Агата Лель - Твоя поневоле

Раньше мне казалось, что моя двушка слишком тесная, но сейчас понимаю, что это, наверное, самое лучшее место на земле. Как всё-таки мировоззрение меняется под гнётом обстоятельств…

Кто ты такой, умник Кай? Что побудило тебя сделать этот шаг? Зачем тебе именно я?

Серебристые пылинки танцуют в льющихся через оконное стекло солнечных лучах, стоит невероятная тишина, слышен лишь шелест листвы и разноголосые птичьи трели. Ни гудков машин, ни гула кондиционеров — ничего. Но эта тишина не пугает — она обнимает меня за плечи, она завораживает и убаюкивает. И комната уже не кажется такой зловещей, краски смазываются, веки тяжелеют.

Я думаю своём сыне, о Кае, о том, что произошло за эти невероятно длинные двенадцать часов моей жизни. Думаю о том, что будет дальше, и что очень хочу переодеться и поесть. А потом всё — Морфей утаскивает меня в своё царство…



* * *

— Натали-и…

Кто-то зовёт меня, вытягивая из сладкого плена. Не надо, мне так хорошо… я купаюсь в тёплых золотых лучах, раскинув руки, подставляю лицо солнцу. Как же здесь хорошо…

Это рай?

— Натали…

Неохотно разлепляю веки и вижу перед собой лицо Кая. Оно так близко, что я могу рассмотреть каждую микроскопическую пору на его коже, чуть шероховатый шрам под левым глазом, вижу по отдельности каждую ресницу.

Нет, его глаза не синие. Не чисто синие. От зрачков по радужке расходятся золотые лучи.

Его глаза — солнце.

Он подносит к моим губам руку с зажатой между указательным и средним пальцем сигаретой и медленно вставляет фильтр в мой рот. Я послушно затягиваюсь, ощущая на языке сладковато-травяной вкус.

Марихуана?!

Набираю полные лёгкие дыма и держу в себе, дожидаясь, когда вся нечисть всосётся в кровь, чтобы потом пробраться в голову и на время подчинить себе замутнённое сознание, а когда терпеть уже нет сил, выдыхаю, и Кай услужливо подставляет свой рот, забирая частичку моего кайфа.

Мне так приятно. Господи, как же мне приятна его близость… Пусть он свяжет меня с ног до головы ржавой цепью, лишь бы только никогда не уходил… И он не уходит: его язык размыкает мои губы и пробирается глубже, заставляя окончательно потерять последние крупицы разума. Целуй меня, видишь, я совсем не против… и он целует — неторопливо и исступлённо, касаясь кончиками пальцев моего наэлектрилизованного бедра.

Я хочу, чтобы он поднялся выше и дотронулся до груди, ощущаю, как завожусь, как напряглись соски, и внизу живота всходит ещё одно обжигающее солнце, даже ярче и мощнее, чем солнце его глаз.

Я хочу его. Он мой кайф. Мой сладкий бред. Моя марихуана.

Горячая ладонь скользит по моему животу, и тело пронзает тысяча смертоносных вольт. Давай же, трогай меня, ласкай, ты же видишь, как я хочу тебя… но рука словно случайно касается соска и тут же возвращается обратно к бедру.

Он специально дразнит меня! Зачем… Почему он меня мучает?!

Наплевав на гордость, тянусь к нему сама: кладу свободную от плена "браслетов" руку на его затылок и заставляю проникнуть в себя глубже, пусть пока только в рот и только языком, но как же мне хорошо, я чувствую, что вот-вот испытаю оргазм от одного лишь поцелуя.

Он такой молодой, его тело такое желанное…

Мой рай — он.

Я распаляюсь и не могу больше терпеть: скользнув ладонью по обнажённой мужской груди, бесстыдно забираюсь к нему в ширинку и обхватываю рукой член. Он такой большой… Нет, он огромен! И такой горячий… Он хочет меня. Меня! Не кого-то ещё. Это моё тело его возбуждает!

А я хочу его. Как же я его хочу… Своего сладкого психопата.

— Натали…

— Я умоляю тебя — замолчи! Просто возьми меня. Пожалуйста, Кай…

Я чуть не плачу. Почему ты медлишь? Ты не видишь, как мне плохо без тебя? Как мне тебя не хватает?

— Натали!

— Ну, чего тебе? — открываю глаза и вижу перед собой Кая. Но он почему-то намного дальше и в футболке…

Тяжело дыша опускаю глаза на своё тело: я полностью одета, но грудная клетка ходит ходуном, а сквозь полупозрачную ткань блузки просачивается тончайшее кружево бюстгалтера и напряжённые соски. Перевожу взгляд на Кая — он сидит напротив и неторопливо курит, а его глаза лучатся неподдельным любопытством.

Не было никаких поцелуев. Не было марихуаны и никто меня не трогал.

Это был сон. Мне всё приснилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Осознание словно откровение. Но… но я же целовала его, я трогала его за… И он сидел всё это время по-турецки напротив и слушал, как я шепчу его имя.

Я же не шептала его вслух, правда?

— Что тебе снилось? — спрашивает он, сбивая столбик пепла в кофейную чашку.

— Как я душу тебя голыми руками, — голос предательски хриплый.

— Меня душишь или мой… — он опускает нахальный взгляд на свою ширинку и манерно затягивается, прищурив левый глаз.

— Ты всегда глазеешь, как спят другие? — сажусь на край кровати, прогоняя остатки сна.

Чёрт знает что, но я никак не могу посмотреть в его глаза. Как будто всё это было по-настоящему. Клянусь, я чувствовала жар его ладони на своей груди. И до сих пор чувствую.

— Ты так долго спала. Я заволновался.

— Долго? Который сейчас час? — бросаю быстрый взгляд в окно.

— Шесть вечера.

— Что?! — подрываюсь, совсем забыв, что сижу на цепи. Запястье больно царапается о наручник. — Я не могла проспать так долго! Это невозможно.

— Но тем не менее, — он приподнимает руку и смотрит на часы. — Шесть ноль две.

— Как Миша? С ним всё хорошо?

— Всё просто замечательно. Сегодня ребёнка развлекали аниматоры. Никаких молочных продуктов. У меня всё под неусыпным контролем, не волнуйся, — его голос мягкий и тягучий, словно цветочный мёд. Всколыхнувшаяся было волна паники превратилась в ровный прибой.

Он не врёт. Я верю ему.

К моему лицу приближается телефон — с него на меня смотрит смеющийся Миша, сидя на плечах у человека-паука. Глазки ребёнка лучатся восторгом. Где бы он ни был, он там по-настоящему счастлив. Это видно, двухлетнего ребёнка невозможно заставить изобразить радость.

Улыбаюсь и провожу пальцем по любимому лицу, сморщенному в смехе курносому носику. Дом, работа, маникюр, гонка по магазинам — в повседневной рутине мы перестаём ценить то, что нам важнее всего. Мы бегло чмокаем ребёнка в щеку и сплавляем воспитателю, прокручивая в уме по дороге на работу вечернюю тёрку с мужем, серию сериала, прикидываем, что же приготовить на ужин (как же достала эта вечная готовка!) и совсем не думаем, что совсем скоро всё может кардинально измениться.

Вот и я не думала…

Я не хотела его рожать. Мишу. Отношения с Игорем всегда были неопределёнными и очень сложными, беременность совсем не входила ни в мои, ни в его планы, мы предохранялись очень тщательно, но случилось то, что случилось. Две полоски, мой шок, его холодная невозмутимость. Аборт. Точка. Он даже записал меня в лучшую клинику, но я ослушалась его — впервые! — и ни разу об этом не пожалела. Я поняла, что не смогу убить собственного ребёнка, и да, я малодушно трусила, что если что-то пойдёт не так, я в будущем больше не смогу иметь детей.

Как же был тогда зол Игорь… Он был разъярён! Кричал, что этот балласт ему не нужен, что его детище — процветающая карьера, орущие младенцы не входят в его тщательно продуманную на годы вперёд смету. Грозился бросить меня и даже исчез на несколько месяцев, но потом приехал как ни в чём не бывало, и всё вернулось на круги своя… Я знала, что нормальной семьи из нас никогда не выйдет, но мне было страшно растить ребёнка одной. Пусть он не будет восторгаться первыми шагами малыша, но он будет помогать нам хотя бы материально. И у ребёнка всё-таки должен быть отец. Даже такой холодный и равнодушный, как Игорь.

Смешно рассуждать об этом сейчас, когда папаша исчез со всех радаров. Пусть с моей лёгкой руки, но всё же… Я наивно надеялась, что инстинкты всё-таки возьмут верх, и он будет хотя бы изредка приезжать, возить ребёнка в парк, на худой конец просто звонить и интересоваться его здоровьем. Но нет, я жестоко ошибалась. Игорь не соврал — он действительно оказался дерьмовым отцом. Единственная весточка от него — это раз в месяц пополняющийся счёт на довольно скромную, даже по моим меркам, сумму. С его возможностями это больше похоже на подачку. А в этом месяце не пришли и эти крохи. Он окончательно нас оставил.

Поэтому, глядя сейчас, как Кай ласково посмотрел на фото, прежде чем убрать телефон в карман, я подумала, что даже этот ненормальный мальчишка более человечный, чем мой бывший.

Я — узница, но симпатизирую своему похитителю, похитителю своего сына. Я сошла с ума… Господи, я свихнулась.

— Тебе надо поесть, — констатирует Кай и поднимается с пола. — Я приготовил рыбу.

Берёт с комода идеально сервированный серебрянный поднос и ставит мне на колени.

Нежнейшее на вид филе, украшенное половинками лайма, с причудливыми узорами соуса по краям тарелки. А этот божественный аромат…

В животе громко заурчало.

— Хочешь сказать, что сам это приготовил?..

— Ну, конечно! — взгляд непонимающий (ну и вопросы!). Словно готовить двадцатилетнему парню как заправскому мишленовскому шеф-повару — это в порядке вещей.

— Врёшь, — с недоверием смотрю на сервировку — вилка слева, нож справа, салфетка в кольце. А ты та ещё шкатулочка с сюрпризом, маленький психопат.

— Может, и вру. Может, в соседней комнате я держу на цепи Гордона Рамзи, — уголки живописных губ ползут вверх.