Хоуп присоединяется ко мне на кровати.

– «Будущий юрист», восьмой класс. – Она корчит рожу. – Ты была беззаботным ребенком, не так ли?

Я выхватываю из ее рук дурацкий сертификат.

– Я не была сильна в науках, но не смущалась прямо говорить людям, что о них думаю, так что профессия врача исключалась, а юрист как раз подходил.

– Я думала, это про ведущих ток-шоу, а не про юристов. – Она тянется провести ладонью по моему животу. – Как сегодня наша малышка?

– Спит.

– Хочу, чтоб она толкалась. Разбуди ее.

У Хоуп одержимость младенцем. Каждый раз, как я ее вижу, она хочет потереть мой живот, будто я – статуя Будды в китайском ресторане, которая приносит счастье. К несчастью для подруги, у нас с малышкой разное расписание. Когда я хожу, она спит, а как только ложусь в кровать, она решает меня разбудить. Доктор Лаура сказала, это потому, что движение убаюкивает ребенка. Все это, конечно, мило, но не помогает мне высыпаться по ночам.

– Как, по-твоему, я это сделаю? Начну прыгать?

– А ребенок от этого не вывалится? Ну, если бы ты была на последнем месяце, могла бы ты его вытрусить наружу? – Карин размахивает руками, словно член танцевальной команды Тейлор Свифт.

Я смотрю на нее в недоумении:

– Прошу, скажи мне, что для той области, которую ты изучаешь в магистратуре, неважно, знаешь ли ты хоть что-то о родах.

Карин отпихивает меня и семенит через всю комнату, затем наклоняется и поднимает одну из сумок, которую мы набили в «Гудвилл». Вываливает все на пол и начинает отделять белое белье от цветного. В магазине мы договорились, что постираем их в очень горячей воде, учитывая запах некоторых вещей.

– А ты знала, что, когда ребенок начинает шевелиться, его называют оживающим? – спрашивает Хоуп.

Я фыркаю.

– Она что, выскочит из моего живота с мечом и объявит, что в живых должен остаться только один?

– Очень может быть. Женщины ведь умирали, рожая, так? Ребенок, по сути, – это паразит. Он живет, питаясь твоей пищей, поглощая твою энергию. – Концом вешалки она постукивает себя по губам. – Так что да, думаю, девиз «Горца» тут был бы кстати.

Мы с Карин смотрим на нее в ужасе.

– Безнадежная, заткнись, – приказывает Карин.

– Я просто рассуждала, что с медицинской точки зрения это вероятная теория. Не тут, но, может быть, у других, менее развитых, народов. – Она тянется похлопать меня по животу. – Не беспокойся. Ты в безопасности. И тебе нужно больше одежды для беременных, – говорит она, переключаясь на новую тему, пока я все еще перевариваю мысль о том, что мой ребенок – паразит.

Я качаю головой.

– Нет. Вся эта одежда выглядит отвратительно. Я и так похожа на лодку, не хочется быть еще и страшной лодкой.

– Думаю, если бы я была беременной, я бы носила одежду свободного кроя или халаты, как Люсиль Болл, – задумчиво говорит Карин.

– А они вообще есть в продаже? – спрашивает Хоуп.

– Должны быть.

Согласно киваю, потому что, черт возьми, да, я бы носила скорее что-то в этом роде, чем ужасные джинсы с полиэстеровой подкладкой и белым поясом-резинкой на талии. Знаю, что через несколько недель я предпочту их, но прямо сейчас я собираюсь стать лишь еще больше.

– Сегодня утром я пыталась согнуться и дотянуться до носков, – говорю я девчонкам, – но опрокинулась и ударилась головой о стол, и потом пришлось звать бабушку, чтобы помогла мне встать. Я уже буквально размерами с умпу-лумпу.

– Ты самая красивая умпа-лумпа на свете, – заявляет Хоуп.

– Потому что она не оранжевая.

– Разве они были оранжевые? – Я пытаюсь воспроизвести в памяти их образ, но могу вспомнить только белых.

Карин поджимает губы.

– А разве это не конфеты? Вроде апельсиновых долек? Или, может быть, сладкой кукурузы?

– Они были белками, – информирует нас Хоуп.

– Не может быть, – тут же отвечаем мы хором.

– Может. Я это прочитала на обертке конфет «лаффи таффи», когда мне было десять. Это был простой вопрос, и я как раз незадолго до этого посмотрела фильм. После того случая я много лет ужасно боялась белок.

– Вот дерьмо. Каждый день узнаешь что-то новое. – Я поднимаю себя на ноги – задача, которая требует некоторой силы рук в эти дни, – и ковыляю, чтобы проконтролировать установку кроватки.

– Я тебе не верю, – говорит Карин Хоуп. – Фильм про конфеты. Он называется «Чарли и Шоколадная фабрика». С каких это пор белки стали конфетами? Я могу еще понять, если бы это были кролики, потому что есть шоколадные кролики на Пасху, но никак не белки.

– Сама посмотри, мисс Осторожность. Я права.

– Ты разрушаешь мое детство. – Карин поворачивается ко мне. – Не поступай так со своей дочерью.

– Не воспитывать ее так, чтобы она верила, будто умпа-лумпа – это белка?

– Да.

Хоуп смеется.

– Вот моя теория родительства. Мы все испортим. Сильно. Много, много раз. И нашим детям будет нужна терапия. Цель – свести к минимуму посещение психологов, которое им понадобится.

– Это негативный взгляд на вещи, – замечаю я. – Как эта штука вообще собирается? Нам что, не хватает частей? – Я вижу два стыкующихся куска, но остальные доски на полу – словно набор «Лего» без инструкции.

Карин пожимает плечами.

– Я ученый. Могу подсчитать объем и массу кусков, но не буду рисковать пораниться, пытаясь собрать это.

В дверном проеме появляется Д’Андре, на его темной коже блестит пот. Мы все трое поворачиваемся к нему с умоляющим взглядом.

– Что вы на меня так уставились? – спрашивает он с подозрением.

– Ты можешь собрать эту кроватку? – спрашиваю я с надеждой.

– И если можешь, пожалуйста, сними рубашку, – умоляет Карин.

– Вы перестанете относиться ко мне как к куску мяса? – огрызается Д’Андре. – У меня есть чувства.

Но он все равно скидывает рубашку, и какую-то минуту мы посвящаем тому, чтобы возблагодарить Бога за создание таких экземпляров, как Д’Андре, чья грудь выглядит словно вырезанная из мрамора.

Он ухмыляется.

– Достаточно?

– Нет, не очень. – Карин кладет подбородок на руку. – Почему бы тебе не снять и эти шорты?

Признаюсь, мне любопытно. Д’Андре – крупный мужчина. Я не против поглядеть на его причиндалы.

Хоуп выбрасывает ладонь в воздух.

– Нет, никакого стриптиза. Мы тут, чтобы помочь собрать колыбель. Малыш, что ты можешь сделать?

– Я главный бухгалтер, – напоминает он ей. – Помнишь? Я хорошо справлюсь с подсчетами и переноской тяжестей. Ее соберет Такер. Он снаружи, уговаривает кого-то забрать письменный стол. – Он бросает прицельный взгляд на мой живот. – Так что мы подождем твоего мужчину.

– Ей не нужен мужчина, – отвечает Хоуп. – У нее есть мы.

– Тогда зачем я тут?

– Потому что ты меня любишь и не хочешь спать на диване, – сладко говорит Хоуп.

– Это не диван, Хоуп. Это кусок дерева и немного поролона.

Я хихикаю. Новая квартира Хоуп в Бостоне полна вещей с чердака ее бабушки, где хранится достаточно мебели, чтобы обставить три дома.

– Но это же Сааринен.

– Это не делает его диваном, – настаивает он.

– Ты на нем сидишь. У него есть три подушки. Следовательно, это диван. – Она фыркает. Разговор окончен. – Нам нужен друг с инженерным образованием. – Она тыкает пальцем в Карин. – Езжай в Брайар и подцепи там какого-нибудь студента-инженера.

– Окей, но сперва мне нужно будет заняться с ним сексом, так что я вернусь не скоро, – она притворяется, будто проверяет время, – часов в десять или около того.

– Мы все – выпускники колледжа, – провозглашаю я, – и сами можем это все собрать.

Хлопнув в ладоши, я жестом приглашаю всех присоединиться ко мне на полу. После трех попыток сесть на пол и после того, как Карин и Хоуп едва не писаются в штаны от смеха, глядя на это, Д’Андре проявляет милосердие ко всем нам и помогает мне опуститься на колени. Так и застает нас Такер.

– Это какой-то новый ритуал плодородия? – говорит он с порога, растягивая слова и опираясь плечом на дверь. – Потому что она уже, знаете ли, беременна.

– Тащи сюда свою задницу, белый мальчик, и собери эту штуку, – огрызается Д’Андре. – Это нелепо.

– Что нелепо? – Такер останавливается рядом со мной, и я пользуюсь возможностью прислониться к его ногам. Даже стоять на коленях тяжело, когда таскаешь повсюду дополнительные тридцать фунтов. – Мы разобрали ее на части. Разве можно не знать, как собрать ее обратно?

Д’Андре повторяет предыдущую отговорку.

– Я – главный бухгалтер.

Такер закатывает глаза.

– У тебя есть универсальный гаечный ключ?

– Ты сейчас издеваешься? – рычу я. – У меня нет никаких ключей, не говоря уже о тех, у которых есть названия.

Он улыбается.

– Оставь это мне, дорогая. Я все сделаю.

– Я хочу помочь, – вызывается Хоуп. – Это как хирургия, только на дереве, а не на людях.

– Господи, помоги нам, – бормочет Д’Андре.

– Идем, – Карин вцепляется в мою руку. – Давай начнем стирать хоть что-то из того, что мы купили.

С помощью Такера, подталкивающего меня сзади, я поднимаюсь на ноги и ковыляю вперевалку за Карин.

– Каково это: не обслуживать столики? – спрашивает она, пока мы идем в прачечную.

– Странно. Сложно найти работу на три месяца, которая не требует тяжелого ручного труда. Я пошла в агентство, узнать, есть ли у них что-нибудь для меня, но они даже не пытаются меня обнадежить. Очевидно, беременные женщины не занимают верхних строчек в списках соискателей.

– Итак, Такер и правда не поедет назад в Техас?

– Нет. Он хочет оставаться поближе к ребенку. – Я морщусь. – Но его мама… он так близок с ней. Думаю, тут есть проблема.

– О боже. Не стоит выяснять отношения с матерью южанина, – предупреждает Карин. – Я слышала бесконечные жалобы на южанок от Хоуп.

Я тоже слышала. Но какой у меня выбор?

– Так я должна оставить Гарвард и переехать в Техас?