Тяжело дыша, он тушит окурок не о ребро зажигалки, как обычно, а прямо о ладонь, что вызывает у меня неописуемый шок. Он не промахнулся, он определённо знал, что делает!

Едва не свалив поднос, подскакиваю с кровати и хватаю с пола бутылку. Открутив крышку, поливаю остатками воды ожог.

Меня трясёт едва ли не сильнее, чем при вчерашнем отравлении, а он просто сидит как изваяние и с каменным лицом наблюдает, как я пытаюсь сделать хоть что-то, чтобы ему не было так больно.

Это же наверняка неописуемо больно!

— Ты сумасшедший, зачем… — дую на рану, так же, как на сбитую об асфальт коленку Миши. — Ты напугал меня, у тебя были такие глаза… стеклянные.

— Извини, у меня… бывает. Заносит, — говорит он уже ровнее, и взгляд приобретает привычную осмысленность. — Правда, прости, я не хотел тебя напугать.

— Да ты только и делаешь, что пугаешь меня, чёртов идиот, — выдавливаю нервную улыбку, пытаясь подавить накатывающую панику. Его ладонь до сих пор в моих руках, ожог выглядит устрашающе, но Кай его словно не замечает — он крепко сжимает мою руку и осторожно притягивает меня к себе.

— Не бойся меня, Натали, я никогда не сделаю тебе ничего плохого, — шепчет, не сводя с меня совершенно трезвого взгляда. — Ни тебе, ни Мише. Никогда. Ты мне веришь?

— Да-да, я тебе верю, конечно, — отвечаю немного поспешно, опасаясь, что вдруг его снова "занесёт".

Он смотрит на меня долго и пристально, и в конечном итоге слегка обиженно:

— Ты мне не веришь.

— Нет, я верю тебе!

— Не веришь.

Он как всегда прав, бессмысленно прятать от него свои истинные мысли. Он читает меня словно открытую книгу, для него нет ничего невозможного. Мой разум — его пленник намного больше, чем моё тело.

Тяжело выдыхаю и опускаю глаза, смотреть в синие озёра напротив долго просто невозможно — затянет на дно, без шанса на спасение.

Его рука нежно оглаживает моё запястье, и я замечаю несколько едва заметных круглых шрамов на его пальцах. Шрамов, похожих на…

Я не хочу об этом думать.

Я не буду. Об этом. Думать.

Снова решаюсь поднять на него взгляд и, наверное, в миллионный раз за эти дни изучаю его лицо. Такое молодое, совершенное. Идеальные скулы, подёрнутые колючей щетиной, пушистые, немного спутанные ресницы, густые брови и губы, смотреть на которые не желая до них дотронуться, просто нереально. У него очень, очень манящие губы…

— Хочешь меня поцеловать?

— Да иди ты! — тушуюсь, будто пойманная с поличным, и даже пытаюсь отстраниться, но он лишь прижимает меня к себе теснее. И я почему-то не хочу брыкаться: утыкаюсь носом в его шею и, вдохнув его аромат, теряю голову.

Я хочу его так же сильно, как и выбраться отсюда. Наверное, даже сильнее, иначе почему до сих пор не огрела его чем-нибудь тяжёлым и не убежала?

Теперь я знаю, кто он, знаю, где найти Мишу, мои руки свободны, так чего же я медлю?..

Часть 28

Взгляд падает на запачканный соусом ребристый столовый нож, он лежит на опустевшей тарелке Кая, стоит только протянуть руку…

— Так почему я всё-таки здесь, Кай? — шепчу, ощущая виском пульсацию вены на его шее.

Шея — место такое нежное и… уязвимое. Даже тупой столовый нож может нанести смертельную травму…

— Если это не месть, не желание причинить вред, тогда зачем я тебе? Для чего?

— Ты здесь, чтобы любить, — он ласково гладит меня по волосам, заставляя прикрыть глаза от удовольствия.

— Кому любить? Кого?

— Тебе меня, конечно. И наоборот, — невесомый, словно взмах крыла бабочки поцелуй.


Шумно вдыхаю, наполняя лёгкие пленительным ароматом его кожи.

— Дурацкий ответ.

— Как и вопрос.

Освобождаюсь из его объятий и поднимаюсь с пола. Нож лежит всё там же, на тарелке.

— Ты мог просто позвонить мне там, в Москве. Мы бы встретились, ты бы мне всё объяснил, я бы поняла тебя… По крайней мере постаралась бы понять. Мы бы посидели где-нибудь в ресторане, но вот это всё… — обвожу рукой комнату, — …ты же понимаешь, что всё, что здесь сейчас происходит, это ненормально?

— Отчасти.

— Отчасти?! — ужасаюсь. — Ты украл ребёнка из-под носа его собственной бабушки, и то, что ты сводный брат Миши, нисколько не оправдывает твой поступок. Ты окрутил меня на подземной парковке торгового центра и как бы глупо это ни прозвучало — меня ты похитил тоже. Просто посадил в машину женщину на одиннадцать лет старше и увёз туда, куда тебе нужно. Прямо перед объективами десятков камер видеонаблюдения. Ты совсем повёрнутый! Либо ты привык к вседозволенности, либо все твои диагнозы нисколько не преувеличены и тебе нужно лечиться.

— Мой организм и так уже химическая лаборатория. Когда я был маленьким, то пил всё, что давали, благо, потом вырос и понял, что всю эту хрень можно спустить в унитаз.

— А может, надо было слушать врачей?

Кай встаёт тоже, носком кроссовка задевая тарелку — нож беззвучно падает на ковёр.

— Я — не кретин. А если и так, тебе нечего бояться, — между пальцев снова появляется незажжённая сигарета. Сейчас, когда он стоит напротив и смотрит вот так исподлобья, я вдруг замечаю в нём едва уловимые черты Игоря.

— Я честно до смерти от всего этого устала. Может, прекратишь паясничать и нести чушь про любить друг друга и расскажешь, наконец, зачем я здесь?

— Ты ведь не куришь? — чиркает спичкой и с наслаждением затягивается.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— И правильно. Никотин — это яд.

— Ты издеваешься надо мной? — обещала ведь держать себя в руках, но этот мальчишка… он словно намеренно меня выводит. — Я хочу знать, зачем я здесь, и не отстану, пока не получу ответ!

— Я же отвечал тебе многократно, для чего ты здесь. Я хотел, чтобы мы узнали друг друга лучше.

— С помощью наручников?

— Мне казалось, тебе нравятся подобные игры. Видел, — кривая ухмылка.

Ублюдок!

Секунду спустя его щёку опаляет увесистая пощёчина, но ему плевать — он поднимает выроненную от неожиданности сигарету и снова засовывает фильтр в рот.

— Ты — психбольной извращенец, — ладонь горит огнём. Свободной рукой разминаю кисть, морщась от боли. Ещё бы, заехать с такой дури…

— Забавные, однако, у тебя двойные стандарты. Женщина, мастурбирующая на камеру — святая, а мужчина, наблюдающий за этим через экран — извращенец?

— Да какой ты мужчина? Сопляк! — выпаливаю в сердцах, и желание схватить с пола нож становится невыносимым. — Да будет тебе известно, я делала это не потому, что мне это нравилось, понятно? Твой папаша… — запинаюсь. Не хватало ещё обсуждать с Каем сексуальные предпочтения его отца. — Короче, не твоё собачье дело. Доживи сначала до моих лет, а потом учи жизни.

— Я не учу тебя жизни, но просто это странно, ты не находишь? — опускается в кресло, положив руки на подлокотники. — Ты же снимала всё это для того, чтобы это потом смотрели. Разве нет?

— Когда я это снимала, у меня и в мыслях не было, что какой-то малолетний психопат будет дрочить на мои кадры.

Он улыбается, даже не думая скрывать удовольствия от всего происходящего. И меня это неимоверно бесит!

— Что такого смешного я сейчас сказала?

— Ты повторяешь это уже во второй раз. Ну, что я того… — делает характерное движение кулаком возле ширинки, — на твоё хоум-видео. Кто из нас ещё извращенец.

— Но ты же для чего-то это смотрел! Скажи ещё, что не возбуждался тогда при виде моих голых сисек!

— Почему — тогда? Они и сейчас меня возбуждают, — взгляд лениво скользит по моей груди. — Может, я не совсем дружу с головой, но между ног всё работает как надо. Ты же проверяла. Можешь проверить ещё.

Опускает глаза на свою ширинку, и я бессовестно смотрю туда же. Я знаю, что у него там всё более чем "как надо". Трогала.

Боже, я трогала за член двадцатилетнего мальчишку. Сына Игоря! Как нужно деградировать?

И тут же оцениваю его словно чужими глазами, будто вижу впервые. Высокий, хорошо сложенный парень, который выглядит старше своих лет. И двадцать — это далеко не юнец, это пусть ещё не совсем, но всё-таки мужчина! Мужчина, который знает, что делает, так почему же я постоянно пытаюсь записать его чуть ли не в подростки?!

Может, подсознание таким способом дистанцируется от него подальше, потому что подспудно я понимаю, что стоит чуть-чуть отпустить ситуацию — и произойдёт неминуемое. И если раньше он был просто чокнутым безумцем, который похитил меня с парковки торгового центра, то сейчас я знаю, кто он такой, и если опустить моральную сторону, то перед Богом и законом наша связь была бы абсолютно допустима и не наказуема. Дорога в ад мне уже заказана, но уж точно не потому, что я посмела покуситься на детородный орган парня моложе себя. Но это если опустить моральную сторону… А как её опустить? Я же знаю, кто он, и от этой правды никуда не деться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


К тому же он держал меня прикованной наручниками к кровати, а это вообще из ряда вон!

— Я смотрел не на твои голые сиськи, Натали. Хотя и на них тоже, конечно, — кончики губ смущённо ползут вверх. Ни дать ни взять агнец божий. — Я просто смотрел на тебя, пытался рассмотреть твою глубину.

Бросаю на него тяжёлый взгляд.

— В свете того, что именно ты смотрел, слова о глубине звучат двояко.

Он снова улыбается — обезоруживающе, широко, так искренне, что я тоже хочу улыбнуться, но сдерживаю свои неуместные порывы.

— Думаю, для тебя не станет открытием, если я скажу, что влюбился в тебя, — продолжает он, так, словно говорит о прогнозе погоды на завтра. Меня же словно подбрасывает от его слов и отнюдь не от восторга.