– Может быть, – сказал он, оставаясь в дверном проеме и уперевшись в него руками. – Но это не меняет сути дела.

– Ох… – произнесла она; мир у нее перед глазами слегка покачнулся. – Мне нужно прилечь.

Он нахмурился:

– И давно тебя тошнит?

– Я тебе сказала, сегодня в первый раз…

– А в остальном ты чувствовала себя хорошо?

– Не совсем. Но вообще-то, учитывая, что ты меня унизил и уволил… Так что не знаю, насколько хорошо, по твоему мнению, я должна была себя чувствовать.

– Я сейчас не о твоих чувствах, а о твоем физическом состоянии.

– Нет. Я чувствовала себя не очень хорошо. Наверное, таким образом твои чувства дают о себе знать.

– У тебя были месячные?

От изумления она даже раскрыла рот:

– С чего вдруг тебя это волнует?

– Это единственное, что меня сейчас волнует.

По ее спине пробежал холодок.

– Нет, не было, – ответила она. – Ну и что? Это ничего не значит.

– Тебя тошнит, и ты бледная, у тебя нет месячных, а ты думаешь, что это ничего не значит.

– Мы…

– Мы были не очень-то осторожны.

Да, в самом деле… В лифте они занимались любовью без презерватива, и тогда, в последний раз у него дома, тоже. Так что на самом деле…

– Да, совершенно верно.

– И тебе не приходило в голову, что ты, может быть, беременна?

– Нет, – ответила она, поднеся руки ко рту и широко раскрыв глаза. – Нет. Я не… Я не беременна.

– Ты не можешь этого знать.

Конечно, откуда ей знать? Она ведь не сдавала анализ на беременность. А поскольку месячные у нее всегда приходили нерегулярно, она никогда об этом особенно не беспокоилась. В конце концов, она ведь была девственницей.

– Я хотела сказать, что предпочла бы подождать несколько дней…

Он уже вытащил свой телефон.

– Алетея? Разыщите на Манхэттене тактичного гинеколога, который согласится немедленно нас принять. Пришлите мне эсэмэску, как только договоритесь. Учтите, «немедленно» означает, что мы готовы сесть в машину и поехать. Так что пусть будут готовы к нашему приезду.

Он нажал отбой. Эль смотрела на него во все глаза.

– Что ты делаешь?

– Мы выясним все, агапе. И не заблуждайся, если ты носишь моего ребенка, ты безо всяких вопросов вернешься со мной в Грецию. Немедленно.


Он шагал из стороны в сторону под дверями шикарной частной клиники, куда привез Эль.

Он приехал на Манхэттен по делам, но проявил несвойственную ему слабость и оказался у Эль дома.

Она занимала его мысли, как ни одна женщина до нее.

Нельзя исключать и того, что она действительно беременна от него. Заводить детей он не собирался. Но в тот самый момент, как заподозрил, что она беременна, сразу понял: он будет заботиться о своем ребенке.

После того, каким было его собственное детство, после того, как он потерял своего отца, он знал, что никогда в жизни не подвергнет своего ребенка подобному испытанию. Жизни без отца, который должен оберегать его.

Он стиснул челюсти. Его отец не был виноват в том, что с ним произошло. Его разорил Дэвид Сент-Джеймс. И вина за это будет всегда тяготеть над Сент-Джеймсом. Как бы то ни было, Аполло прочно стоит на ногах. Никто и никуда не может его столкнуть.

Дверь открылась, и в проеме появилась Эль. По-прежнему бледная, она сжимала в руке какие-то бумажки. И без ее слов он понял, каков был ответ.

Он не ожидал, что когда-нибудь окажется в подобной ситуации. Каждый мужчина, который ведет активную сексуальную жизнь, потенциально может столкнуться с такой проблемой, но он всегда был очень осторожен. Но с Эль он забыл об осторожности. Отношения с ней и их последствия теперь становились очевидными.

Он не впадал в панику. В нем не просыпалась ярость, хотя он этого и ожидал. Нет, в нем созрела лишь холодная, чистая решимость. Он точно знал, что будет делать. Чего он потребует.

– Я…

– Догадываюсь…

– Я не знаю, что нам теперь делать.

– Зато я знаю!

Ее глаза расширились.

– Правда?

– Да. Ты вернешься со мной в Афины. И там, агапе, мы с тобой поженимся.


Эль смутно осознавала, что сидит в лимузине Аполло, хотя пребывала в каком-то оцепенении. Она только что узнала о том, что беременна от мужчины, который презирал ее и ее семью, мужчины, который оставил ее без работы и совершенно разбитой, когда он порвал их отношения.

Она никогда по-настоящему не думала о том, чтобы стать матерью. Ее собственная мать рано ушла от нее и не заботилась о том, чтобы поддерживать с дочерью отношения. Ее приемная мать была очень милой, но рядом с мужем все больше помалкивала.

А отец Эль был таким… внушительным. Несгибаемым. Он не показывал своих чувств. Любить его было все равно что любить скалу.

Она никогда не могла себе представить, что ей самой придется выступать в роли родителя. К тому же ребенок означает, что она связана с Аполло. Навсегда.

«Как будто так не было раньше».

Эль сжала зубы. Она совершенно не знала, что сказать. Что делать дальше. Насколько она понимала, сейчас снова против ее воли отправят в Афины.

Эта мысль вывела ее из ступора.

– Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

Он рассмеялся – мрачным, невеселым смехом:

– Тогда приготовься к тяжбе за опеку, которая тебя полностью разорит.

Она моргнула:

– Кто сказал, что я буду бороться за опеку?

Как только это произнесла, она поняла, что будет бороться за своего ребенка. Не потому, что ее родители были прекрасными, не потому, что они передали ей желание создать собственную семью. Но потому, что они тысячью мелочей показали ей, насколько она была им безразлична. Будь она проклята, если ее собственный ребенок будет идти по жизни с мыслью, что его матери на него наплевать!

От одной мысли об этом все у нее внутри сжалось. Ее малыш, который будет думать, что он ей не нужен. Ей захотелось извиниться перед маленькой жизнью у себя в животе. Как будто она каким-то образом почувствовала ее сомнения.

– Если ты не вполне уверена, что сможешь как следует заботиться о нашем ребенке, я буду только рад, если ты отойдешь в сторону.

– Не отойду, – ответила она полным уверенности голосом.

Оцепенение начало спадать. И даже если она не могла как следует представить себе, как это – быть матерью, даже если не понимала, была она опустошена или счастлива, знала, что не отступится от своего ребенка.

– Ты только что сказала…

– Просто я еще до конца не осознала своего положения. Может быть, ты удивишься, но я никогда особенно не мечтала о том, чтобы жить в домике за заборчиком из штакетника, с мужем и детишками.

– Это меня не удивляет. У вас в доме все такое белое… вряд ли ты хотела, чтобы белые стены испачкали чьи-то грязные пальчики.

– Я об этом не думала. Но я не уклонюсь от своих обязанностей. И я не хочу, чтобы мой ребенок жил с мыслью, что он был нежеланным.

– Значит, мы поженимся.

Ее мозг работал с бешеной скоростью.

– У меня есть кое-какие условия, – ответила она.

Она не могла поверить в то, что произнесла эти слова. Она знала, что не стоит даже пытаться договариваться с террористами или с альфа-самцами и, по совместительству, миллиардерами греческого происхождения, которые были о себе слишком высокого мнения. Так что она не знала, зачем предприняла подобную попытку.

– Какие условия, агапе? – Помимо привычной злости она расслышала в его голосе любопытство.

– Да. Условия. – Теперь нужно быстро их придумать. – Нью-Йорк – мой дом. Отсюда я никуда не уеду.

– У меня есть вилла в Греции.

– Думаю, у тебя есть дома по всему миру. Мне известно, что у тебя нет постоянного жилья в Нью-Йорке, зато оно есть у меня.

– Твоя квартира – размером с почтовую марку.

– Она достаточно большая.

– Для тебя одной. В ней нет места ребенку. Нет места мужу.

Она сжала зубы:

– Я не соглашалась жить в одной квартире с мужем. Погоди! У меня есть условия, но я не приму окончательного решения, пока не буду уверена в том, что меня все устраивает.

– Не уверен, что тебе захочется бросать мне вызов. Не забывай, я очень уважаемый миллиардер, а ты – безработная. Дочь бизнесмена, который находится на грани разорения. Если твоя мать еще не потратила все те деньги, с помощью которых он от нее откупился, то это время уже не за горами. Что такое можешь ты дать ребенку, чего не могу дать ему я?

– Любовь. Тепло. Человеческие чувства.

– Я уверен, что на суд большее впечатление произведет размер моего состояния.

– Я так не думаю. Каждый согласится, что ребенку прежде всего нужна любовь родителей.

– И тебе кажется, что ты способна дать ему больше любви, чем я?

Она поерзала на сиденье.

– Да, я так думаю.

– На каких основаниях? До того, как ты оказалась без работы, ты была трудоголиком.

– Ничего подобного!

– Разве у тебя были хоть один друг или подруга, которые не были бы одновременно сослуживцами?

Ей даже не пришлось раздумывать, чтобы ответить на его вопрос. Хотя Сьюки и Кристина в самом деле были ее коллегами, они были настоящими подругами. Узнав, что Эль уволили, Сьюки пришла к ней, чтобы поддержать ее. Она настоящий друг!

– Ты тоже трудоголик.

– Но я мужчина и миллиардер. Никто не осудит меня за то, что я посвящаю свою жизнь работе. Зато осудят тебя.

– Самое главное – я мать ребенка, и, мне кажется, у меня не возникнет проблем с тем, чтобы опеку над ним передали мне.

– Я не согласен.

– Тебе придется подождать, Аполло, – сказала она железным голосом, с силой, в наличии которой у себя в данный момент она сомневалась. – Я не боюсь встретиться с тобой в суде. Мне интересно будет послушать, как мой отец хитростью заставил твою мать жить с ним, тем более что сейчас ты собираешься сделать то же самое со мной. Как ты можешь утверждать, что ты хоть в чем-то лучше его?

– Я и не утверждаю, – ответил он с грустью. Правда, затем его лицо снова стало каменным. – Назови свои условия четко и ясно.