— Зачем вы говорите мне это? Взгляды на жизнь у людей различны, и, несмотря на это, я не ставлю ваше мнение о чувствах на первое место. Его можно отвести в конец, если не выкинуть вообще. Вы поверхностно судите о любви.

— Нет, Лолиана, я, напротив, знаю, что это такое, и потому рассуждаю, основываясь на этом. Вы не верите мне сейчас, но вскоре… быть может, однажды вспомнив этот разговор… поймете, кто из нас был прав.

— На каком основании вы утверждаете, что знаете больше меня?

— На основании увиденного и услышанного мной во время моего пребывания в других странах.

— Тем более. Значит, у меня больше шансов утверждать, что я знаю больше и лучше, чем вы. Вы жили так долго в других краях. Быть может, их традиции и устои позволяют любить поверхностно, но я знаю, что душа англичанина…

— Душа англичанина ничем не отличается от души француза или немца. Неужели все страстные души съехались внезапно в одну страну, на берега Британии? Нет, мисс Лолиана, вы должны согласиться, что потерпели поражение здесь.

— Зато я твердо убеждена в другом — в том, что вы, несмотря на свою молодость, рассуждаете о своих теперешних чувствах и желаниях, словно старый отживший старикашка. Вы лишь на пять лет старше меня, а говорите так, словно прожили целую жизнь.

— Нет, моя жизнь все еще впереди, но чувства, то есть определенное начало этих чувств, моя душа уже испытала, именно это и дает мне основание утверждать: я знаю немногим больше вас вообще, но в отношении любовном я перед вами — просто ученый.

— Я никогда не поверю вам, ваша теория мне чужда, и я никогда не разделю ее. Но даже если дело обстоит так, как вы говорите, то я предпочитаю оставаться внизу и не выбираться в ученые и знатоки. До свидания!

— Куда вы, мисс Лолиана?

— Разве наш разговор о любви еще не окончен? — в свою очередь, удивилась я.

— Конечно, нет. Это было всего лишь вступление, а первая часть еще и не начиналась.

— Ну, если первая часть будет продолжаться в том же духе, что и вступление, — ответила я с некоторым раздражением, — то я сразу же отказываюсь от подобной сцены.

— Нет, успокойтесь. Первая часть — да и вторая, я думаю, тоже, — совершенно не будут похожи на вступление. При вступлении читателей подготавливают к ожидающему их впереди, а в основе лежат сами события; так вот, теперь начнутся события. Хотя исход их все-таки может быть трагическим — для одного из главных героев или же для обоих… — это смотря как поведет себя главная героиня, — поспешно добавил он.

— Хорошо, мистер Томас, но только прошу вас: давайте отложим эту первую часть на другой день. На завтра, например. Я устала и больна, мне необходимо отдохнуть, иначе, я чувствую, силы оставят меня.

— Нет-нет! Прошу вас, одну минуточку! Это недолго, смотря как вы ответите!

“Ну что же, господин Упрямец, — подумала я, — я еще найду способ вас усмирить. Я, кажется, уже догадываюсь, о чем пойдет речь, и подумаю, как бы отомстить вам за ваше шпионство и наглость вперемешку с упрямством”.

— Скажите: как ваша болезнь? Простите, я совсем забыл об этом. Вы уже оправились? — спросил он, усаживаясь на скамью рядом со мной.

— Благодарю вас, сударь, все прошло; я теперь чувствую себя лучше.

— А вы помните наш разговор в ту ночь? — Он резко переменил тему.

— К несчастью, да, сэр, — отвечала я.

— И о чем я вас спрашивал? О чем мы говорили?

— Если я не ошибаюсь, то об одной из граней любви, — презрительно ответила я, отвернувшись.

— Я очень рад, что вы поняли мои слова. Мне это лестно. Сегодня, сейчас я хотел бы поговорить с вами о ней же.

— Как, сударь? Но ведь вы женаты! — воскликнула я, изображая удивление на своем лице.

— Да, но что ж с того? — невозмутимо продолжал он. — Каждый человек вправе иметь мечты, и я ничем не хуже других…

— Простите, но я не понимаю вас.

— Я хочу сказать, что я, как и многие, лелею одну мечту, забывая обо всем на свете.

— В том числе о своей жене?

— Да, и о ней.

— Значит, ваша мечта вовсе не связана с интересами вашей жены?

— Вы угадали.

— Мне, право, жаль миссис Элизабет. Чего же не достает вам в вашей жене? Отчего такая неприязнь к ней?

— Разве я сказал, что это неприязнь? — спросил он. — Просто с нею никак не может быть связана моя мечта. Бетти — красивая кукла, которая слишком много думает о роскоши и слишком мало — о своих делах.

— Недурного вы мнения о своей жене, — сказала я с презрением и насмешкой.

— Да, но зато все это верно. А теперь войдите в мое положение, и вы поймете, что я не могу беззаботно отдаваться “мирским утехам” и семейному счастью; на этой почве и родилась моя мечта. Что ж с того, если я женат? Разве я не могу любить? Если брачные узы сковывают меня по рукам и ногам, то душа моя все-таки может оставаться свободной и стремиться к тому, что ей ближе: любить, чувствовать. Не думайте, что она уже отжила свое, она еще способна переродиться, в ней живут чувства и, как говорится, кипят страсти. И ваш образ, такой прекрасный, такой неземной, способен взволновать сердце и пробудить любовь. Вами можно восхищаться. Когда я вас вижу, то чувствую, что мое сердце начинает усиленно биться, оно расцветает и способно вновь полюбить. Мало того, вы не поймете, но я просто пылаю этим огнем, который вы разожгли во мне. Это — тайна моего сердца; вы видите, я открыл ее вам, потому что надеюсь на вашу доброту, я знаю, что вы смилуетесь надо мной и пошлете мне свое расположение. Чудное создание! Ответьте же мне: что меня ждет теперь? Должен ли я страдать, мучиться, или вы будете столь благосклонны, что пожалеете меня? Что я испытаю в дальнейшем: блаженство или бездну горьких мук? Какая судьба постигнет меня?

— Пылкое признание… — усмехнулась я. — Однако ваша речь, сударь, несколько неуместна. А я-то думала, что вы, женившись, обрели крепкую броню и больше не способны разбрасывать свои стрелы страсти налево и направо.

— Я тоже так думал поначалу. Женившись на мисс Дин, я думал, что ее любовь и ее ласка способны будут погасить во мне ту любовь, которую я испытываю к вам. Но она, по-моему, не способна на это. Напротив, ее беззаботность… жизнь с ней еще более убедила меня в том, что я ошибся, выбрав себе жену и тем самым отрезав себе путь к достижению своей цели. Убедившись в этом, я попробовал погасить в себе этот огонь, пожирающий душу. Но ваши чары так сильны, что чувства победили рассудок. Простите меня за дерзость, которую я позволил себе в тот вечер; не осуждая меня за это, не забудьте, что виноваты во многом вы сами. Вы столь прелестны, что ваша красота завладела мною навеки, все мои мысли заняты вами одной. Я пробовал заглушить свои чувства, но мои мысли были одни и те же: как прекрасна эта женщина! Больше я не выдержал и теперь вот доверился словам. Если вас тронут мои мольбы и вы каким-то чудом подарите мне свое благоволение, я клянусь вам, что я предан вам до смерти! Клянусь вам, что буду молчать об этой любви и говорить о ней только с вами: ведь мне и самому придется многое потерять при огласке. Не бойтесь. Я люблю вас безумно, мне вы можете доверить вашу честь, не опасаясь ничего. Я приношу вам в дар свое сердце, свою любовь, свою честь, свое богатство.

— Что ж, я все-таки выслушала вас — несмотря на то, что все ваши чувства я поняла уже из первой фразы. Думаю, незачем было разражаться столь длинной тирадой… Так вот: как вам понравится, если ваши слова я передам вашей жене? А как посмотрит на это тетушка, узнав, что ее сын, назвав своей женой одну девушку, хочет соблазнить другую?

— Я верю в вашу доброту. Неужели вы обрушите на меня такие кары за то, что я не в силах победить в себе любовь, за то, что чувство взяло верх над рассудком?

— Впрочем, ладно. Вы должны понять, что другая на моем месте поступила бы гораздо более сурово. Так и быть, я не пожалуюсь ни тете, ни миссис Элизабет. Но, разумеется, с условием: в дальнейшем вы избавите меня от ваших домогательств, — закончила я, поднявшись.

— Как вы безжалостны! Вас не трогают моя любовь, мои страдания! Поймите, вы обречете меня на смерть! Прошу вас, умоляю! Лили, подождите! — Он кинулся за мной.

Вдруг я услышала чьи-то легкие шаги и шорох платья, задевавшего за кусты. Быстро смекнув, в чем дело, я взглянула на мистера Томаса: он ничего не слышал.

— Боже мой! — прошептала я и с тяжким вздохом покачнулась. Мистер Стонер подхватил меня и, не успев опомниться, столкнулся лицом к лицу со своей женой.

— Mon Die! — воскликнула она. — Что это значит, Том? — последовал затем гневный вопрос.

Я не стала дожидаться развязки, “пришла в себя” и, сделав быстро реверанс, убежала с поляны, предоставив мистеру Томасу и его прежней возлюбленной самостоятельно закончить сцену.

ГЛАВА XII

ОБЪЯСНЕНИЕ

На следующий день тетка вызвала меня к себе. Когда я вошла в пышно убранную гостиную, было около десяти часов утра. Я уселась в кресло и решила дождаться тетушки прямо здесь. Вскоре ко мне из спальни тетки вышла ее горничная и сообщила, что миссис Джулия кончает одеваться и сейчас придет. Прошло еще пять минут; дверь отворилась, и вошла тетка в сиреневом атласном платье, повязанном белым шарфом. Лицо ее, как обычно, хранило отпечаток торжественности и величия.

— Доброе утро, тетя, — сказала я, поклонившись. — Вы хотели меня видеть?

— Да, я хотела сообщить тебе… Не знаю, можно ли это назвать новостью, но тем не менее я должна кое-что сказать тебе.

— Хорошо, тетя.

— Что ты подразумеваешь под этим “хорошо”, Ли? — спросила она.

— Дело в том, что я также имею вам кое-что сообщить и надеюсь, что вы выслушаете меня.

— Крайне интересно! Что ж, я выслушаю тебя сразу после сообщения. А оно таково: в четверг состоится твоя помолвка с мистером Генри Кларком.