За эти две недели я полностью пересмотрела свои жизненные приоритеты, разобрала ошибки и поняла, как хочу провести свою жизнь. Но в мои планы не входит роль мышки, которая слепо подчиняется и исполняет, что ей прикажут. Я устала быть пешкой в своей партии, которая у меня единственная, устала бояться и прятать голову в песок.

— Ты и не будешь. Все поменялось, Вика, я больше не ищу мести, — и опять эта ледяная отчужденность. Разве можно верить человеку, в голосе которого звучит сталь, а на лице ни одной лишней эмоции? Вот я и не могу поверить.

— Помнишь наш разговор в машине? Ты сказала, что я уподобляюсь обидчикам. Я сделал свои выводы и выбрал путь прощения.

— Я рада за тебя, — улыбка вышла горькой, потому что я точно знала, что Воскресенский произнесет дальше.

Пауза была долгой, а потом он, глядя мне в глаза, заговорил:

— Я признаю свои ошибки. Прости меня.

Как же хотелось вернуть время вспять на несколько секунд, чтобы успеть закрыть уши, зажмуриться, убежать и спрятаться - только бы не слышать. Я видела искренне раскаявшегося Воскресенского и чувствовала... что-то. Не ненависть, но и не любовь. Как же я бы хотела его ненавидеть, но не могу.

А следующие его слова вывели меня из моей орбиты, вышвырнули резко из реальности и толкнули в бездну:

— Выходи меня замуж.

Дима извлек из кармана пиджака бархатный мешочек, и я все же, развернувшись, убежала прочь из дома.

Не знаю, зачем, не знаю, куда. Просто... это уже слишком.

Не прошло и сорока минут, как меня нашел дог, который притащил с собой пиджак. Воскресенского. К счастью, его самого не оказалось рядом, потому взяла и укуталась. Сегодня отчего-то прохладнее, чем в обычные вечера. Ожидается шторм?

— Спасибо, Счастье, — почесала собаку за ухом, и она отозвалась радостным лаем. Какое же Счастье счастливый, несмотря ни на что. Его обижали люди, а сейчас он дает себя мне погладить и доверчиво трется головой о мое бедро. Оправдана ли его слепая надежда на то, что вот другой человек, что гладит этой же рукой потом не ударит?.. Я не знала.

На горизонте уже почти догорел закат. Остались лишь яркие багряные лучи, которые разукрашивали небо и освящали беспокойное море. Я стояла, думая о том, что завтра обязательно нужно встретить так рассвет.

Когда еще через час мы со Счастьем, наигравшись и набегавшись вдоволь, пришли домой, там никого, кроме охранников, не было. И те внутрь не заходили, так что в огромной вилле ночевали только я и дог. А Дима ушел, оставив как напоминание о себе пиджак, который я сразу же сняла и повесила в гардеробе, и кольцо. Бархатный мешочек я нашла на журнальном столике в гостинной. Он сиротливо лежал на стеклянной поверхности. Записок я не нашла. Он оставил кольцо и ушел.

Молча.

Так, хватит о нем. Прогнав назойливые мысли вон, решительно направилась в сторону кухни. Нам бы с собакой поесть. Надеюсь, Воскресенский запас корма тоже принес, а то в магазин я схожу только завтра...

Конечно, рассвет встретить не удалось, потому что летом светает уже к двум-трем часам ночи, а я легла в половину двенадцатого, но утром я все равно проснулась довольно рано и пошла к морю. Снова со Счастьем. Стихия влекла меня, и я уже успела за время пребывания в городе влюбиться в открытые водные просторы, в синие волны, что выносят на берег камешки и ракушки, и в аромат соли и свежести.

Едва мы с догом вернулись - радостные и голодные, то обнаружили проснувшуюся Елизавету Андреевну. Женщина готовила завтрак.

— Доброе утро, — улыбнулась ей и, шикнув на начавшего обнюхивать экономку пса, представила нашего нового друга: — Знакомьтесь, Счастье. Он теперь будет жить с нами.

— Доброе утро, Виктория.

Я думала, что женщина, учитывая ее чопорность, попросить держать собаку подальше от нее и вообще выходит с кухни, но нет. На мое удивление Елизавета Андреевна помыла руки, протерла полотенцем и погладила радостное животное. Конечно, ведь еще две руки, которые будут его чесать!

— Какое милое создание! Надо бы его покормить и сходить в зоомагазин. И ошейника нет! А если потеряется? И что у него с лапами?

— Поранился, — я поморщилась - в памяти вспыхнул тот день, когда я увидела беспомощную собаку на уличной парковке дома. — Печальная история, рассказывать не буду, главное, что сейчас с ним все хорошо.

— Мы его еще раз сводим к ветеринару, — пообещала экономка. — И завтрак готов. Ожидаю вас через десять минут к столу.

Кивнув ей, побежала в сторону... Не знаю почему, но я остановилась в гостиной. На столике также лежала упаковка с кольцом. Немного поразмыслив, я быстренько спрятала мешочек в карман домашних штанов и вытащила лишь тогда, когда оказалась в своей комнате. Не стала смотреть, но наощупь ощущались камни, собранные у ободка.

— Зачем я это делаю? — я, словно обжегшись, бросила колечко на тумбочку, рядом с фотографией. Мальчик, запечатленный на ней, задорно улыбался, обнажая белые зубы. Его серо-голубые глаза сверкали счастьем, и я просто не могла представить, что такое могло случиться, чтобы он вырос Воскресенским, которого я знаю.

Елизавета Андреевна накрыла стол на террасе, откуда открывался вид на сверкающее в лучах солнца море.

— Я тоже не могу налюбоваться, — заметив мой восхищенный взгляд, произнесла экономка. — Хотя уже, считай, тридцать лет здесь живу.

Она тяжело опустилась на стул, будто на ее плечи вдруг упал груз прожитых годов.

— Тридцать лет? — я села за стол и притянула к себе тарелку с пирожными, при этом отодвигая подальше яичницу с беконом. — Значит, вы знаете Дмитрия Сергеевича с трехлетнего возраста?

Женщина улыбнулась, так тепло и беззаботно, словно перенеслась прошлое тридцатилетней давности, где еще она молода, и подтвердила: — Да, так и есть.

Мне вдруг в голову пришла одна мысль... Елизавета Андреевна - мой единственный шанс найти последний пазл истории, распутать клубок интриг до конца? Ведь все началось с жажды мести.

— Скажите, — я старалась подобрать максимально правильные слова, — а что именно случилось между родителями Дмитрия Сергеевича и Калининами? Я знаю, что Настя и ее муж подставили его отца, но зачем?

Я смотрела на пожилую экономку, потому сразу же заметила, как ее тело напряглось, лицо окаменело, улыбка сошла на нет, а тонкие пальцы, которые сжимали фарфоровую чашку, дрогнули.

— Вы знаете?.. — выдохнула Елизавета Андреевна.

— Дима... то есть Дмитрий Сергеевич мне сам рассказывал, — кивнула я. — Просто тогда мы... не договорили, а после между нами возникли некоторые недопонимания.

Я очень боялась, что моя надзирательница переведет тему и вообще уйдет, оставив меня ни с чем, но мои опасения, к счастью, были напрасными. Она повернулась в сторону моря и, вглядываясь в горизонт, куда стремились все кучерявые облака, произнесла:

— Прошло двадцать шесть лет с тех пор.

Ее голос, обычно спокойный и властный, будто надтреснулся. Я только потом поняла, что в нем звучали слезы, не нашедшие выход.

— Был поздний август. Екатерина Владимировна, мать Дмитрия Сергеевича, собралась в столицу, к мужу... — она перевела дыхание и продолжила: — Катенька уже почти на сносях - в сентябре девочку ожидали, потому ехали они на поезде. Думали, она здесь будет рожать, только планы поменялись у Сергея Сергеевича, и он вызывал к себе семью срочно. Но...

— Они попали в ловушку, да? — вышло тихо, почти неслышно.

— Самые страшные звери не львы, слоны и акулы, а люди. Это был удар в спину. За день до приезда Катеньки Сергея Сергеевича арестовали, а в вокзале новоприбывших ожидала вовсе не его машина, а люди Калининых. Борис - настоящая тварь, потому что... Кате же нельзя волноваться, а он...

У меня просто не было слов. Я могла только молчать и слушать историю, которая потрясала своей жестокостью.

— Ей никто не вызвал врача, и ребенок родился мертвым. Сергей Сергеевич отписал все свою недвижимость и акции Калинину, а Катя с сыном при помощью одного замечательного человека сбежали. Боже... До сих пор больно. Я когда их потом увидела... До сих пор не могу забыть ее глаза, когда вместе хоронили Лялечку.

Что-то теплое капнуло мне на ладонь. Раз. Второй. Третий. Я коснулась щеки - слезы.

— А шрамы у Димы?.. — хрипло спросила.

— Он, пытаясь защитить мать, укусил одного из ублюдков, — Елизавета Андреевна украдкой вытерла глаза платком, который извлекла из кармана платья. — А для ублюдков что женщина, что дети ничего не значат, для них существуют только деньги.

А в мире существует справедливость. Я верю, что они все поплатились за свое преступление. Разве можно есть хлеб, испачканный кровью? Спать в доме, зная, что он построен на костях? Если Калинины получили все сполна, то их приспешники тоже.

Я больше не жалела Настю. Для ее семьи у меня теперь имелось только презрение.

И я, и Елизавета Андреевна не дотронулись до еды и не собирались, потому я помогла женщине убрать все, и убежала на работу. Не хотелось думать. Не сейчас, когда в голове такой бардак.

"У меня есть право на месть" — слова Воскресенско причиняют боль. А должен ли он был отступиться от своего плана?.. Достойны ли те, кто разрушили жизнь целой семьи и убили ребенка, прощения?

Кто вообще тогда достоин прощения?..

Глава ТІ

Глава 27. Распутье

— Поздравляю, вы беременны, — звучит тихое, почти равнодушное от врача.

И меня пробирает до самых костей, до дна, до того состояния, когда мир вокруг рушится, а у тебя нет константы, кроме той, что ещё даже форму не обрела, но уже имеет значимый вес.

— Скажите... — мой голос дрожит, — а ошибок быть не может? Может, мы перепроверим и... Женщина подняла на меня взгляд и посмотрела из-под толстых стекол очков: