— Чего ты сделал? Влюбился?! Час от часу не легче, — вот тут уже улыбку скрыть не вышло. — Ты вообще в своём уме? Ах, да, прости, ты же псих, постоянно забываю.

— Медицински подтвержденный, — его указательный палец взмывает вверх. — У меня даже справка есть.

Опускаюсь на кровать напротив него и, не сдерживаясь, смеюсь. Смеюсь в голос, закрыв лицо ладонями, трясясь и даже похрюкивая от идиотизма сложившейся ситуации. Кай смеётся тоже, и наш смех сливается в унисон, сплетая кружева уникальной музыки обоюдного безумия.

Может, это всё-таки сон? Или галлюцинации?

Может, я сейчас сижу на шезлонге в Турции? И та дурь, которой меня накачали туристы из соседнего номера, никак не желает выветриваться. Совсем скоро меня отпустит, я опустошу мини-бар, не жуя заглочу всё сладкое, что только под руку подвернётся, и лягу спать. А утром посмеюсь над чушью, что пришла мне в наркотическом бреду.

— То есть ты хочешь сказать… прости, — снова захлёбываюсь смехом, утирая слёзы кончиками пальцев. — То есть, ты хочешь сказать, что влюбился в любовницу своего отца, посмотрев видео, как она, то есть я, мастурбирую на камеру для твоего повёрнутого папаши?

— Ну… примерно так и было, да, — улыбка до ушей, словно мы обсуждаем сейчас не вопиющие вещи, а очередную серию комедийного ситкома.

— Прямо-таки влюбился? — хмурюсь сквозь смех. — Надеюсь, без памяти?

— Увы, память у меня феноменальная. Скажем так: влюбился до безумия.

Его улыбка медленно тает, и я, домучив смешок, затыкаюсь тоже. Истерия прошла без следа, передо мной всё тот же красивый Кай и ужасающая своей дикостью правда моего здесь пребывания.

Тяжело выдыхаю и с силой провожу ладонями по лицу, словно пытаясь стряхнуть многодневное наваждение. Ещё чуть-чуть и я точно сойду с ума.

— Кай, отпусти меня домой. Пожалуйста, — шепчу, не открывая глаз.

— Не могу. Прости, — так же шепотом отвечает он, и я медленно убираю от лица руки. Он по-прежнему сидит напротив. Красивый. Холёный. И сумасшедший.

Моё наказание.

— Я хочу увидеть своего сына.

— У меня есть для тебя свежие фотографии, — тянется к карману джинсов. — Хочешь…

— Ты не понял: я хочу к своему сыну. Увидеть его, поцеловать. Я должна читать ему на ночь сказки и готовить утром завтрак. Я, понимаешь?

— Конечно. Конечно, я всё понимаю, — с готовностью кивает он. — Если хочешь… давай я привезу его.

Мои глаза округляются от… нет, не от ужаса. И даже, наверное, не от удивления. Состояние перманентного шока — вот это ближе всего к истине.

— Сюда? В это дом?

— Да, сюда, — расслабленной позы как не бывало: он собран, словно готовящаяся ринуться в бой молодая борзая. — А почему нет? У тебя всё равно пока отпуск, мы могли бы…

— Кай! Ка-ай, стой, — прерываю его, вытянув перед собой ладонь. — Подожди. Ты это всё сейчас серьёзно? Вот это вот всё?!

— Ну, конечно. А что не так? — он явно недоумевает, как и я. Только причина недоумения у нас разная.

— И как ты себе это представляешь? Мы будем жить здесь втроём — ты, я и Миша, да? А как мне тебя ему представить? Дядя Бетмен, друг мамы, а может, сказать, что ты его новый папа? Слу-ушай, а давай ты его усыновишь? Как тебе идея? Игорь всё равно в свидетельство о рождении не вписан, у Мишки только его отчество. Как тебе идея?

— На самом деле мысль трезвая. Я готов.

И говорит таким тоном, что сомневаться в его готовности не приходится. Он действительно верит в то, что несёт.

Он безумен!

Роняю подбородок на грудь, закрываю глаза и мысленно считаю до десяти. Мне нужно успокоиться, устраивать концерты сейчас ни к чему. Лишнее.

— Хорошо, допустим, ты его сюда привезёшь. А где он будет спать? Рядом со мной? Его ты тоже пристегнёшь наручниками к кровати, чтобы не убежал?

— Не говори глупостей! — до ушей доносится шуршание его шагов, лёгкое колебание воздуха у моего лица и его аромат где-то совсем близко. — Конечно, мы не будем жить здесь вечность, побудем несколько дней, а потом вернёмся в Москву. У меня есть квартира. Мы могли бы…

— Кай, мой, прости — не дорого́й поехавший психопат. Что ты такое несёшь… Что ты несё-ёшь…

Кладу голову на его плечо и устало, слово столетняя старушка в хосписе, утыкаюсь взглядом в стену напротив.

— Ты очень молод, у тебя впереди вся жизнь и, не будем скрывать, тебе всё-таки нужна помощь как минимум хорошего психолога. У тебя не так давно трагически погибла мама, ты растерян, я всё понимаю, не представляю, как бы я пережила подобное горе. Ты сам не осознаёшь, что творишь, может, это запоздалое состояние аффекта, такая вот реакция на стресс. Да к чертям на самом деле, что это. Обещаю, я никуда ничего заявлять не буду — просто отвези меня домой, верни мне сына, и каждый из нас заживёт своей прежней жизнью.

— Ошибаешься, Натали, я осознаю, что делаю.

Поднимаю на него глаза.

Осознаёт.

— Ты принимаешь какие-то препараты?

— Так… ничего серьёзного. Кое-что от мигрени и… — ловит мой взгляд. — Не смотри на меня так, я не псих! Я же пошутил про справку, ну что ты в самом деле… Нормальный я, — произносит немного обиженно, и тревожная складка между бровей становится глубже.

— Ты знаешь, сколько мне лет? — выходит слишком спокойно, настроение спорить сменилось апатией. — Мне тридцать один год. Ровно на одиннадцать лет больше, чем тебе. У меня маленький сын, между прочим, от твоего отца. Как ты себе представляешь наше будущее? Каким оно, по-твоему, будет?

— Радужным и наполненным. А чем — зависит от нас самих, — изрекает он и притягивает меня к себе ближе. Доверчиво жмусь к его телу и странным образом ощущаю себя совсем маленькой и защищённой. Парадокс. Он намного моложе, но порой кажется, что совсем наоборот.

— Возраст, это всего лишь цифра, Натали. Кого она волнует, когда есть чувства?

— У меня нет к тебе чувств, — может, слышать ему это неприятно, но это же правда. — Да, порой мне хочется придушить тебя голыми руками, иногда поцеловать или заняться с тобой сексом — это да, ты и сам всё видишь, но ничего общего с любовью мои чувства к тебе не имеют.

— Это неправда, — и так чётко очерченные скулы будто становятся острее.

— Нет, это правда.

— Нет! — отрезает он и прижимает меня так сильно, что становится больно. — Ты сама сказала, что я всё вижу. А я вижу, что ты нуждаешься во мне не меньше, чем я в тебе.

— Конечно! Я нуждаюсь в тебе, потому что если ты не принесёшь мне еду, я умру здесь от голода. И у тебя мой ребёнок. Я вынуждена играть по твоим правилам, но это не любовь!

Он рывком поворачивает меня к себе и обхватывает моё лицо горячими ладонями. Синие глаза полыхают помешательством и огнём, который я уже видела раньше…

— Я ждал этого момента почти пять лет. Пять!!! Вдумайся! Неужели ты правда полагаешь, что я так просто тебя отпущу? После всего? У нас всё получится, слышишь? Я сделаю невозможное, чтобы получилось! Я могу если не всё, то многое. У меня есть деньги, вы ни в чём никогда не будете нуждаться.

— Пока ты только делаешь мне больно!

— Прости, — чуть ослабляет давление пальцев на мои щёки, но по-прежнему не отпускает. Тревожно-отчаянный взгляд бегает по моему лицу — скулам, глазам, губам… Горячее дыхание обжигает. — Да, возможно, идея увезти тебя сюда, эти наручники, была так себе, но я не знал, как ещё изолировать нас от всех, чтобы у тебя было время узнать меня лучше, чтобы мы могли сблизиться. Я боялся, что ты убежишь, найдёшь какой-нибудь способ, мне пришлось это сделать!

Как он прекрасен в своём отчаянном безумии…

— Ты нездоров, Кай, ты это понимаешь?

— Ну что ты заладила… — раздражённо цокает и обводит глазами комнату. Остыв, возвращает внимание мне. — Даже если и так, психи тоже могут любить. Я выбрал тебя, и у тебя нет иного выбора, чем полюбить меня тоже.

Не дожидаясь ответных реплик, не дав даже опомниться, впивается в мои губы. Так яростно и агрессивно, что на какое-то время я лишаюсь способности дышать. Мне кажется, что вот-вот — и я точно потеряю сознание. От его напора, от вопиющей близости и желания отдаться ему прямо здесь и сейчас. Я устала мучиться и сходить с ума, не лучше ли просто переспать с ним и обрести уже, наконец, этот сраный покой?

Падаю навзничь на кровать, его тело — большое, тяжёлое, нависает сверху, и я испытываю постыдное своей сокрушительной мощью желание.

Часть 29

Он не целует меня, нет, он насилует мой рот, делает языком то, что желал бы делать членом, который уже давно более чем готов. Всё происходящее даже с натяжкой не напоминает прелюдию, скорее поле боя, где есть два хищника и одно желание на двоих — растерзать друг друга и выйди из этой битвы победителем.

Пряжка его ремня царапает моё оголившееся бедро, меня раздражает её лязг, раздражает сам ремень и его дурацкие джинсы. Желание ощутить его в себе настолько сильное, что я даже перестаю испытывать какое-либо удовольствие от его губ и упругости тела, я просто хочу уже, чтобы он меня трахнул. Пусть даже так, как дикарь. Словно насильник в грязной подворотне. Плевать.

Наверное, со стороны я напоминаю заблудившегося в жаркой пустыне путника, который, добравшись наконец до источника, припадает губами к чистой воде и пьёт, пьёт, пьёт. Пьёт без наслаждения, не смакуя, пьёт только чтобы унять изнуряющую жажду. Понимает, что может сдохнуть, но остановиться просто не может.

Я тот самый путник, а Кай мой хрустальный источник. Источник всех моих бед, настоящих и будущих…

— Ай!

— Прости…

Он укусил меня за губу, во рту привкус солёной крови. Ощутимо бью его по щеке, другой рукой освобождая рвущийся наружу член. Молнию джинсов как назло заело, и я, мысленно матерясь, нервно дёргаю тугую ткань, уже просто подыхая от нетерпения унять свою персональную жажду, и вдруг он делает то, чего я совсем не ожидала…