— А зачем были нужны наручники? Для чего? Ты мог высказать мне всё да даже прямо там, в торговом центре! Зачем было красть моего сына?! Зачем было везти меня сюда? Ещё и с закрытыми глазами! Что за дешёвый цирк?

— Я не знал, бывала ли ты здесь раньше, но точно знал, что отец никогда не заходит в комнату бабушки, её ты точно не могла видеть. Повязка — просто осторожность. Я не хотел, чтобы ты сразу всё поняла.

— Поэтому ты не хотел, чтобы я спускалась вниз? Думал, что я узнаю этот дом?

— Я не исключал эту вероятность.

— Господи, прекрати разговаривать так, словно проходишь какое-то долбаное собеседование! — кричу, сжимая пальцами виски́. — Ты украл ребёнка! Ты приковал меня к кровати! У тебя, в конце концов, мать недавно умерла! "Я не исключал эту вероятность". Да даже у бесчувственного сухаря эмоций было бы больше! — снова роняю лицо на ладони и остервенело тру воспалённые глаза.

А ведь действительно, его мать умерла не так давно, что он делает здесь? Почему он не оплакивает её в их хоромах на рублёво-успенском шоссе?

Почему он привёз меня сюда именно сейчас? Он ждал, когда не станет матери или…

Поднимаю голову и будто в ледяную стену врезаюсь — таким невозможно холодным кажется его взгляд.

— Как она умерла? Твоя мама.

— Она покончила с собой. Перерезала вены.

Его слова словно неожиданный удар хлыста.

Выдёргиваю из руки катетер и подрываюсь с кровати. Голова немного кружится, я, покачиваясь, кое-как добредаю до окна и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу.

В голове лихорадочно крутится мысль, обличить в слова которую очень трудно.

Невозможно.

— Она знала о нас с Мишей?

— Да.

— А видео…

— Нет, его она не смотрела. По крайней мере, мне об этом неизвестно.

Слышу как поскрипывает старое кресло. Он тоже поднялся. Чувствую за спиной едва ощутимое колебание воздуха и исходящие от его тела токи.

Он не трогает меня, просто стоит совсем близко и, несмотря на накалённую обстановку, я ощущаю предательские импульсы. Так происходит всегда, каждый раз, когда он рядом! Его близость похожа на пытку, пострашнее, чем наручники.

Господи, какая поражающая своей жестокостью ирония. Кай сын Игоря. Его плоть и кровь. Миша его брат.

Безумие.

— Мама знала о тебе практически с самого начала, — его голос, тихий, вкрадчивый будто проникает в самую сердцевину гопотоламуса, пробуждая все до единого рецепторы. — Они часто ругались в его кабинете, не особо заморачиваясь, чтобы закрыть за собой дверь. Я тоже уже знал о тебе, видел…

— Умоляю, Кай, пожалуйста… — закрываю глаза и мечтаю, чтобы он отошёл хотя бы на шаг.

— Мама очень любила отца, поэтому в конце концов смирилась, хотя и не простила. Ей приносило невероятные страдания, что у него на стороне есть ребёнок. Наверное, её волновало больше его наличие, а не твоё.

— Почему?

— Потому что она очень хотела ещё детей, бредила этой идеей, но отец был категорически против.

Мои губы трогает едва заметная горькая улыбка. Узнаю Игоря.

— Он и меня не хотел, но увы, я уже родился и обратно было не засунуть.

Кажется, что он тоже невесело усмехнулся, и сквозь толщу накопившихся переживаний я ощущаю, что мне его жаль. Жаль этого невозможно красивого, одарённого и такого одинокого мальчика. Ведь я понятия не имею, какой была его жизнь за двухметровым забором их шикарного особняка. Да я даже не попыталась узнать его лучше, я была зациклена только на себе и на том, что происходит внутри моего микромира.

Я бы могла долго размышлять об этом, но всё стирается, ныряет в небытие, когда он произносит следующее:

— А потом мама узнала, что ждёт ребёнка…

Часть 26

Я резко распахиваю глаза и вглядываюсь в черноту ночи за окном.

Жена Игоря была беременна? Но когда?…

— Как давно это было?

— За несколько недель до её смерти.

Ощущаю, как рот заполняется вязкой слюной. Осознание — острое, тонкое как скальпель хирурга безжалостно вспарывает грудную клетку.

— Подожди. По твоим словам, она мечтала о ребёнке, зачем она тогда… пошла на это, почему…

— Отец заставил её сделать аборт. Насильно. Он просто не оставил ей выбора.

Слова. Всего лишь слова, невесомая оболочка, но что же от них так тяжело дышать?

Ещё совсем недавно я не любила эту женщину, я завидовала ей. Мне казалось, что мы такие разные — как небо и земля, но нет, вышло, у нас было гораздо больше общего. Нас связывал холодный деспотичный тиран, который руководил нами словно марионетками.

Я была на её месте! Но я смогла отстоять своё право стать матерью, а она…


Хотя кто я ему была? Всего лишь отдушина. Упругая задница на подхвате. А она была его женой.

Господи, как же много тайн в чужих монастырях.

— После этого она впала в депрессию, начала пить какие-то антидепрессанты вперемешку с алкоголем. Порой мне казалось, что она сходит с ума, всё повторяла, что тебе он разрешил родить, а ей нет… А потом она просто не выдержала, — он замолкает, и я мысленно прошу его не продолжать. Но он продолжает, смотря перед собой пугающе пустым взглядом: — Я прилетел из Лондона в тот день, заглянул в комнату матери и не нашёл её там. Но дверь ванной была приоткрыта…

Повисла тишина, и мои мысли тоже словно поставили на паузу.

Ничего. Пустота.

Увидеть сыну такое… Господи, Кай, мой сумасшедший снежный мальчик, что тебе пришлось пережить…

— Она винила меня? — нарушаю повисшее молчание и снова закрываю глаза. Зачем, не знаю, и так уже совсем темно и ничерта не видно. Но так словно становится легче.

— Она думала, что отец любил тебя больше.

— Это неправда! — выкрикиваю слишком громко и тут же понижаю тон: — Он никогда меня не любил, я была нужна ему просто… Просто ради развлечения, чтобы было к кому приехать и выпустить пар.

— Я видел.

— Прошу, не начинай! — обернувшись, отпихиваю его от себя и на ватных ногах пересекаю комнату. Потом делаю ещё один бесполезный зигзаг. Так странно находиться здесь неприкованной. Я так ждала этого момента, но сейчас просто не могу найти себе места.

— Мы расстались с Игорем несколько месяцев назад. Да, это не оправдание, да, у нас была связь, но я сама ушла от него! Я вернула его ей… твоей маме.

— Брось, Натали. Ты ушла, потому что поняла, что он никогда нас не оставит. Плевать ты хотела на мою мать и её чувства.

Резко подрываюсь и настигаю его возле окна: он так и стоит на том же месте, прислонившись бедром к подоконнику из тёмного дерева.

Потемневшие глаза смотрят не на мою телесную оболочку, нет — гораздо глубже. Его взгляд словно смертельный снаряд разрывает моё нутро, вытряхивая сквозь зияющую дыру все мои потаённые мысли.

— Хочешь сказать, что это я виновата в её смерти? Хочешь, чтобы я чувствовала свою вину? А может, ты хочешь, чтобы и я наложила на себя руки, чтобы искупить то, что, по-твоему, натворила?

— Ты уже чуть не сделала это.

— Так зачем ты меня остановил? Почему не дал захлебнуться в собственной блевотине?! Если я исчадие ада, почему отсрочил мой путь туда, где мне самое место?!

— Тише ты. Не заводись. Успокойся. — он протягивает руки, и я сбрасываю их со своих плеч.

— Не говори со мной, как с умалишенной!

— Я просто хочу, чтобы ты успокоилась. Ты ещё слишком слаба. Идём, тебе нужно докапать лекарство, чтобы почки…

— Прекрати разговаривать как долбаный сухарь! Я хочу знать, зачем я здесь? Ты привёз меня сюда из мести? Ты тоже обвиняешь во всём меня? Поэтому я тут?! — сгребаю на его груди футболку и не отрываясь смотрю в глаза. — А может, ты хочешь прикончить меня как-то изощрённо… или не-ет — мечтаешь, что я сойду с ума и сама возьмусь за лезвие? Ты этого добиваешься?!

— Дура.

— Сам ты сраный повёрнутый психопат! — замахиваюсь для удара, но он перехватывает на лету мою руку. То же происходит и со второй.

— Я не виновата в том, что она сделала, понятно? Я не любила её, да, она была моей соперницей, но я не желала ей смерти! Мне правда жаль, что так вышло, но не я виновата в этом всём, и тем более в этом не виноват Миша! Господи… — утыкаюсь лбом в грудь Кая и ловлю губами горячие слёзы, — неужели она это и правда из-за нас…

— Вы ни в чём не виноваты, — он гладит меня по волосам, и его шепот, такой спокойный, умиротворённый, вызывает новую волну слёз. — Мой отец — форменный подонок, он третировал маму всю жизнь, относился к ней как к мебели, а она просто терпела, потому что любила. Любила вопреки всему. Такой уж она была. А связь отца с тобой была неизбежна, это понимал и я, и она. Не ты, так другая, он всё равно бы нашёл себе кого-то, такова его натура, он не умеет любить, только подчинять. Ему всегда нужен кто-то, кто слабее его. Над кем он имеет власть.

— А ты, — поднимаю зарёванные глаза, пытаясь сквозь мутную пелену рассмотреть его лицо. — Какова твоя натура?

— Я похож на мать не только внешне.

Слёзы смазывают картину, но я вижу, как арктический холод его взгляда сменяется теплом.

— Я правда не виню тебя. И ты здесь не потому, что я хочу отомстить. Ни тебе, ни тем более Мише. Всё-таки он мой младший брат.

Воспоминания о сыне отзываются в животе болезненным спазмом. Чем я думала, когда глотала эти чёртовы таблетки? А вдруг что-то бы пошло не так, а если бы Кай не успел…

— С кем он сейчас?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Я нанял для него няню. Одну из лучших. Не бойся, он в надёжных руках.

Няня. Это не его подельница или любовница. Какая же я идиотка…