И вот мы оба сидим – задыхающиеся, покрытые синяками и кровоточащими ссадинами.

— Ты хорошо дерешься, — говорит он.

— Спасибо.

На минуту мы оба замолкаем.

— Она еще жива?

Саша поворачивает голову в мою сторону, его лицо лишено эмоций.

— Конечно.

Знаю, что больше он ничего не скажет, и чувствую, как во мне нарастает раздражение.

— Значит, тебя послали убить меня.

— Я сам вызвался.

— Что ж, видимо, стоило послать больше людей, — я с ухмылкой указываю на два трупа в холле.

Саша прислоняется затылком к стене.

— Она умоляла меня вмешаться. Не позволить Николаю отправить за тобой команду.

— И это твое вмешательство? — фыркаю я.

С минуту он молчит.

— Думаешь, она тебя любит?

— Я… да.

— Знаешь, раньше она была совершенно другой. До Алекса. Они были друзьями. Она любила его. Я видел, какими глазами Уна на него смотрела, словно в нем был единственный источник ее счастья… Ей было шестнадцать, когда Николай заставил ее застрелить Алекса. После этого она изменилась. Навсегда. Я больше никогда не видел ее счастливой.

— Так вот что значит быть в «Элите»? Ты убил бы ее, если бы он приказал?

Немного поколебавшись, Саша отвечает:

— Нет.

— Ты любишь ее, — заключаю я.

— Она делает меня счастливым, — такой простой ответ, почти наивный. Такого я от Саши никак не ожидал.

— Она тоже любит тебя, Саша. Она отказывалась верить в то, что ты враг.

Саша смотрит на меня.

— А ее счастливой делаешь ты, — он тяжело вздыхает. — Я не… не хочу отнимать у нее этого. Но я должен. У меня приказ.

— А если нет? — спрашиваю я, и Саша склоняет голову. — А если бы Николая не было? Что если бы не было приказа? Что тогда?

Его брови сходятся на переносице, словно мой вопрос поставил Сашу в тупик.

— Если ты любишь Уну, Саша, помоги ей. Помоги ее ребенку. Моему ребенку, — в моем голосе звучит отчаяние, и я всем телом подаюсь вперед, потому что понимаю – это мой единственный шанс, единственная возможность помочь Уне. Поднимаюсь на ноги и, прихрамывая, подхожу к нему. Он встает, прижимая руку к травмированному плечу. Мгновение мы просто смотрим друг на друга. — Как-то раз она сказала мне, что ты и она – вы были лучшими в «Элите».

Он кивает.

— Так и будь лучшим, но сражайся за правое дело. Займи собственную позицию, Саша, — я наклоняюсь, поднимаю пистолет и протягиваю ему. Черт возьми, я доверяю ему, потому что ему доверяет Уна. Проклятье! Ради этой женщины я готов пойти на глупые и необдуманные действия.

Саша берет пистолет и секунду просто смотрит на него, а потом спрашивает:

— Ты бы умер за нее?

— Без тени сомнения.

На его лице отражается глубокая задумчивость, он хмурится, а затем, вздохнув, разворачивает дуло пистолета и стреляет в себя.


Глава 25

Уна


Не знаю, как долго я здесь нахожусь. Даже не знаю, где я.

Я привязана к кровати, голова кружится, сознание пытается стряхнуть с себя туман снотворного. Чья-то рука гладит меня по волосам, и я, щурясь от яркого света, пытаюсь сфокусироваться на расплывчатых очертаниях стоящей передо мной фигуры.

— Пора, голубка.

От звука этого голоса я вздрогнула и попыталась отвернуться.

— Пора? — голос мой звучит хрипло и еле слышно.

— Пора встречать твоего ребенка.

О чем он говорит?

Николай отходит, и на его месте появляется женщина. Я чувствую, как в мою руку вонзается игла, а потом женщина уходит. Николай берет меня за руку и гладит по щеке. Мне удается сфокусировать зрение – я вижу его льдисто-голубые глаза и легкую улыбку.

— Как я рад, что ты дома. Скоро все это закончится, и я снова сделаю тебя сильной.

Сдерживая подступающие слезы, я зажмуриваюсь.

— С минуты на минуту, — шепчет он.

И в этот момент мой живот словно стягивает стальным обручем.

— Что происходит?

Николай улыбается.

— Твой ребенок появляется на свет. Он будет сильным. Даже сильнее тебя.

— Нет. Я не могу. Еще слишком рано, — начинаю паниковать я.

— Тише, ты спишь уже несколько недель. С тобой все будет хорошо. Я не позволю тебе умереть, голубка. Ты для меня самое ценное, — его рука снова гладит меня по волосам, после чего он встает, целует меня в лоб и выходит. Никогда в жизни я не чувствовала себя более паршиво. Несколько недель. Я здесь уже несколько недель. Мой план… время упущено. Я рожаю. Как только ребенок появится на свет, моя задача бесконечно усложнится. Можно только представить, какой ужасной будет реакция Неро.

Живот снова сжимается, вызывая напряжение в каждой мышце. Стиснув зубы, я извиваюсь всем телом – поперек груди, на запястьях и лодыжках ремни, которыми я привязана к кровати. О, Боже! Он решил запереть меня здесь, чтобы я в одиночестве и самостоятельно родила ребенка.

Дверь снова открывается, и входит Саша. Никогда еще я не была так рада его видеть. Он подходит ко мне, и я не могу сдержать улыбку. Но он с мрачным видом останавливается около меня. Его поза выдает напряжение.

— Саша, — я замечаю фиксирующую повязку на прижатой к груди руке. — Что с тобой случилось?

Саша молчит, но его здоровая рука сжимается в кулак.

— Саша? — мне почти удается кончиками пальцев коснуться его руки. Он вздрагивает, а потом встречается со мной глазами. — Последствия стычки с итальянцем.

Мое сердце словно проваливается в пропасть, а потом ускоряет ритм. Если Сашу посылали к Неро, то один из них должен быть мертв. И… раз Саша сейчас стоит передо мной, то …

— Он…?

Саша отрицательно качает головой.

— Он жив.

Я прижимаюсь затылком к изголовью кровати и с облегчением вздыхаю. Мне нужно, чтобы Неро жил. Для меня это будет стимулом продолжат жить.

— Но он объявил войну.

— Еще бы! — шепчу я. Это же Неро. Однажды он сказал, что его жизнь – это война. И я должна верить в то, что свою войну он выиграет.

После долгой паузы Саша, наконец-то, прерывает молчание. Его голос звучит тихо.

— Прости меня, Уна.

Я отрицательно качаю головой.

— За что?

— Я должен был… Ты не должна была здесь оказаться.

— Где Анна?

Его губы сжимаются.

— Здесь. Она в безопасности.

Мышцы живота снова сокращаются, и я, резко втянув воздух, сжимаю кулаки с такой силой, что ногти впиваются в ладони.

— Где? — сквозь стиснутые зубы спрашиваю я.

— Ее держат в одной из камер.

— Саша, пожалуйста, — умоляю я, стараясь поймать его взгляд. Мне хочется помочь Анне, но я должна быть уверенной, что Рафаэль сделает так, как я сказала, и пойдет на сделку ради ее освобождения. — Мне нужна твоя помощь.

— Я не смогу тебе помочь, — отвечает он севшим голосом. Выражение лица непреклонно, но в его глазах я читаю боль.

— Ребенок, — тихо произношу я. — Ты должен вытащить его отсюда. Вытащить и передать Неро.

Саша склоняет голову и упирается руками в край кровати. Я стискиваю зубы от боли, которую мне дарит очередная схватка.

— Выбрось это из головы.

— Саша…

— Нет! — он ударяет ладонями по кровати, свирепо глядя на меня. — Прекрати, Уна! Это ты не выполнила свой долг. Не надо было работать вместе с Неро Верди, не говоря уже о том, чтобы спать с ним. В том, что с тобой происходит, виновата ты сама, — его светлые брови сходятся на переносице.

Я с трудом сдерживаю слезы. Он был моей последней надеждой. Моей единственной надеждой. Кажется, для меня все потеряно. Сестра под замком. Из ребенка сделают солдата. Брат меня ненавидит. И Неро… Я принесла его в жертву, надеясь, что Саша сделает это для меня. Неро всегда говорил, что Николаю не удалось сломить мой дух, но сейчас, когда тело мое освобождается от ребенка, я понимаю, что скоро стану еще более одинокой, чем была когда-то.

Разве лучше любить и потерять, чем вообще никогда не любить? Думаю, было бы лучше, если бы я никогда не встречалась с Неро, никогда не находила Анну, потому что душевная боль намного сильнее физической.

— Понятно, — я отвожу от него взгляд и пристально смотрю в потолок. Саша не уходит, но я не обращаю на него внимания, даже когда в течение нескольких следующих часов боль стократно усиливается. Когда же она становится совсем нестерпимой, дверь открывается. Входит мужчина в белом халате, и с ним две женщины в медицинских костюмах. Следом появляется Николай и медленно направляется в мою сторону. Отвязав лодыжки, они сгибают мои ноги в коленях и раздвигают их. Мне слишком больно, чтобы обращать внимание на то, что они делают и с какой целью таращатся мне между ног.

Николай гладит меня по волосам, на его губах играет легкая улыбка.

— Знаешь, говорят, что роды – это самая сильная боль, которую только может испытать человек.

Очередная схватка, и я бьюсь в конвульсиях, пытаясь вырваться из ремней и борясь с желанием закричать.

— Помнишь, чему я тебя учил, голубка?

Я не отвечаю.

— Я учил тебя, что боль только в твоей голове. Поэтому обезболивающих не будет, — он гладит меня по щеке и нежно целует в лоб. — Ты подаришь миру этого ребенка, и пусть он поможет тебе вспомнить о том, что ты – Уна Иванова. Ребенка у тебя заберут, а вместе с ним и эту болезнь – слабость, которой ты позволила себе заразиться. Боль станет для тебя наказанием и очищением.

Я не могу до конца осознать смысл его слов, потому что новая волна мучительной боли почти ослепляет меня. Он прав – боли, сильнее этой, я не испытывала никогда. Огнестрельные ранения, ножевые раны, ожоги, удушье – в моей жизни было многое, но это… Такое ощущение, что тело мое медленно разрывают надвое.