ты пользовался мной, хотя я тебя умоляла оставить меня в покое, предлагая выполнить все, что ты пожелаешь! Но тебе нравилось иметь власть надо мной, особенно после того, когда я стала епископом Рима!

– Ты преступница, ты заняла трон римского папы, поправ законы Церкви! – нашел в себе силы защищаться Стефан, и привел главный аргумент, – ты …ты женщина!

– Меня выбрал епископом Рима его народ. Выбрал за достоинства, знания и благочестие. Ни одного голоса не было подано против. И это было впервые в истории Церкви. Почему же женщина, если она всеми своими добродетелями достойна занимать кафедру римского епископа, не может этого сделать?

Стефан пятился назад.

– Разве женщина не есть творение Божие, такое же, как и мужчина? Разве мужчины не появляются на свет из женского лона? Разве женщины не несут равное наказание с мужчинами за свои грехи? Разве среди женщин мало святых и мучениц Веры?

Стефан молчал, ошарашенно глядя на новый призрак, так умело сыпавший аргументами. Силы покинули его. Он закрыл лицо руками, покорный своей судьбе.

– Иди же к нам, Стефан! – произнес женский призрак.

В ту же минуту чьи-то крепкие руки тисками сдавили плечи Стефана. Кто-то развязал пояс его одежды и ловко накинул ему на шею. Стефан хрипел, не сопротивляясь убийцам и только вяло шевеля кистями сжатых рук, сознание его было окончательно помутнено, и он уже не понимал, что вокруг происходит. К тому же безжалостный призрак Иоанны вновь поднес к его глазам свой сверток и в свои последние мгновения Стефан видел только это, загубленное при самом рождении, маленькое существо. Прежде чем Стефан испустил свой заключительный выдох, его лицо исказила страшная и жалкая улыбка.

Палачи опустили тело папы на плиты галереи, равнодушно глядя на дело рук своих. Всего их было шестеро, основная часть находилась на беду Стефана в этом саду и только двое прятались в пределах Латеранской базилики, разыграв страшный маскарад.

Один из убийц вышел прочь через выход из портика. Спустя минуты он вернулся, ведя человека, полностью закутанного в темную ткань. Этот человек подошел к распростертому телу Стефана, уставившегося стеклянными глазами в потолок галереи, и с минуту внимательно смотрел на него. Затем вынул из-за пазухи маленький молоточек, наклонился к Стефану и, ударив его молоточком по лбу, насмешливо спросил :

– Стефан, ты спишь?

Спустя минуту ритуальный вопрос был задан повторно:

– Стефан, ты спишь?

Спросив его в третий раз110, и не дождавшись ответа, человек, воздев руки к небу, произнес: «Vere Papa mortuus est»111 , осенил себя крестным знамением, а затем снял с руки Стефана кольцо с изображением Симона, тянущего свои рыбацкие сети. Положив кольцо на парапет, незнакомец взял у призрака Иоанна Восьмого обух и сильным ударом расплющил кольцо.

– Это произошло в пределах храма? – спросил он убийц.

– Нет, здесь. Что бы ни сотворил этот преступник в храме, Латеран был и остается матерью церквей христианских.

– Очень хорошо. Где вы взяли труп младенца?

– У цыган накануне умер ребенок. Мы взяли его труп на сутки, заплатив цыганам десять солидов.

– Все было сделано превосходно. Вот ваши деньги.

– Немедленно уберите их прочь. Вы знаете, почему мы это сделали. Он был давно приговорен нами, он сам себя приговорил.

– Вашей общине не нужны деньги?

– Но не за это. Мы выполняли свой долг. Долг очищения Церкви Христа от скверны и ереси.

– Господь нам всем судья. Уходите немедленно, – сказал человек, о чьем имени мы можем только догадываться. Он что-то положил на грудь Стефана, а затем, развернувшись, быстро зашагал к выходу. Убийцы последовали за ним.

Лишь через час, обеспокоенные долгим отсутствием Стефана, его слуги заглянули в Латеранскую базилику, и обнаружили во дворе сада мертвое тело понтифика. Синяя шея, вытаращенные глаза и скрюченные в судорогах пальцы рук не оставляли сомнений в его насильственной смерти. Также было понятно, что убийцы проникли в храм через прилегающий к нему сад. При этом, как оказалось, был умерщвлен римский ланциарий, охранявший данный вход в Латеран. Труп его был найден во дворе одного из ближайших домов. Еще одной страшной уликой, при виде которой содрогнулись даже самые смелые сердца, стали чьи-то два отрубленных пальца, лежавшие на груди убитого епископа.

На следующий день возле дома Теофилактов вновь остановились носилки кардинала Теодора. Высокий гость снова предпочел изысканным яствам хозяев уединенную беседу с Теофилактом. Воздав совместную молитву об упокоении скончавшегося папы Стефана, а также молитву о ниспослании миру нового достойного наместника Святого Петра, кардинал опять обратился к главе римской милиции с деликатной просьбой: