Я глубоко вздыхаю и выдавливаю из себя слова, в которые сама не верю:

– Если хочешь встречаться с другими… можешь делать это. Я не собираюсь ни с кем заводить отношений. У меня нет на это времени, но если ты хочешь, я не возражаю.

Между нами повисает тишина.

Длинный палец приближается ко мне и медленно поднимает подбородок до тех пор, пока выбора не остается: либо закрыть глаза, либо все же посмотреть в глаза Таку. Я выбираю последнее, но прочитать выражение его лица невозможно.

Он долго, изучающе смотрит на меня, а затем говорит:

– Как насчет такого варианта: я скажу тебе, если найду кого-то? А пока мы с тобой можем быть просто друзьями. – Он смягчает тон. – Если ты решишь, что хочешь большего, тогда поговорим об этом.

– Друзьями? – слабо повторяю я. – Я согласна быть друзьями. – А затем, зная его порядочность, пытаюсь объяснить свое согласие. – У меня никогда не было парня. Я знаю только, как встречаться для разового секса… и как все портить.

– Дорогая…

Звук этих трех мягких слогов лишь усиливает мою панику.

– И еще я не верю, что буду хорошей матерью. Боже, Так, всю свою жизнь я желала только одного: выбраться из того ада, в котором нахожусь. А теперь я должна тащить кого-то с собой, не будучи уверенной, что у меня это вообще получится.

Слезы, которые я удерживала неделями, начинают литься. Такер кладет на мою щеку теплую ладонь и смотрит в глаза.

– Ты не одна, – говорит он тихо, но уверенно. – И тебе не придется никого никуда тащить. Я тут, с тобой, Сабрина. Каждую минуту.

Этого-то я и боюсь.

***Такер

В хоккее почти все играют с партнером. Линия нападающих состоит из левого крыла, центра и правого крыла. Защита катается в парах. Только вратарь один, и он всегда странный. Всегда.

Кенни Симс, выпустившийся в прошлом году, был одним из лучших вратарей Брайара и, возможно, причиной, по которой мы выиграли три кубка подряд, но, мать его, этот парень имел престранные привычки. Он разговаривал с собой чаще, чем с кем бы то ни было, садился в конце автобуса и предпочитал есть в одиночестве. В тех редких случаях, когда он выбирался с нами в город, он все время спорил. Однажды мы с ним сцепились по поводу того, что появилось слишком много техники, доступной детям. Мы спорили об этом все те три часа, что пили пиво в баре.

Сабрина напоминает мне Симса. Она не странная, но она такая же замкнутая, как он, и почему-то думает, что она одна. Прежде всего, у нее никогда не было напарника: даже среди подруг, Карин и Хоуп. Я отчасти понимаю это. Парни вне моей хоккейной команды, с которыми я поддерживаю дружеские отношения, – достойные люди, но я не истекал кровью на льду, не плакал и не побеждал вместе с ними. Не знаю, прикроют ли они мою спину, потому что мы никогда не оказывались в ситуации, где проверялась бы преданность друг другу.

Сабрина не знает, каково это – иметь человека, с которым бок о бок идешь по жизни, который будет драться за тебя, если придется. Именно поэтому я не поддался желанию хорошенько встряхнуть ее за все те дерьмовые разговоры о том, что я якобы свободен и могу встречаться с другой женщиной. В ее глазах явно читался страх. Приходится снова напоминать себе, что главное с ней – терпение.

– Хочешь, провожу тебя домой? – предлагаю я, когда поворачиваю к стоянке кампуса, где она оставила свою машину. – Можем провести немного времени вдвоем, заняться планированием.

Она качает головой. Конечно, нет. Эта девушка не в состоянии была смотреть на меня с того момента, как разревелась. Она ненавидит плакать передо мной. Черт, возможно, она вообще ненавидит плакать. Для Сабрины слезы – признак слабости, а она не может выдержать, когда ее видят не этакой амазонкой.

Я подавляю вздох и выбираюсь из грузовичка. Провожаю ее до машины, а затем притягиваю ее одеревеневшее тело к себе. Это все равно что обнимать замерзшее бревно.

– Я хочу в следующий раз пойти к врачу с тобой, – говорю я.

– Окей.

– Не слишком переживай обо всем этом. Растревожишь ребенка, – сухо замечаю я.

На лице Сабрины появляется болезненная улыбка.

– Странно, правда: говорить, что у нас будет ребенок?

– Есть и более странные вещи. Симси, наш прежний вратарь, перед каждой игрой ел конфеты в форме арахиса. Вот это довольно странно. А женщина, собирающаяся рожать ребенка, – это обычная история.

Ее уши розовеют.

– Я говорила о нас. – Она показывает указательным пальцем сначала на себя, потом на меня. – То, что у нас будет ребенок, – странно.

– Нет, здесь я тоже не согласен. Ты молодая и, очевидно, очень легко залетаешь, а я не могу сдерживать себя. – Я наклоняюсь и крепко целую ее в сжатые губы. – Езжай домой, поспи или отдохни. Напиши мне, когда будешь знать дату следующего обследования. Увидимся.

Затем разворачиваюсь и ухожу, чтобы она не начала спорить со мной. Странно? Нет, это вовсе не странно. Скорее, ужасающе и потрясающе одновременно, но не странно.

Когда я приезжаю домой и вижу пустую комнату, испытываю облегчение. Если бы мои приятели были рядом, в конце концов я бы, возможно, проговорился, и это было бы ужасно, потому что я должен уважать желания Сабрины. Мы теперь команда, нравится ей это или нет. Она ужасно напугана и шокирована происходящим. К тому же испытывает чувство вины. Все, что сейчас в моих силах, – просто поддерживать ее.

Когда в вашей команде появляется новый игрок, он не сразу начинает доверять вам. Вы будете стараться удерживать у себя шайбу, потому что привыкли забивать, чтобы добиться успеха. Воспитание ребенка – командный спорт. Сабрина должна научиться доверять мне.

И хотя я не стану ничего говорить своим парням до тех пор, пока она не будет готова, есть кое-кто еще, кому следует знать. Так что я иду наверх, сажусь на край кровати и пишу маме.

Я: Есть минутка?

Она: Через двадцать минут, детка! Заканчиваю красить миссис Нельсон.

Следующие двадцать минут я провожу в «Гугл», читая всякую всячину о младенцах. Я не позволял себе делать этого раньше: не знал, оставит ли Сабрина ребенка, и если бы она все-таки решила сделать аборт, мне не хотелось бы ощущать привязанность, а потом ходить с разбитым сердцем.

Теперь наконец можно почувствовать себя отцом. В отличие от Сабрины, я больше не чувствую ужаса по этому поводу. Я всегда представлял себя семейным человеком. Конечно, думал, что это произойдет не так быстро, по крайней мере, не раньше, чем я окончу колледж, приобрету хороший бизнес и начну зарабатывать достойные деньги. Но жизнь всегда меняется, и нужно уметь к ней приспосабливаться.

Я делаю кое-какие грубые вычисления на полях, рядом с моими бизнес-заметками, прикидывая, смогу ли купить дом в Бостоне, и быстро понимаю, что на бизнес с домом тех денег, что оставил мне отец, не хватит. Дома в Бостоне до нелепого дорогие. Полагаю, придется некоторое время снимать жилье.

Окей. Итак, мне нужны будут жилье, работа и… понять, что собираюсь делать со своей, мать его, жизнью после колледжа. Я не очень активно искал, во что вложить деньги, поскольку не было никакой срочности, но ради Сабрины, живущей в той дыре, и нашего ребенка мне нужно быстро привести свои дела в порядок.

Как раз когда я заказываю на «Амазоне» пару книг о беременности и воспитании детей, звонит мама.

– Привет, дорогой! Как дела? Всего лишь пара месяцев, и ты снова будешь дома! – поет она в ухо.

Внутри все переворачивается. Если и есть человек, которого я не люблю разочаровывать, так это мама, и тот факт, что я не вернусь в Техас, больно ударит по ней. Но если быть честным, я и сам не очень хотел в Техас, так что ребенок в каком-то смысле спас меня от него.

Я мысленно делаю себе заметку: сказать это Сабрине – уверен, она думает, что разрушила мою жизнь.

– Как раз это мне и хотелось обсудить. Моя… – я медлю, поскольку так и не знаю, кто мы друг другу после нашего разговора этим утром, – девушка, – заканчиваю я, не подобрав лучшего определения. Наши отношения слишком сложные, чтоб прямо сейчас посвящать во все это маму. Кроме того, я не могу усугублять ситуацию, поскольку мама и без того расстроится. – Помнишь, я сказал тебе на Рождество, что встретил девушку?

– Да… – Ее голос звучит настороженно.

Я резко выдыхаю.

– Она беременна.

– Ребенок твой? – тут же спрашивает мама. В ее голосе звучит нотка надежды, которую я тут же обрываю.

– Да, мама, поэтому я и звоню тебе.

Повисает долгая пауза. Настолько долгая, что я уже сомневаюсь, на проводе ли она.

Наконец мама спрашивает:

– Она сохранит его?

– Да. Уже шестнадцать недель. – По моим подсчетам, зачатие произошло во время нашего первого секса, когда я настолько спешил оказаться в ее узкой киске, что забыл о презервативе.

Сабрина Джеймс заставляет меня забывать обо всем, чего бы это ни касалось.

– Шестнадцать недель! – вскрикивает мама. – Ты знал все на Рождество и не сказал мне?

– Нет, конечно. Я узнал недавно.

– О, Джон. Что ты собираешься делать?

Я медленно и ровно выдыхаю.

– То, что должен.

24Сабрина

Три недели спустя


Когда я приезжаю к Делле, столик в углу пуст. Это хороший знак. Я натягиваю полупальто на живот. Становится слишком тепло для моего длинного пальто, но живот уже начинает проявляться. Слава богу, есть штаны для йоги. Не знаю, сколько еще удастся носить обычную одежду.

Я много читала о беременности и выяснила лишь один печальный факт: ни у кого она не протекает одинаково. На каждую женщину, набравшую точный вес ребенка плюс несколько фунтов сверху, приходится пять, которые клянутся, что выглядели так, будто проглотили целое поле арбузов. Многие признавали, что в какой-то момент им пришлось отказаться от вождения, так как руль давил на живот, не говоря уже о том, что ремни не рассчитаны на беременных дам. Я заранее готова подписаться под этими словами.