Порой Игорь думал, что, переспав с дюжиной, а то и с двумя дюжинами хохотушек, приобретя уже немалый опыт по интимной части, он, в сущности, ничему не научился. Например, говорить слова любви. Но зачем они ему, на кой ляд? И вообще, для чего их сочинять, придумывать? Когда будет нужно, они появятся сами, родятся словно из ничего, а на самом деле их принесет с собой настоящее чувство, которому бывает тягостно томиться в безмолвии.

Его женщины — все однодневки. Серьезных отношений он и не искал. И не был вправе их домогаться.

Игорь хорошо понимал, что любви ему не найти. А самое главное — нужна ли она ему? Ему, которому жить осталось меньше десятка лет, как изрек тот профессор? Игорь приговорен, так зачем тогда, для чего ему стараться?…

Он и не старался. Но тосковал. И справиться с этой тоской оказывался не в состоянии. Его глаза зорко подмечали необычные, на редкость счастливые пары.

Однажды перед ним в троллейбусе ехали трое: муж, жена и малыш лет трех, который непрерывно верещал, уткнувшись носом в окно, радуясь машинной пробке, шуму города и мартовской грязище. В его возрасте почти все доставляло радость. Родители смеялись.

— Папа, смотри, вон «икарус»! А вон новая «Волга»! Блестящая! А вон у шофера мотор заглох! Это из-за него мы застряли? Мама, смотри! Милиционер к нему бежит!

— Сейчас он наведет порядок, и мы поедем, — сказал отец и повернулся к жене.

И вдруг стал быстро объяснять ей что-то жестами. Женщина улыбалась… Она была глухонемая.

Игорь ошеломленно застыл на заднем сиденье.

В другой раз он встретил в метро четверых — она в инвалидной коляске, он везет, рядом двое детей, мальчик и девочка.

Выслушав рассказ приятеля, Гошка глубокомысленно заметил:

— А ты уверен, что это были именно мужья и жены? Может, просто знакомые.

— Но мальчик назвал ее мамой, — возразил Игорь.

— Все равно, — упорствовал Сазонов. — Эти, в метро… Наверное, женщина попросила ее куда-то отвезти… Эх, безнадежный ты романтик, Гор!

Гошка упрямо не верил в высокие чувства.

Но тягостное одиночество и отчаяние терзали и подстегивали Игоря.

Однажды рано утром, торопясь в институт, он неожиданно наткнулся возле подъезда на Майю. Удивился. Замедлил шаг…

— Здравствуйте! Что вы тут делаете спозаранок?

— Жду вас! — с вызовом ответила Майя. Игорь смутился:

— Меня? Опля…

— Да! — вскинула голову Майя. Волосы будто приклеены. — Это предосудительно?

— Нет, почему же, мисс терпение… — пробормотал Игорь. — Только я тороплюсь в институт…

— Я тоже, — сказала Майя. — Поедем вместе? Хотя нам не по дороге… — И странно засмеялась.

Через два месяца они поженились.

Молодой, высокий, красивый… И горбатая женщина с жестко стиснутым ртом… В ЗАГСе на них смотрели в недоумении. Гошка, приглашенный в свидетели, вообще ничего не понял.

— Гор, — испуганно зашептал он, — с тобой все в порядке? На тебя даже моя Шурка и то глаз положила… Ты что делаешь, а? Это симптом… Ты мозгой соображаешь чи нет?

Игорь только смущенно улыбнулся в ответ. Он рассчитывал на равновесие его и ее недугов. Но этого не произошло. Майя была чересчур злой, надменной, требовательной, Игорь вырос добрейшим. И он ушел с головой сначала в учебу, а потом в работу.

Оставалось все меньше лет…

Лазарев устал их считать: шесть, пять, четыре, три, два… Ничего… Зато Майя не будет мучиться, когда он уйдет… Не тот характер.

А мать странным, необъяснимым образом привязалась к невестке и жалела ее. Правда, вначале с Галиной Викторовной случилась истерика.

Когда Игорь привел в дом будущую жену, уже невесту, родители выдали себя с головой, хотя Игорь их честно обо всем предупредил.

Церемонные раскланивания и заторможенные представления, испуганно-взволнованные переглядывания… Совершенно закаменевшая Майя и ужаснувшиеся, ничего не соображающие родители…

Игорь отчаянно жалел их всех, а больше всего — себя.

Потом он пошел провожать Майю, и всю дорогу они болтали о пустяках, словно не было никаких смотрин. А когда он вернулся, мать зарыдала, будто готовилась к его возвращению и накапливала слезы про запас. Отец сидел, вжавшись в кресло, опустив голову и плечи.

— Ты посмотри на себя! — закричала мать.

— Ну посмотрел… — криво усмехнулся Игорь. — И что во мне такого особенного? Не надо думать за собаку…

Мать обомлела. Даже плакать на минуту перестала.

— Ты же красавец! — театрально всплеснула она руками. — И эта… Игорек… Неужели ты полюбил ее?! Но как такое могло случиться?!

Игорь пожал плечами:

— Все всегда происходит неожиданно, особенно если это касается любви…


У подружки девушки с улитками внезапно на плече появилась белая крыса.

Опля… И что за этим последует? — с любопытством подумал профессор. А хозяйка очень смахивает на свою любимицу — обе такие одинаковые блондинки…

Крыса безмятежно осмотрелась, ничуть не смущаясь большим обществом — явно к нему привыкла, — и уселась, торопливо-нервно моргая и энергично вынюхивая воздух музея.

— Это Аля, — пояснил отцу Антон совершенно серьезно и нарочито без малейшей улыбки. — В смысле Аля — та, которая стоит, а не та, которая на плече. На плече — крыска Бориска.

— Понятно, — кивнул Игорь.

Чурбачок смеялся. Голая Спинка приветливо помахала крыске Бориске рукой.

Игорь вдруг вспомнил, что у мышей вены, в которые колют при опытах, находятся под хвостами. Поэтому, прежде чем делать опыты, мышам в лаборатории обычно парят хвостики. Забавное зрелище: биолог сажает мышек в кружок на край лабораторной чашечки с теплой водой, и хвостики у них в воду опущены. Сидят эдак мышки кружочком и парят задки.

Экскурсанты стали рассматривать известняковые отложения рыб.

— По данным эволюции, этим отложениям — миллионы лет, — задумчиво сказал рыжебородый. — Но вот представьте себе… Умирает рыба в реке. Долго она пролежит на дне?

— Часа через два и костей не останется! — выкрикнул чурбачок.

Бородач невозмутимо кивнул:

— Верно. А тут, в давние времена… Почему эти рыбы умерли, но их никто не съел? Почему их не тронуло разложение? Почему они остались отпечатками в камне? Да не одна — вон их сколько… Как будто все сразу погибли и никто к ним, мертвым, почему-то даже не прикоснулся.

— Миф о потопе! — радостно закричал Антон. — А-бал-деть можно! Неужели и вправду был?!

— Есть его научное определение: теория катастрофизма, — спокойно ответил экскурсовод и подвел всех к скелетам динозавров.

Небольших таких — всего каких-нибудь метра два в среднем.

Катастрофизм… Хороший термин. Именно такое случилось с профессором. Только он не искал никаких определений. И вообще ничего и никого не искал…

— Бывал я на раскопках. И ручаюсь, что эти кости нашли на территории России, — сказал бородач. — Некоторые не сохранились, их восстановили по формам, оставшимся в полостях геологических пластов. Именно в таких позах стояли эти скелеты под землей. Вам не кажется это странным? Почему ящеры умерли стоя, едва присев? Все на четырех ногах стоят довольно твердо.

— А-бал-деть можно! Словно их чем-то затопило и моментально убило? — докончил напрашивающуюся мысль Антон.

— Вот! — кивнул бородач. — И вероятно, как раз мгновенно обрушившимися известковыми полужидкими потоками, которые затем спеклись под большим давлением. Ну, к этому мы еще вернемся…

Затем стали смотреть схемы. Эволюция китов.

Голая Спинка ласково погладила крыску. Та алчно косилась красным глазом на улиток. Слопать может, подумал профессор.

Экскурсовод устало потер глаза.

— Здесь вы видите все ветви эволюции — от простейших до млекопитающих. Тупиковые ветви вроде папоротника обозначены отдельно. Хорошо известные науке линии развития обозначены жирной чертой, а гипотетические, додуманные согласно теории эволюции, но пока не подтвержденные — пунктиром. Это делалось эволюционистами согласно их теории, — еще раз подчеркнул бородач. — А теперь мысленно отбросим пунктир, оставим только четкие линии. Представьте себе…

Все смотрели на эти «генеалогические древа». Впечатляло. Эффект сработал. Исчезли все связи между одним большим видом и другим — они все пунктирны! Остались лишь четкие разделенные виды: млекопитающие, рыбы, птицы, земноводные, пресмыкающиеся…

Игорь усмехнулся. О-ля-ля…

— А-бал-деть можно, — пробормотал Антон.

— Поняли? — улыбнулся рыжебородый. — Мне сразу вспоминаются слова из Библии: «по роду своему». О том, что создал Бог все виды животных и стали они существовать — по роду своему.

Он саркастически поведал, как некий ученый наблюдал за белым медведем в холодном океане. Мишка плавал с постоянно широко раскрытой пастью и ловил этой пастью рыбу. И стал ученый всерьез подумывать о теории происхождения кита как вида. Плавающий млекопитающий медведь эволюционировал своей пастью, постепенно превращающейся в цедилку для ловли рыбы.

Все вновь засмеялись. Эффект определенный…

Девушка с улитками улыбалась Антону. Девушка с крысой — чурбачку. Парни девичьи улыбки игнорировали. Дурачки…

Раньше мы настолько верили вдолбленной нам теории эволюции, что даже не задумывались о чем-то альтернативном, размышлял Игорь. А теперь, взглянув на дело иначе, выслушав оппонентов, начинаем соображать: разве теория о превращении одних видов в другие не более абсурдна, чем теория гармоничного изначально происхождения всех видов?

Он вспоминал. Хотя, конечно, как пионер, Игорь прочно усвоил теорию эволюции в свое время, но… Был один момент. Он вспыхнул и погас под влиянием тогдашней идеологии. Игорь свою мысль тогда никому не выдал, но она у него появилась. Сама собой. Когда-то, лет в десять — одиннадцать, он прочитал книгу для детей об эволюции. И отчетливо подумал: «А вообще, на какой фиг рыбе на берег понадобилось вылезать?! Что ей там делать-то, этой рыбе? В воде надоело?»