Самое забавное, что между ними никогда ничего не было. Хотя весь институт был уверен в адюльтере. Слово-то какое суровое… Не подступись…

Иногда Лазарев думал, что эта грань — грань между деловой преданностью и настоящей, восторженной любовью каждой секретарши к своему шефу — старательно размыта их собственными ручками. И всегда очень трудно понять, где заканчивается исполнительность и аккуратность и начинаются эмоции и страсти.

Игорь знал одного крошечного, тощенького, нервного академика, секретарша которого, гренадерша под два метра и весом прилично за сто, буквально благоговела перед боссом. Задница исполинши напоминала Лазареву прикроватную тумбу, ходила она гулкими шагами, грузно и широко, и всегда с готовностью бросалась мощной грудью на врагов академика и просто нежелательных посетителей. Академик жил за своей великаншей, как за Великой Китайской стеной в первые годы ее создания. Великанша неизменно заискивающе заглядывала в глаза своему хиленькому шефу с кривыми, как у рахитичного ребенка, ножками и коротенькими, слабыми ручками, усердно сутулила широкие плечи, не ела сутками, стараясь стать поменьше, поуже, потоньше, чтобы и в этом угодить своему идеалу. И угождала. Академик был без ума от своей Анечки…

Профессор фыркнул.

Софья Петровна виновато, смятенно потупилась, как-то странно дернувшись.

— Игорь… Мне показалось… Не знаю почему… Что это та самая…

Лазарев глухо рассмеялся:

— Та самая?… Ты безумная, Соня… Зачем я тебе все рассказал?… Послушай… А ты не знаешь, как мне ее найти?… Ту самую…

Секретарша подняла на него сосредоточенные глаза и заполошно всплеснула узкими ладошками.


После рождения сына Игорь решил посвятить жизнь ему и работе. И все. Ничего больше. Да ничего другого, в сущности, ему не требовалось.

Сазонов избрал себе совершенно иной жизненный путь.

Действительно талантливый уролог, но упорно зацикливающийся на мысли о деньгах, Гошка быстро начал работать налево и неплохо зарабатывать. Сазонов освоил массаж и с его помощью стал, как и обещал когда-то, возвращать несчастным мужикам, потерявшим свои мужские способности, умение очаровывать женщин своим пылом. От клиентов отбоя не было.

— А все стрессы проклятые, — посмеивался Гошка, щуря зеленые глаза. — Вон что с нашим братом делают! Прямо не встать, не лечь! А я вновь дарую мужикам их высокое достоинство.

— О-ля-ля… Разве их мужское достоинство заключается исключительно в этом? — как-то не выдержал Игорь.

— Да ладно тебе, праведник! Соображай мозгой! — махнул рукой Гошка. — Если бы не в этом, они не кидали бы за него такие бешеные деньги. Просто всё готовы отдать, последнее с себя снимут! Вон недавно один мужик — известный эстрадник, выступает с юморесками, вся страна его знает, по ящику часто вижу — мне новый карданный вал для машины достал. Это кроме платы. А ты все о своем. Чепуха! Тупизм!

Шурка сидела дома с сыном, но постоянно нудела о своей заброшенной скрипке. И выплакала-таки себе право вернуться в оркестр, а сына перепоручила заботам матери. С того самого момента жизнь Сазоновых пошла наперекосяк. Так считал Гошка. Игорь был убежден, что сломалась она намного раньше.

Шурка дома появлялась теперь поздно, а Гошка… Так безумно влюбленный в нее Сазонов уже давно начал походя отыскивать себе подменки и заменки. Он делал это так виртуозно и легко, словно забегал не к женщине — одной, другой, третьей, — а просто заходил в магазины по дороге домой. В ответ на упреки Игоря, которого стало раздражать поведение друга, Гошка, не видящий в своих отклонениях ничего ненормального, твердил:

— Я люблю Шурку! Ее одну! А все остальное, Гор, для поднятия тонуса. Иначе тоска заедает. Но Александра совсем сдурела! Она желает пиликать в своем оркестре на своей жалкой скрипочке за тысячу рублей в месяц. Идиотка! Зато общение у нее там… Сплошь интеллигенция! Музыканты! Композиторы! Одним словом, бомонд.

Сазонов опустился до того, что склонял медсестер к близости прямо в ординаторской, укладывал их на диване и даже на столе в перевязочной… И сально, плоско острил:

— Они все под халатом голые, без штанишек. Жарко у нас тут…

Слава о его геркулесовских подвигах разлетелась по больнице с легкостью и быстротой перелетной птицы. И однажды Октябрина Павловна, усевшись на стул рядом с Игорем в ординаторской, осторожно, неохотно и чуточку брезгливо заметила:

— Игорь Васильич, ваш лучший друг-приятель ведет себя… как бы потактичнее сказать… неэтично… Я понимаю, все люди взрослые и все живые люди. Но кругом тоже люди… Его поведение уж очень бросается в глаза. Больные жалуются. Вы не могли бы повлиять на него, поговорить с ним?

Игорь покраснел. Кровь бросилась в лицо. Сазонов действительно докатился…

— Я пробовал… Попытаюсь еще раз…

— У Георгия Борисыча ведь жена, сын, — продолжала главврачиха. — И он утверждает, что любит ее. Это уже слышали здесь буквально все, даже дворовые собачки, что подкармливаются на нашей больничной кухне. И о его увлечениях тоже знают все… Как это порой просто у некоторых совмещается!.. Вообще у мужчин, Игорь Васильич, всегда в жизни немало занятий, страстей и увлечений — честолюбие, спорт, служба, наука, любимая идея… А женщина живет целиком любовью и ради любви. И поэтому она так чутка и так послушна своему сердцу. Ну да ладно, пойду. — Она поднялась, выпрямилась, постояла в задумчивости, погладила пальцами свою клетчатую юбку. — Да… Как это все порой совмещается…

Конечно, Сазонов только весело заржал в ответ на новые увещевания приятеля:

— Это симптом, Гор! Ты заделался классной дамой? Следишь за нравственностью воспитанниц? Мы с Шуркой теперь живем как соседи. Но довольно близкие соседи: когда надо проявить себя как отец и мать — мы вместе. То есть каждый из нас осознает материнство и отцовство и о сыне заботится. Но как муж и жена… Нет, это уже все в прошлом. Хорошая у меня теперь семейная жизнь, классная! Подарил жене цветочки на Восьмое марта и на день рождения, отбоярился — и все заботы! Не жизнь, а тетрадь в линеечку!

— Но почему так вышло? — не отставал от друга Игорь. — Ты ведь любишь Шурку… Или любил…

Гошка поморщился:

— Любишь, любил… Романтик ты, Гор… Хорошо еще, что песни под гитару не мурлычешь. Про всяких там охрипших на ветру парней у костра, поющих про эту любовь. По данным статистики, больше всего занимаются сексом люди с низким образовательным уровнем и при этом очень загруженные работой. Значит, человек, окончивший институт и оставшийся вследствие этого безработным, — самый асексуальный тип. Похоже на правду, если брать примеры из жизни.

— Да я не о сексе! — взревел Игорь. — Я о любви!

— И я о том же! — заорал в ответ друг-приятель. — Тебе повезло! Ты не женился на бабе, которая к тебе абсолютно равнодушна, как к тряпке, вышедшей из моды полгода назад!

Лазарев стиснул зубы. Да, ему повезло… Он женился на женщине, которая его… нет, не любила… просто удачно и точно приметила, безошибочно вычислила в толпе… И оценила… Поняла, что именно этот ей нужен… И ох как нужен…

Гошка искоса глянул на Игоря и снова затих.

— Прости…

Он упорно и искусно скрывал от жены, что постоянно ездил к другой женщине под предлогом командировок. Вел в прямом смысле двойную, даже тройную жизнь. Вплоть до того, что от той, другой женщины у него тоже якобы был ребенок. Игорю Сазонов поведал об этом вскользь, на ходу.

— Почему некоторые не любят секс, ведь он вроде приятен? — Гошка попытался неловко вернуться к излюбленной болтологии. Треп — его стихия. В жизни он старался придерживаться легких поворотов. — Хотя выпивка тоже приятна, а некоторые выпивать не любят. Почему? Они так рассуждают, сознательно или бессознательно: мне лично, по складу характера, выпивка не дарит особого кайфа, но зато приносит куда больше негативных последствий, от быстро наступающего похмелья и до моментально возникающей зависимости. Так стоит ли овчинка выделки? Вот абсолютно так же, по той же самой логике — и в вопросах секса. Так что это удивлять не должно. Вот почему Мао Цзэдуну всю жизнь поставляли девушек? По одной из версий, он придерживался оккультного поверья, что ежели правитель поимеет девятьсот или что-то около того девственниц, то станет бессмертным. Но все-таки девятьсот не успел поиметь — слишком много оказалось даже для него…

— Потому и умер, — хмыкнул Игорь. — Смерть завидная. А как ты думаешь жить дальше? Что делать?

— Гор, вы мне все обрыдли со своими вопросами!.. Чего вам неймется? Не умеете вы жить спокойно и гармонично. Не желаете. Дисгармоничные типы — все как один. Мне Шурка однажды рассказала, как определить, кто из нас обыватель, а кто настоящий человек. Это якобы выражается и проявляется в том вопросе, который вырывается у людей в экстремальных ситуациях, ну, во время войны, смуты, в сложных ситуациях. Обыватель в таких случаях стонет: «Что с нами сделают?!» А настоящий человек спрашивает: «Что нам делать?» Если ориентироваться на это, ты у нас настоящий человек, Гор… Нет, я не шучу! Это правда. Завидую я тебе… По-хорошему завидую, если бывает на свете хорошая зависть. И животы ты режешь талантливо. Надрессировал тебя господин Долинский… Честь ему и хвала! Хотя способности у тебя к этому делу были всегда. А с Шуркой мы разводимся… Этот вопрос уже решен.

Зачем Шурка постоянно звонила Игорю, он отгадал быстро. Цели было две. Одна — очевидная — допрос с пристрастием не умеющего лгать Лазарева о жизни его легкомысленного и по жизни порхающего лучшего друга-приятеля. Вторая — более скрытая, завуалированная — Шурка наводила справки о жизни самого Игоря, на которого виды имела всегда. Но семья Лазаревых не распадалась, несмотря ни на что.

Гошка постоянно проходился насчет Шурки: — Когда в бойлерной переключаются насосы — дневной на ночной или наоборот, — там правило номер один такое: сначала включить второй насос и только потом выключить первый, никак не наоборот. Не должно быть ни минуты, чтобы оба насоса стояли в отключке. Вот точно так же и у некоторых баб по части мужей: не разведутся с прежним мужем до тех пор, пока не найдут заместителя, уже давшего твердое обещание жениться на ней, едва она разойдется. Смотри, Гор, как бы она тебя не подцепила!