После поезда до стоянки я буквально бежала, чтобы успеть найти машину. Лишнего времени у меня совершенно не было, и я спешила как могла.

Уже вечерело, когда добродушный старичок высадил меня к Петушков. Ярко-красные лучи солнца начали окрашивать горизонт, задевая мазками пушистые облака. Через широкое поле, усеянное пышными полевыми цветами, я пошла к домам. Вдалеке виднелся наш маленький храм со сверкающим крестом на почерневшим от времени деревянном купале.

Я бы остановилась, вдохнула бы чистый воздух, собрала бы цветы или зашла бы в церковь, чтобы поставить свечку, но не имела возможности. Папа. Что с ним? Я несколько раз перезванивала тете Маше, но она не брала трубку. А когда проходила мимо храма, то и вовсе сердце забилось в груди так сильно, что я чуть ли не потеряла равновесие. Кого-то отпевали. Звонкий голос деда Кирилла просачивался даже сквозь двери, и я отчетливо слышала его речь. Но сделать несколько шагов вправо и узнать истину, у меня не получилось. Ноги будто стали чугунными, непослушными и могли идти только прямо, к нашему покосившемуся домику с зелеными ставнями. Только прямо, вперед, в дом, который хранит воспоминания, где мама жива, а папа здоров.

По пути, кроме соседских детей, я никого не увидела. Ребята, естественно, меня не узнали, начали шептаться, а парочка и вовсе убежала - явно рассказывать родителям, что увидели незнакомого человека.

А вот у нашей старого синего заборчика, давно некрашеного, потому с облупившейся краской, я замерла. Пальцы сжали щеколду калитки, но открыть я решилась не сразу. Так боялась, что не успела. Что все, теперь я совершенно одна в этом мире.

Наша дверь была плохо закрыта и поэтому легко подалась. В прихожей пахло сыростью и... нет, не затхлым запахом больного человека, а дешевым алкоголем. Иного в нашей местности и не найти. Кто здесь пил?! Что это значит?! Где папа?

Искать его долго не пришлось: он сам вышел из своей комнаты, немного покачиваясь и пару раз чуть ли не падая. При этом он довольно ухмылялся.

— Ну что, привет, доченька, — произнес он, а меня замутило от его тона и да, от своей глупости. Боже, какая я наивная... Я ведь поверила, я поверила, что он...

— Здравствуй, отец, — мой голос звучал глухо, надтреснуто. Кажется, во мне разбилась вера в людей.

— Вижу, хахаля нашла? — пьяный взгляд отца прошелся по мне от ног до головы. — Ну хоть одел, а то стыдно было бы перед соседями.

Я отшатнулась словно от пощёчины. Хотя... Его слова били больнее, так, что горела от полученных ран душа, а я себя почувствовала ничтожеством. Отвратительной, ненужной. Шлюхой, которая ради шмоток и...

Рюкзак выскользнул из рук, упал на грязный, немытый Бог знает сколько пол. Купленный на не мои деньги рюкзак.

— Ты меня обманул... Все меня обманули... — слезы начали душить меня, и я задыхаюсь. Больно, горько и опять больно. Какая же я наивная... Глупая дурочка, которая думала, что нужна кому- нибудь.

— Не реви, лучше убери тут, — он неуклюже махнул рукой. — Нашлась тут серти... сенти... неженка. И иди еще к Палычу и принеси мне самую лучшую бутылку коньяка. Буду праздрз... тьфу ты... праздр... отмечать возвращение блудной дочери! Надеюсь, твой ебарь подкинул тебе денег?

Почему он так со мной? Что я сделала?

— Я не останусь здесь, — вытерла слезы с лица и подняла рюкзак. — Я уйду.

Но он не дал мне сделать и шагу - рывком приблизился ко мне, схватил за запястье, сильно сжал его, отчего из глаз брызнули слезы.

— И куда? Куда ты пойдешь, маленькая шлюха? — выплюнул сквозь зубы.

— Подальше от тебя! — прошипела я, пытаясь выбраться из его тисков.

Отец, сжимая еще сильнее мою кисть, встряхнул меня, вынуждая выпрямиться и посмотреть ему в глаза. Меня чуть ли не затошнило от запаха из его рта, когда он начал зло говорить:

— Кто тебе поможет, а? Твой ненаглядный Ромочка? Так отпели его сегодня, все. А никто другой и не отвезет тебя на вокзал.

Рома? Он был моим единственным другом... В тот день отвозил меня до станции именно Ромка. Украл у родителей ключи от машины, вытащил из банки свои накопленные деньги мне на билет, довез и попросил взамен всего лишь поцелуй и обещание, что я вернусь. А теперь...

Я почувствовала себя поломанной куклой. Лишь куклой, ведь внутри меня теперь пустота и нечем ее заполнить. И некем тоже. Теперь я точно одна.

— Хватит, пожалуйста, хватит! — простонала я. Я не могу больше его слушать, не могу здесь находиться и любить его тоже не могу. Вот он, край, где заканчивается любовь ребенка к родителю.

Не знаю, что звучало в моих словах, но отец меня отпустил, и я свалилась на грязный пол.

— Иди давай за выпивкой, — бросил, разворачиваясь и направляясь в сторону кухни. — Мне сейчас не помешает расслабиться.

Стиснув зубы и подняв рюкзак, поднялась, намереваясь уйти раз и навсегда. Больше меня здесь ничего не держало. Мамы нет, Ромы тоже, а папа... Я не понимала, почему он так со мной. Откуда ненависть к своему же дитя? И еще он никогда не злоупотреблял алкоголем...

Столько мыслей, которые режут меня, подобно острым лезвиям, но ни одного решения. Я зашла в тупик своей жизни.

Я ошибалась, если думала, что меня, даже за большие в нашей деревне деньги, отвезут до станции.

В доме Ромы просто закрыли передо мной дверь, а Леонид Михайлович, друг отца, похабно улыбаясь заявил, что "нечего такую бабу отпускать". Боже... Я же ему в дочери гожусь, если не во внучки! Мерзко, как же это все мерзко! Пришлось идти к "Палычу" - так все называли милого деда, он еще со времен моего детства содержал маленький магазинчик в пристройке своего дома. Помимо всякой мелочи, которую родители покупали детям, он продавал выпивку и самогон собственного производства. Правда, я туда шла вовсе не за последним, а чтобы что-то купить себе на дорогу.

Он оказался единственным человеком, который встретил меня дружелюбно:

— О, как, — он с улыбкой посмотрел на меня, явно оценивая, как я выросла с тех пор, как в последний раз покупала у него мороженое. — Викуша, а ты здесь какими судьбами? Что случилось, милочка?

Я еле сдержалась, чтобы не разреветься, и тоже улыбнулась старику:

— Здравствуйте! Да так... Приехала на свою голову.

— А зачем? — совершенно серьёзно спросил дед.

— Тетя Маша сказала, что отцу плохо... — выдохнула, всхлипнув. — Я бросила все и приехала, а они... а они меня обманули. Хочу теперь дождаться утра и пешком отправиться обратно.

— Вот ведьма, а, эта Маша! И папаша твой старый интриган... Черти они, а не люди! Давай, Викуша, идем ко мне, чаю попьем. Моя бабка пирожки приготовила, там и поговорим.

— Но... — попыталась отказаться я, но меня Анатолий Павлович был непреклонен:

— Если ты за водкой, то обойдется он, давеча только покупал, — поморщился. — Празднует, старый черт.

— Вы о чем?

Что папа празднует, раз столько выпил?

— В ногах правды нет, Викуша. Идем в дом, сядем и пообщаемся.

Я только кивнула. Если отец празднует что-то ужасное, то я точно свалюсь прямо здесь. Что же еще приготовила мне судьба?..

Глава 23

Анна Витальевна, жена Анатолия Павловича, держала в руках маленькую фотографию, старую, потрепанную. На ней запечатлен годовалый мальчик - он хохочет, сжимая пухлыми ручками ложку.

Его щекастое личико запачкано кашей, а необычно ярко-синие глаза сверкают радостью. И я не могу оторвать взгляд от малыша и будто наяву слышу детский смех.

— Можно? — я указала на фото.

— Да, конечно, — разрешила пожилая женщина, дождавшись кивка от мужа. Тот обхватил руками чашку с чаем и тоже внимательно смотрел, но на меня. Они с женой определенно что-то знали, но ждали, пока я сама поймаю ускользающую мысль за хвост. Однако я уже сходила с ума от неосведомленности.

— Спасибо, — осторожно взяла карточку. Светловолосый мальчик смеется. Так задорно, что вместе с ним словно радуется весь мир.

Светловолосый, синеглазый...

Действуя по наитию, перевернула снимок...

Размашистым почерком, в котором я распознала до боли знакомый почерк мамы, было выведено "Алешик, 1 год".

Мой мир упал со всей дури в бездну, разбился на сотни осколков и... все. Такое чувство, что ударили с размаху по затылку, отчего в глазах потемнело и заплясали искрящиеся звезды.

А разбившиеся осколки, царапая меня изнутри, собрались в уродливую мозаику. Она кривая, неправильная и просто не может быть реальной... но она самая настоящая сейчас. Вся моя жизнь оказалась ложью. Я сама большая ложь. Человек без ничего. В этот момент я даже сомневаюсь, существую ли я.

Я беспомощно хватаюсь за ту иллюзию, с которой жила двадцать лет, но она ускользает, а я утопаю в мерзкой луже правды без права сделать последний вдох.

У всего есть начало. Соединяющая искусную салфетку нить. Если ее дернуть, кружево рассыпается бесполезным шелком.

У всего есть последовательность. А моя жизнь до этого дня являлась немым кино с перепутанными и выдранными "с мясом” кадрами.

У меня нет детских снимков, у меня не было нормальной семьи, у меня ничего не было, кроме осознания, что я - нелюбимый ребёнок. Только мама любила меня - скупо, тихо, без нежности и порывистых объятий и случайных объятий, а делом. Когда тайно от отца собирала мне деньги, покупала вещи, до ночи засиживалась и шила вещи на продажу, чтобы заработать денег для меня. Папа на мои расходы не давал ни копейки... И папа ли мне он?

Нет. Нет. Нет. Нет...

— Викуша? — теплая ладонь коснулась плеча, тем самым выдергивая меня из размышлений.

— Мне нечем дышать... — прошептала я, поднимаясь, но не выпуская из пальцев фото.

Есть еще кое-что...

Алексей Калинин, Алеша... Разговор Насти с мужем на приеме, украденный ребенок, ее надежды, что...