В доме Бейтов, однако же, получить признание хозяев было практически невозможно. Миссис Бейт критиковала все, что делали Кэт и Мэри, при этом она употребляла очень резкие слова, ругала девушек и отчитывала их так откровенно, что Мэри после этого порой разражалась слезами. Кэт старалась подражать мистеру и миссис Ханзен, которые стоически переносили капризы миссис Бейт. Однако радости работа в таких условиях не приносила, тем более что дочери Бейта перенимали у матери манеру обращения со служанками. Особенно донимала персонал Джейн, которая вечно пребывала в дурном настроении. Кэт не любила ее и вплоть до этого дня не верила, что Крис Фенрой действительно хочет на ней жениться.

Однако ей было неприятно слышать о его брачных намерениях. Она не могла понять, почему он так поступает, и старалась не думать о нем плохо. В конце концов, между ними ничего не было, и она не искала себе мужчину. Несмотря на это, ей не хотелось представлять себе Криса и Джейн вместе… А может быть, ей просто было его жаль.

Эта мысль прибавила Кэт мужества, и она смогла улыбнуться ему ободряюще:

– У меня действительно все в порядке, Крис. С Бейтами не всегда просто, но мистер и миссис Ханзен очень милы. Они… они не требуют, чтобы я…

Кэт умолкла. В Нельсоне ей было неуютно не только из-за придирчивых хозяев. Еще больше хлопот доставляла ей слава «туземки», «любовницы маори» или «дикарки», с которой она была вынуждена постоянно бороться. Она сделала ужасную ошибку, в первый же день рассказав свою историю миссис Робинс. Но Кэт не могла знать, как люди воспримут сплетни, которые вдова разнесет по всему поселению. Кэт не сообщила миссис Робинс ничего такого, что могло ее скомпрометировать. В конце концов, что постыдного в том, чтобы быть приемной дочерью знатной женщины маори, да еще и целительницы?

Однако жительницы Нельсона превратили ее историю в нечто невероятное. В то же утро Мэри услышала на рынке, что Кэт принимала участие в военных походах, рубила на куски врагов племени и чуть ли не пожирала их сырую плоть. Конечно же, она делила постель практически со всеми мужчинами племени – наверное, так истолковала миссис Робинс тот факт, что все маори спали в одном общинном доме. Хорошенько подумав, Кэт поняла, откуда взялись другие слухи, – миссис Робинс жадно расспрашивала ее об обычаях маори, и ничего не подозревающая Кэт ей отвечала. Как она могла подумать, что, к примеру, ее рассказы о каннибализме в Полинезии воспримут настолько буквально?

Но кто бы ни сочинил все эти слухи о Кэт – то ли миссис Робинс, то ли другие женщины, – шанса оправдаться и все исправить у девушки не было. Стоило Кэт выйти за дверь дома Бейтов, как для нее начиналась настоящая пытка. В лучшем случае она слышала брань со всех сторон. Молодые люди отпускали ей вслед сальные шутки, а после того, как стали известны подробности резни в Вайрау, ее несколько раз забрасывали гнилыми фруктами или даже камнями, порой угрожали. В какой-то момент пошел слух, что она сама принимала участие в жестокой расправе над Уэйкфилдом и его людьми, а о том, как все случилось на самом деле, жители Нельсона забыли.

К счастью, никто из Бейтов не обращал внимания на уличные сплетни. Миссис Бейт и ее дети жили в такой изоляции от местного общества, что, наверное, даже ничего не знали. А мистер и миссис Ханзен проявили понимание. Они быстро оценили порядочность и уживчивость Кэт и поверили ей, когда она попыталась объяснить всю историю хотя бы тем людям, с которыми она проводила все свое время. Впрочем, с Мэри и Джейми, конюшим, ей это не совсем удалось. Оба по-прежнему относились к ней с недоверием.

Кэт очень тяжело все это переносила, особенно ее тяготила необходимость все время оставаться в четырех стенах. Те Ронга научила ее жить на природе и с природой, и теперь ей не хватало песни ветра в цветах, журчания ручьев, алого великолепия цветов рата и величественных гор вдалеке. В свободные часы она не знала, чем заняться, пока Мэри не оставила в их общей комнате дешевую книжонку. Кэт быстро наловчилась разбирать первые фразы. Линда Хемплмен учила ее читать, но на протяжении последних лет Кэт не имела возможности практиковаться в чтении. Кроме того, тогда она больше знала немецкий, в то время как «Разбойничьи пистолеты», которые залпом глотала Мэри, были написаны на английском. Но Кэт поняла, что ее навыки возвращаются, и вскоре смогла разобраться, чем отличается письмо и произношение в немецком и английском языках. Вскоре она каждую свободную минуту стала тратить на чтение, иногда даже таскала книги из хозяйской библиотеки. Она с восхищением читала художественную прозу и научную литературу, любовные романы и рассказы о путешествиях. Теперь это занятие стало единственной отдушиной для Кэт – но оно никак не помогало понять, что ей делать дальше.

Судя по всему, Крис понял ее тревогу.

– Я что-нибудь придумаю, Кэт! Обязательно! – натянутым тоном произнес он. – Может быть… может быть, ты захочешь поехать с нами, то есть… со мной и Джейн. Мы… мы переезжаем в Кентербери.

Кэт едва не расхохоталась.

– Нет. Нет, спасибо, правда. Извини, если сейчас я выскажусь… нецивилизованно. Но твоя Джейн… Чем уехать вместе с ней на уединенную ферму, я лучше вернусь к Те Рангихаэате, и пусть он сожрет меня! Почему ты хочешь жениться на ней?

Крис нахмурился, неприятно уязвленный прямотой вопроса.

– Земля, – честно ответил он. – Отец дает ей в приданое ферму. Самое важное – это земля.

Кэт покачала головой:

– Нет. Самое важное – это люди, – снова повторила она девиз приемной матери.

Глава 5

– Я на тебя не ябедничала.

Элсбет осторожно придвинулась к Иде, словно пытаясь согреть, и прошептала на ухо эти слова. Сестры не могли поговорить откровенно со вчерашнего дня, когда отец застал Иду с Карлом. Вечером Якоб Ланге запретил им закрывать дверь в свою комнату, чтобы слышать все их разговоры. Впрочем, Ида и так поняла, что не Элсбет выдала ее: сестра сама находилась под подозрением.

– Это был Антон, – продолжала Элсбет. – Я сказала ему, что тебе захотелось в туалет, и они не сразу пошли искать тебя. Но тебя долго не было, и он побежал к отцу…

– Ничего, – вздохнула Ида, плотнее кутаясь в шаль.

В лодке, плывшей по реке Маутер, было холодно: ночью ударили заморозки, и речной пейзаж застыл вместе с заиндевевшими листьями пальм и папоротников. Мистер Партридж не советовал переселенцам сразу же переезжать на миссионерскую станцию. «Такая погода, – говорил он, – в этой местности долго не держится, поэтому лучше просто подождать, пока все снова растает». Но немцы и слушать его не стали. Они так долго ждали возможности получить землю и основать поселение… И теперь, когда все наконец-то устроилось, они не хотели терять ни дня. Переселенцы взяли в аренду лодки для перевозки людей и строительных материалов. Первыми в них сели полные семьи, которых было немного. Большинство мужчин предпочло оставить женщин и детей в Нельсоне и отправиться в долину Маутера в одиночестве, чтобы соорудить там примитивные хижины.

Но Якоб Ланге не желал, чтобы его дочери подвергались «пагубному влиянию» города еще хотя бы один день, а госпожа Брандманн ни в коем случае не хотела оставаться в Нельсоне без мужчин. Ида не могла понять, чего она так боится, ведь семья, приютившая ее, была совершенно безобидной и такой же милой и предупредительной, как и Партриджи. Поэтому Ланге и Брандманны сели в большую лодку с еще тремя семьями и уже во время путешествия промерзли до костей. Ида не взяла с собой из Мекленбурга зимнюю одежду – у нее был только шерстяной плащ, а плотного пальто не было. В этой ситуации ее выручила миссис Партридж, подарив ей свою шаль, кроме того, вместе с женщинами на новую родину отправился тюк шерсти. Ланге не считал нужным покупать готовую одежду. Он говорил, что в деревне Санкт-Паулидорф они сами будут кроить, ткать и прясть.

– Мы и овец разведем, – заявил Петер Брандманн.

Иде стало интересно, где он их возьмет. Насколько ей было известно, на всем Южном острове имелась одна-единственная овца и всего несколько коров. Девушка заботливо укутала шалью Элсбет, которая тоже ужасно мерзла. Однако ей хотелось поболтать; прижавшись друг к другу, закутавшись в несколько слоев шерсти, сестры могли быть уверены, что их никто не услышит.

– Я считаю, что Карл красивее, чем Оттфрид, – прошептала Элсбет на ухо Иде, которая тут же покраснела. О чем говорит ее сестра? – Может быть, тебе хочется выйти замуж за него? Он такой видный, так теперь одевается… его плащ стоит недешево…

Значит, от Элсбет не укрылось, какую дорогую и добротную одежду носит нынче Карл. Конечно, девушка неглупа, кроме того, она каждую свободную минуту проводила в магазине Партриджей. Элсбет знала, сколько может стоить его плащ.

– Он наверняка купил бы такой и тебе, – продолжала Элсбет.

Ида невольно улыбнулась. Мысль о теплой одежде сейчас действительно настраивала на более романтический лад, нежели грезы об объятиях Карла, – поскольку это желание не было запретным. Наверное, все в лодке сейчас мечтали о непромокаемом плаще или, еще лучше, о месте у камина. Дождя или снега не было, но над рекой поднимался холодный и сырой туман. Ида почти не чувствовала ни рук, ни ног.

– Лично я выйду замуж только за богача. И еще он должен мне по-настоящему нравиться, – продолжала болтать Элсбет.

Ида потерла лоб.

– Элсбет, хватит этих глупостей, – сказала она. Она пыталась быть строгой, но понимала, что в голосе ее слышится скорее усталость. – Ты практически помолвлена с Фридрихом Хаузером, я слышала, как отец говорил с Тобиасом Хаузером.

Фридрих Хаузер был сыном кровельщика и учился своему ремеслу. Ему едва исполнилось шестнадцать, и, прежде чем можно будет думать о свадьбе, пройдет, конечно же, еще не один год. Но предварительную договоренность уже заключили. И союз с Фридрихом обещал надежное будущее. Прежде чем у каждого дома в Санкт-Паулидорфе появится крыша, у Фридриха и его братьев наверняка уже будут собственные дети.