Тяжело поднявшись с дивана, он подошел ко мне и положил ладони мне на плечи. Лицо его сделалось очень серьезным, даже немного злым. Он больно сжал мои плечи, чмокнул меня в щеку и направился к двери, не произнося больше не слова.

В постели, закутавшись в одеяло, я пыталась утихомирить бешенное сердцебиение.

Как я буду справляться сама? Ведь я же никогда не жила самостоятельно. Сначала это был дом родителей, потом наша с Пашкой маленькая съемная квартирка-студия, потом эта шикарная квартира, купленная два года назад. И даже последний год я была под полной Ромкиной опекой. Магазин, и тот, не был лично моим – я ни в каких критических ситуациях не парилась, потому что полностью полагалась на мужа. Он решал все. То есть абсолютно все! И я с радостью, но совершенно инфантильно, доверилась ему и начала жить его жизнью. А свою, без сожаления, забросила на антресоль.

Сейчас мне было очень страшно, но я должна доказать всем, и себе особенно, что в состоянии довести задуманное до конца.

***

Вот уже несколько часов, как я пытаюсь собрать себя и свои вещи в дорогу. Шкаф опустел, несколько сумок набиты, кругом валяются разбросанные вещи и обувь – это то, что не влезло. Я боюсь, не забыла ли я что-то нужное, хотя уверенна, что и половина этих шмоток мне не пригодится. Так, как будто все. Осталось только купить кое-что из косметики. Придется сделать над собой усилие и выйти « в люди».

Когда последний раз я шла этой дорогой? Это была моя улица. Когда-то я проводила на ней все дни - бегала по утрам пробежку, встречалась с подругами в кафе, бежала на работу. Когда-то просто прогулка по ней наполняла меня счастьем.

Уже год все иначе. Я боюсь и не люблю ее. И все это из-за людей .Я не знаю, как это назвать, но что-то мешает сказать правду, когда тебя спрашивают, как дела. Словно кто-то в тебе удерживает истинные чувства под замком. Все мои вылазки из дома происходили исключительно поздним вечером в ближайший супермаркет за сигаретами и спиртным. Ромка наотрез отказывался мне их привозить. Как-то я возвращалась домой с бутылкой коньяка и тут меня окликнула бывшая подруга. Одна из тех (да чего уж там – из всех), которые странным образом испарились сразу после похорон.

- Ленка, привет. Ой, прости – все собираюсь тебе позвонить. Ну, как ты?

Вообще-то я должна была сказать, что у меня все в порядке, или хорошо, или более-менее, или как нельзя лучше, и клянусь, я открыла рот, чтобы произнести что-то в этом духе, но вместо этого я показала ей бутылку и сказала:

- Хреново. Вот, пью коньяк. Катастрофически не могу заснуть. А когда засыпаю – мне снятся кошмары. Потом я просыпаюсь, хотя мне совсем не хочется просыпаться, потому что, проснувшись, я думаю о Пашке, и мне снова хочется заснуть. И я снова пью коньяк. А ты как?

Подруга нервно огляделась, обдумывая, как бы улизнуть, и мне стало жаль ее. Но еще больше мне было жаль себя.

- Я могу тебе чем-то помочь?- промямлила она, еще пытаясь спасти положение.

Это еще один дурацкий вопрос, который знакомые произносят при встрече со мной и от которого неизменно сводит кишки и кровь стучит в голове от гнева. «Да, конечно, вы можете мне помочь. Вернитесь в прошлое и помешайте моему мужу сесть в этот чертов автомобиль. Вот это будет ваша неоценимая помощь. Я буду вам вечно признательна. Но раз вы не можете этого сделать, то чем, скажите на милость, вы можете мне помочь в моем положении?»

Сегодня, спрятавшись за капюшоном Пашкиной толстовки, я петляла в толчее, стараясь не смотреть ни на витрины, ни на проезжающие мимо машины . Перед глазами проплывали отдельные пешеходы, до странного обособленные, одинокие, присоединенные к наушникам пустые лица, глаза смотрят строго перед собой. Приходилось все время лавировать. Мусор, шум и изморось. Вдруг рядом со мной резко затормозила машина, и я в страхе отскочила на другой край тротуара.

- Лен, в магазин? Подожди, я тоже туда, вот, только припаркуюсь нормально,- донеслось из открытого окна.

Я остановилась, наблюдая, как Ромка пытается втиснуть свой огромный джип в маленькое пространство между двумя, стоящими в «кармане», машинами.

Ранним утром в день открытия я была вся на панике. Кофемолка громоздилась на прилавке, но торговый представитель, который осуществлял доставку, никак не мог разобраться с инструкцией и подключить ее. Я смотрела на него через стекло, как он курит, ежась под проливным дождем, ожидая еще одного «специалиста», который выехал двадцать минут назад, но застрял в пробке. Хотя, смысла в его приезде уже не было – из-за грозы выключилось электричество, и подключение само-собой становилось невозможным. Вчера я весь день наводила лоск в магазине, готовя его к открытию, а сейчас здесь царил полный хаос: кругом валялись коробки и куски пенопласта от упаковки. Еще пришлось снять часть товара с полок, потому что он мешал при подключении, и теперь коробки кофе и шоколада в беспорядке лежали на стуле и подоконнике.

Открылась дверь подсобки, и вошел улыбающийся Беляев. В костюме, хорошо пахнущий, со свежеподстриженной бородой и хорошо уложенной прической (не поленился же заскочить в барбершоп при его то загруженности). Я же к тому времени была вся взъерошенная, с потекшим макияжем и в пыльном костюме, короче, на грани истерики.

- Мало того, что этот кретин привез поздно кофемолку и не может ее подключить, так теперь еще и электричество пропало. Зачем мы назначили так рано открытие? Зачем я согласилась на эту авантюру? - Мой голос взлетел до визга.

Пашка взял меня за плечи и легонько тряхнул.

- С электричеством, я сейчас посмотрю – скорее всего, просто выбило пробки. И с кофемолкой, думаю, разберемся. А ты успокойся и иди, приведи себя в порядок, - он подтолкнул меня в подсобку.

Соображая, как можно привести себя более-менее в порядок подручными средствами, я открыла дверь и замерла. На столе стояло, привезенное им , большое зеркало, сумка с косметикой и посреди комнаты, прямо на полу огромный букет роз в вазе.

***

Это было мое самое любимое место. Я готова была работать сутками. По началу , я пыталась найти продавца, но потом поняла, что никто мне не нужен. Это только мое и я одна со всем прекрасно справлюсь. Сегодня, пять лет спустя, все изменилось. Мужа со мной больше нет. Возвращаться к работе нет ни малейшего желания.

Вдруг меня кто-то обнял сзади.

- Ну, что? Пошли.

Ромка взял меня за руку и повел к магазину. Звякнул колокольчик. От запаха кофе на минуту перехватило дыхание. Я огляделась. За год ничего не изменилось. Все было таким родным и … таким далеким. . Испугано глядя на меня из-за прилавка, застыла продавец . Симпатичная . Шкафы заполнены товаром. Хорошо. В углу свалены пустые коробки – надо убрать. И на прилавке крошки.

- Все таки - тянет? – он не выпускал моей руки из своей.

- Нет, и тебе это хорошо известно.

- С жильем решила?- тон стал озабоченно-деловым.

- Да. Нашла дом.

- Уверенна, что все делаешь правильно?

- Ни в чем я не уверена. Приеду и пойму на месте.

Мы не отводили глаз друг от друга. И вдруг: - Лен, ты не можешь вот так взять и бросить меня одного.

Стало как-то неловко и очень тихо.

Я подошла ближе, поцеловала его в щеку и вышла.

***

Сердце колотилось, волосы и майка стали мокрыми. Я шарила ладонями по постели рядом с собой. Но только холод и пустота. Казалось он все еще здесь. Обнимает меня. Горячие губы осыпают поцелуями мою шею. Его дыхание, слова, наши переплетенные ноги. Я откинула одеяло и опустила ноги на холодный пол. Свет уличных фонарей тускло освещал комнату. Внезапно пришло осознание.

Пашки нет.

Пашка умер.

***

Когда в морге я объявила, что отказываюсь присутствовать при том, как его будут кремировать, мои родители были в ярости.

- Ты окончательно сходишь с ума!- кричала моя мать,- это твой долг, ты пойдешь. И прекрати устраивать сцены.

-Долг? Какой долг? Да плевать я хотела на долг!

Я резко повернулась к ним спиной. Гнев временно заглушил боль.

- Да вам же глубоко наплевать на меня! Вам важно только соблюсти приличия. Важно играть роль разбитой горем семьи.

- А мы и есть разбитая горем семья, - спокойно возразила мать.

Я была на пределе. Меня трясло. Я не отрывала от них взгляд. Я искала в них хоть каплю сочувствия. Но нет, фасад оставался безупречно гладким.

***

Позвонить родителям я решилась только накануне отъезда.

- Ма, это я.

Фоном шел привычный звук включенного на полную громкость телевизора.

- Я завтра уезжаю.

- Что? Уезжаешь? Сделай по-тише,- это уже отцу,- объясни толком, что ты надумала.

Стараясь быть предельно краткой, я будничным голосом сообщила ей о моих планах.

- Зачем ты это затеяла? Ты не справишься и совсем сопьешься. Да-да, я знаю, что этот год ты вела не слишком трезвый образ жизни. А ты надеялась, что это останется твоей маленькой тайной?

Интересно, с чего это она взяла. Ромка точно не мог ей сказать. Наверное, кто-то из соседей видел как я отовариваюсь в магазине. Ну и плевать. Это мое дело. Вообще меня очень бесит неспособность моей матери адекватно выражать эмоции в переломные моменты жизни – патент можно брать на это дело, ей-богу. Любое событие, требующее мало-мальской искренности и душевности, она мгновенно замораживает и передергивает. Сколько себя помню, на днях рождениях, свадьбах, в радости и болезнях, она подкалывает или оскорбляет других. Вот и сейчас, у меня кризис в жизни, а мать язвит.

-… Ведь ты ничего и никогда не делала самостоятельно. Тебе всегда нужен был кто-то, чтобы тобой руководить. Так что, честно говоря, эта поездка тебе абсолютно не по силам. Тебе нужно общение с людьми, а не эта глушь. И , вообще, тебе лучше вернуться к нам,- мать продолжала негодовать.