Но экономка не завидовала успехам хозяйки. Достижения Элизабет-Энн наполнили ее совершенно противоположным чувством: она поверила в женщин. Иногда, правда, ей все еще казалось невероятным, что женщина, которую она встретила когда-то в униформе горничной, стала теперь владычицей растущей империи «Хейл».

«Я рада за нее, — подумала Даллас, усмехнувшись. — Она этого заслуживает, да и я тоже. Мне теперь хорошо платят, я уверена, что меня не выгонят, да и условия лучше, чем где бы то ни было», — отметила она про себя. Ей теперь не приходилось работать в двух местах, да и на еду она не тратила ни цента. Остатки с ресторанной кухни женщина всегда могла отнести домой. Трудно поверить, но она даже начала откладывать понемногу каждую неделю, чтобы обеспечить будущее своих детей.

— Ну, вставайте же, лапочка. — Даллас потянула за уголок кремовой подушки.

— Ладно, ладно, — раздраженно пробормотала Шарлотт-Энн приглушенным подушкой голосом. Она сердито отбросила ее в сторону, села, зевая и протирая кулаком глаза, пытаясь прогнать остатки сна. Девушка поражала своей красотой, несмотря на растрепанные волосы.

Со времени переезда Хейлов в «Мэдисон Сквайр» прошло около полутора лет, Шарлотт-Энн очень повзрослела и казалась намного старше своих семнадцати лет. Пропала юношеская пухлость, она стала высокой и стройной. Очень тонкая талия и великолепная высокая грудь делали ее тело необыкновенно соблазнительным и создавали завораживающий контраст с пугающей фарфоровой бледностью лица, напоминающего цветок. От матери она унаследовала волосы — та же густая копна цвета зрелой пшеницы, но в светло-аквамариновых немного раскосых и чуть косящих глазах было что-то по-кошачьи хищное. И в то же время ее маленькое вызывающее лицо могло казаться обманчиво уязвимым и беззащитным благодаря бледно-розовым губам маленького рта и великолепным жемчужным зубам. Шарлотт-Энн казалась похожей на бутон, ее кукольная красота очаровывала, но это было лишь внешнее впечатление. За притворной застенчивостью скрывались плохо замаскированная жесткость, упрямство, железная воля и изворотливый ум. Кому как не Даллас знать об этом — ведь это она первая видит Шарлотт-Энн каждое утро, пока та еще не успела надеть маску. Девушка так старалась казаться ласковой.

— Вам лучше поторопиться, — предупредила ее Даллас. — В вашем распоряжении полчаса. Завтрак в семь тридцать. Ваша мама ждет вас вовремя.

— Да слышу я, слышу, — последовал раздраженный ответ.

Экономка с подозрением посмотрела на Шарлотт-Энн и вышла, мягко прикрыв за собой дверь.

Та подождала, пока за Даллас закроется дверь, и показала ей вслед язык. Не торопясь, она спустила ноги с кровати и пошарила ступнями по полу в поисках шлепанцев. Найдя их, надела и, встав с постели, лениво потянулась. Потом натянула на себя розовый шелковый халат, затянув пояс на тонюсенькой талии, подошла к окну и загляделась. Стоял действительно один из великолепных дней ранней весны. На ее глазах становилось все светлее, тени углублялись, резче очерчивая стены домов.

Повинуясь внезапному порыву, Шарлотт-Энн открыла дверь на террасу и вышла. Ей пришлось протанцевать несколько па, обхватив плечи руками и растирая их, чтобы спастись от внезапного холода. Сквозь тонкую подошву шлепанцев терракотовые плитки пола леденили ступни. Но ощущение дискомфорта было тут же забыто. Она перегнулась через кирпичный парапет и мечтательно посмотрела на город. Тридцатью тремя этажами ниже, на Мэдисон-авеню, изредка проезжали машины, утренний час пик был еще впереди.

Шарлотт-Энн покачала головой: если посмотреть на количество автомобилей, толкающихся людей и учесть минимум свободных мест в их отеле, то и в голову не придет, что страна в пучине депрессии. С высоты она не могла разглядеть потерянные лица бредущих внизу. Лучшие номера в «Мэдисон Сквайр» были заняты, пустовали только недорогие комнаты. «Только поэтому и можно догадаться, кто пострадал на самом деле», — с замешательством подумала Шарлотт-Энн.

Она оттолкнулась от парапета и направилась в комнату, как вдруг ее взгляд поймал что-то розовое. Не может быть!

Шарлотт-Энн остановилась перед цветочным ящиком из красного дерева.

Да, так и есть. Первый в этом году крокус бросил вызов погоде, его крепко сомкнутые лепестки, похожие на крылья бабочки, показались из темной земли. «Это предзнаменование», — подумала она.

Тихонько мурлыкая что-то себе под нос, Шарлотт-Энн вернулась в спальню. Сегодня особенный день, и дальше все получится отлично, куда лучше, чем она надеялась.

Девушка закружилась по комнате, раскинув руки, и налетела на дверь ванной.

Да, события развивались намного лучше, чем она предчувствовала. У нее было такое ощущение. То, что ее матери целый день не будет дома, служило тому доказательством. А то, что вернется она только завтра утром, делало доказательство еще более весомым.

Ее мурлыканье превратилось в песню, пока Шарлотт-Энн наполняла фаянсовую раковину ледяной водой. Она сбросила халат и ночную рубашку, потом несколько раз плеснула себе в лицо обжигающей влагой, вытерлась огромным белым банным полотенцем и критически оглядела свое отражение в зеркале. Увиденное доставило ей удовольствие.

Шарлотт-Энн провела большим черепаховым гребнем по волосам и вдруг застыла, ее губы страдальчески искривились. А вдруг все сложится не так хорошо, как она думает? Что, если мать догадалась о ее планах? Может быть, именно поэтому она настаивала на совместном завтраке сегодня утром?


Шарлотт-Энн сбежала по изящно изогнутой, покрытой ковром лестнице, нервно перевязывая волосы синей шелковой лентой. Из столовой до нее доносились приглушенные голоса.

«Черт побери, — ругнулась она про себя, расстроенно поджимая губы. — Снова опоздала, а они, наверное, без меня не начинают завтрак».

Шарлотт-Энн сознавала, что чем дальше, тем больше времени тратит она каждое утро на то, чтобы одеться. А все из-за ее несносной школьной формы. Каждое утро девушка преисполнялась решимости придать платью более стильный вид и начинала экспериментировать перед зеркалом. Но не она в этом виновата, а школа Брерли. Элегантное здание на Восемьдесят третьей Восточной улице занимала самая лучшая в стране школа для девочек, но Шарлотт-Энн ненавидела ее. Еще больше ненависти она испытывала к скромным белым блузкам и темно-синим юбкам. Не ребенок же она, чтобы так одеваться. Шарлотт-Энн казалась себе более изысканной, если надевала белые короткие перчатки и перевязывала волосы лентой. Но что хуже всего, в школе учились только девочки. Как она стремилась к тому, чтобы сбросить с себя оковы этого заведения! Больше всего на свете ей хотелось сжечь ненавистную форму и переменить прическу.

Ну что ж, скоро она это сделает, пообещала Шарлотт-Энн самой себе. Очень, очень скоро. Ест все пойдет хорошо. Но если и нет, то представится и другая возможность.

Шарлотт-Энн замедлила свой бег и вошла в столовую медленно и грациозно.

Вся семья уже собралась за столом в дальнем конце комнаты и, как она и боялась, ждала ее. Элизабет-Энн, Регина, Ребекка, Заккес и Лэрри Хокстеттер повернулись, чтобы посмотреть на нее.

Шарлотт-Энн удивилась, увидев Лэрри, его она никак не ожидала увидеть. Семейные завтраки случались не так уж часто из-за все время меняющегося распорядка дня матери, но гости во время утренней трапезы появлялись и того реже. Она терялась в догадках из-за причин такого непривычного поворота событий.

— Доброе утро, — поздоровалась Шарлотт-Энн. Она постаралась, чтобы голос звучал ясно и весело. Девушка чмокнула мать в подставленную щеку, одарила Лэрри самой очаровательной из своих улыбок, проигнорировала сестер с братом и скользнула на свое место.

— Теперь все в сборе, — начала Элизабет-Энн, не наградив дочь хотя бы укоризненным взглядом, — и мы можем поговорить. Вам всем хорошо известно, что я никогда не принимала серьезных решений, касающихся вас, не посоветовавшись предварительно с вами. — Она сияла улыбкой, щеки ее чуть порозовели, и выглядела мать намного моложе своих тридцати шести лет. Но беспокойное движение рук выдавало ее необычное волнение.

Шарлотт-Энн мгновенно почувствовала, будто тяжелый груз свалился с ее плеч. Напрасно она волновалась. Этот разговор за завтраком не имел никакого отношения к ее планам. И она постаралась в благодарность сосредоточиться на том, что говорила мать.

— Как вы знаете, прошло почти полтора года с тех пор, как ваш отец… умер, — Элизабет-Энн осторожно подбирала слова, но ее голос все-таки дрожал.

Дети дружно кивнули, их лица вдруг стали торжественными. Элизабет-Энн бросила быстрый взгляд на Лэрри, успокаивающе держащего ее за руку, но его лицо оставалось бесстрастным.

— Наступил момент, — медленно проговорила Элизабет-Энн, — когда каждый из нас должен оглянуться назад. Мы должны взглянуть на наше прошлое, на данные нами обещания. Но мы не должны забывать и о настоящем, о том, как мы живем сейчас. Необходимо заглянуть и в будущее, подумать о том, что оно может принести нам. Вы знаете, что я очень любила вашего отца. И вы любили его. Я все еще люблю его. Но тем не менее его нет с нами. Это бесспорный факт. Мы все долго оплакивали его. Долгие годы мы жили одни еще при его жизни. Но теперь, несмотря на то что он навсегда останется в наших сердцах, мы должны посмотреть в будущее. Такова была и его последняя воля. — Она замолчала на мгновение, давая детям время осознать сказанное. Потом Элизабет-Энн улыбнулась и с надеждой обвела глазами всех сидящих за столом. — Мне кажется, что вы все любите Лэрри?

Дети утвердительно кивнули.

— Я говорила вам, что сегодня мы с Лэрри отправляемся в Нью-Джерси, чтобы купить еще недвижимость. Но у нас есть и другие планы, более важные. Как только все бумаги будут подписаны, мы собираемся поехать в Элктон, штат Мэриленд. Это не так далеко, и гражданские браки заключаются там очень быстро и с минимальной суетой. — Она помолчала и тихо добавила: — Мы с Лэрри решили пожениться.