Потом бережно уложил ее на спину между подушек и начал покрывать ее грудь нежными поцелуями. Его губы прикасались к ней легко и быстро.

— Я солдат, богиня, — тихо произнес он. — Грубый солдат, и у меня никогда не было времени, чтобы как следует заняться любовью с красивой женщиной. Но здесь, в твоем благоухающем дворце, я задержусь и буду обожать тебя, пока для нас не наступит время ехать в Рим.

Потом его губы снова принялись ласкать ее плоть. На этот раз они двигались медленно и чувственно, своей лаской пробуждая внутри нее крошечное пламя желания.

Она не сопротивлялась — то ли из-за усталости, то ли потому, что признавала свою капитуляцию перед Римом. Она и сама не знала, почему. Его губы, руки, его соблазнительные слова — все это соединялось, чтобы покорить ее. Она проиграла Пальмиру, и что бы она ни сказала, что бы ни сделала, он возьмет ее тело, потому что, как он сказал, он победитель. Возможно, если она уступит ему, ей удастся в какой-то степени вернуть контроль над ситуацией. На короткое мгновение она подумала о Делиции. Наверное, именно так она себя чувствовала в те дни, прежде чем Оденат отдал ее замуж за Руфа Курия, вынужденная предлагать свое тело, чтобы выжить. Как презирала ее Зенобия! Но ведь тогда она еще на знала этого! И все же она поклялась себе, что обязательно выживает. И если для этого придется использовать свое тело, то, о боги, она сделает это!

Зенобия посмотрела на Аврелиана и сказала просто:

— Люби меня!

Изумленный, он взглянул на нее, и когда она повторила эти два слова, он застонал, словно умирающий от голода человек, которого пригласили на роскошный пир. Он мог бы поклясться, что его руки дрожали, когда он окончательно раздевал ее. Он пристально и страстно смотрел на нее, а его руки пробегали по ее шелковистой коже, двигались вверх, чтобы охватить ее большие груди, потом скользили вниз, по ее бедрам. Его пальцы, вначале нерешительно, а потом все более уверенно с нежностью проникали между пухлых губ ее бугра Венеры. Она еще не была по-настоящему подготовлена, когда его белокурая голова быстро опустилась и его язык коснулся крошечного потайного чувственного цветка ее женственности. Она судорожно вздохнула, но его пальцы мягко раздвинули ее внутренние губы, и его язык принялся искусно ласкать ее, исторгая из нее поток жидкого пламени. Она поняла, что ей все равно. Так или иначе, ей не удастся избавиться от этого человека, поэтому, ни о чем не беспокоясь, Зенобия позволила себе отдаться вихрю приятных ощущений, которые Аврелиан возбуждал в ее теле.

Он был невероятно выносливым любовником, и, пострадав в эти последние ночи от его жестокости, она была очень удивлена, увидев, что он способен на такую чувствительность и нежность. Его алчущие губы начинали вносить смятение в ее чувства, когда он с такой чувственностью сосал этот крошечный лакомый кусочек ее нежной плоти. Из глубин ее души поднялась жаркая волна, и она вскрикнула, все еще испытывая страх перед чувствами, которые этому человеку удалось пробудить в ней.

Аврелиан понял ее, пригладил спутанную прядь волос у нее на лбу и поцеловал.

— Ты так прекрасна в своей страсти! — тихо сказал он.

— Возьми меня! — прошептала она дрожащим голосом и, повернувшись, прильнула к нему, дрожа всем телом.

Он мгновенно, словно защищая, заключил ее в объятия своих сильных рук и тихо произнес:

— Здесь, в уединении твоей спальни, моя душа смягчается. Я знаю, что волную твои чувства, богиня, но знаешь ли, как волнуешь мои чувства ты? Со мной такого еще никогда не бывало прежде. Не думаю, что когда-нибудь смогу насытиться тобой!

Его голос тал хриплым от волнения, и она почувствовала, как его член, твердый и полный страстного желания, прижимается к ее бедрам. Однако на этот раз он не сделал ни одного движения, чтобы силой овладеть ею.

Неожиданно Зенобия поняла, что если римские любовники Клеопатры уничтожили ее, то это, несомненно, случилось потому, что ее предшественница любила их и доверяла им.» Я никогда не полюблю этого человека и не доверюсь ему, — думала она, — но если смогу доставить ему удовольствие — а я, совершенно очевидно, сделаю это, — тогда, возможно, мне удастся спасти наследство моего сына «. Она посмотрела в его суровое лицо, освободила руки, привлекла к себе его голову и нежно поцеловала его. Ее мягкие губы почти застенчиво прильнули к его губам.

— Ты прав, римлянин, — тихо произнесла она. — Вожделение — великая вещь, к тому же приятная. Ты не удивишься, если я скажу, что хочу тебя?

Он взглянул на нее сверху вниз, и его голубые глаза искали на ее лице признаки насмешки. Но, не найдя, он сказал:

— Нет, меня это не удивит, богиня.

— Люби же меня! — сказала она в ответ, и ее пышное тело начало возбуждающе двигаться под ним.

Аврелиан не нуждался в дальнейших поощрениях, потому что уже готов был вот-вот взорваться от желания. Почувствовав, что ее длинные ноги раздвинулись, он протолкнул свое могучее орудие глубоко внутрь се теплого, восхитительно податливого тела. Стон наслаждения сорвался с его плотно сомкнутых губ. Длинные прелестные ноги обхватили его, и в голове у него промчалась мимолетная мысль, что это и вправду сама богиня Венера сошла на землю, чтобы дать ему сладчайшее наслаждение. Ее руки двигались по его спине вниз, поглаживая ее, а потом принялись ласкать его крепкие ягодицы. Ее прикосновения так приятны! Она отдавалась ему!

Зенобия быстро осознала, какое воздействие ее дерзость оказывала на Аврелиана. Она возбудила его, возбуждение передалось ей. Вместе они разжигали пламя желания. Их тела страстно извивались. Оба они, казалось, были неистощимы. Он тяжко трудился над этой роскошной и прелестной женщиной, которая тяжело дышала под ним. Ее движения поощряли его идти вперед. Никогда еще он не чувствовал себя таким сильным, таким мужественным и бессмертным.

Зенобия вдруг вскрикнула:

— Ах, милая Венера, я умираю!

Аврелиан, издав низкое торжествующее рычание, подождал лишь одно мгновение, убедился, что она уже достигла Олимпа, и принес свою кипящую жертву этой богине любви. Он был потрясен до самой глубины своего существа. Он увидел, что царица Пальмиры лежит в глубоком обмороке. Ее прекрасное тело, покрытое влагой, испускало слабое серебристое сияние, подчеркивавшее бледно-золотистый цвет ее кожи. Он подумал бы, что она мертва, если бы не пульс, который бился в крошечной соблазнительной ямочке в основании ее шеи.

Она воспарила вверх и плавала там, свободная и счастливая, видя под собой горное жилище богов. Потом вдруг она нырнула вниз в вихрь, в залитую светом пропасть, которая разрушала и ее тело, и душу. Что-то случилось, но она не могла понять, что именно. С тихим стоном она пыталась избавиться от этого ощущения гибели. Медленно, почти болезненно она прокладывала себе путь обратно, к сознанию, и первое, что она осознала, когда чувства вернулись к ней, было ощущение чьих-то поцелуев на губах. Зенобия открыла глаза. Аврелиан улыбнулся ей, и его губы вновь завладели ее губами.

Его губы были требовательны, и она покорно соглашалась, целуя его в ответ с таким же пылом. Она открыла рот, чтобы впустить его ищущий язык. Его язык коснулся ее чувствительного неба, и она задрожала. Его язык чувственными движениями терся о ее язык. Потом Аврелиан начал сосать ее язык, словно пытаясь вытянуть из ее раскрытых губ самую ее душу. Она уклонялась, пыталась копировать его действия. Ей было приятно, когда он задрожал, прижавшись к ней. Потом отпрянул от нее и прошептал ей на ухо:

— Богиня, ты погубишь меня!

Впервые за многие месяцы Зенобия почувствовала, что внутри нее бьет ключом искреннее веселье. Ее смех тепло и озорно звучал в его ушах, и он сам тоже усмехнулся.

Некоторое время они лежали рядом. Потом она увидела, что он заснул, и тоже погрузилась в сон. Утром он не делал попыток скрыть от ее слуг, что спал с ней, а Зенобия благоразумно воздержалась от комментариев. Ей отчаянно хотелось спросить его, принял ли он какое-нибудь решение относительно Пальмиры и если да, то какое именно. Но она считала, что задать ему такой чувствительный вопрос после этой необычайной ночи, которую они провели вместе, значило представить все так, словно она намеренно решила использовать свое тело, чтобы повлиять на него. Конечно, так оно и было, но она не собиралась быть честной с римским императором. Он навсегда останется ее врагом, даже если она будет его любовницей. Она попытается смягчить его условия и позаботится о том, чтобы Ваба остался правящим царем Пальмиры.

Она помогла ему выкупаться, а потом выкупалась сама. Когда юная Адрия, помощница Баб, попыталась расчесать длинные волосы Зенобии, Аврелиан взял щетку у нее из рук и сделал это сам, упиваясь шелковистым водопадом ее волос, ниспадавшим до середины спины. Он гладил их своей большой рукой после каждого прохода щетки, и когда Баб ворчанием выразила свое неодобрение, он мягко приказал ей замолчать. Потом, подумав, сказал:

— Принеси своей хозяйке каласирис цвета пламени. Я хочу увидеть ее в наряде невесты.

Потом он наклонился к Зенобии и прошептал ей на ухо:

— Ведь ты — моя невеста, богиня! Ты — единственная женщина, которая заставила меня чувствовать. Думаю, я влюбился в тебя.

— Ты со всеми своими пленницами так обращаешься? — поддразнила она его.

— Не шути со мной, богиня! Я говорю серьезно. Зенобия вздохнула.

— Не влюбляйся в меня, римлянин! Я предупредила тебя, что больше никогда не доверюсь мужчине. Ты — мой враг, однако этим я не могу обидеть тебя. Я честна с тобой.

— В тебе говорит обида. Со временем ты начнешь доверять мне, богиня, — ответил он.

— Собираешься ли ты сегодня созвать собрание совета? — спросила она, пытаясь переменить тему разговора.

— Собрание уже назначено на полуденный час, богиня. Вчера после полудня, пока ты спала, я отдал приказ, чтобы Гай Цицерон позаботился об этом.

Она повернула голову, взглянула на него и не смогла удержаться от вопроса: