Я, конечно, далеко не святая и на нимб не претендую, но я настоящая никогда бы не позволила себе такого.

Может, я просто сошла немного с ума?

Или много?

Если учесть, что мы не предохранялись, а противозачаточные я бросила пить месяц назад — очень много. Нужно принять ту экстренную таблетку, была же в сумочке… Купила, на случай прокола с Игорем, а пригодится с его сыном. Безжалостная юмористка-ирония.

Кай осторожно освобождает плечо и, опустив ноги на пол, садится на край кровати. Отыскав на полу чайную чашку, служащую сейчас пепельницей, топит в ней окурок и сгребает с комода початую бутылку Хеннесси.

— Будешь? — оборачивается, протягивая алкоголь мне.

Забираю бутылку и, не теряя контакта глазами, делаю пару хороших глотков. Кай тоже смотрит на меня, и меня возбуждает его взгляд. Он не лапает меня глазами, он мной любуется, как любуются редким произведением искусства. Его взгляд очерчивает грудь и ореолы сосков — от чего те сразу же напрягаются; скользит по животу до пупка, далее — по бессовестно расставленным бёдрам.

Отдаю бутылку, намеренно касаясь его руки пальцами и откидываюсь обратно на подушку, не утруждая себя тем, чтобы прикрыть голое тело одеялом. Пусть смотрит, что он там не видел.

Тем более когда ещё кто-то будет смотреть на меня так. К тому же это не я, а другая Наташа, её пусть и забросают камнями моралисты.

— Сколько у тебя было женщин?

Кай слегка ведёт плечом, и голос не выдаёт абсолютно никаких эмоций:

— Много.

Ожидаемый ответ от парня двадцати лет. Бохвалиться любовными победами — любимое занятие любого половозрелого носителя пениса, но Каю я действительно верю. То, что у него было много женщин я знала ещё до того, как задала этот вопрос. Только опытный мужчина занимается любовью так, как делает это он.

— И когда ты только успел? Ты же ботаник.

— Симпатичные ботаники пользуются успехом, — лениво улыбается он и стреляет: — К тому же заботливый отец покупал для меня шлюх.

Я буквально немею и моя язвительная мина сменяется неподдельным удивлением.

Приподнявшись на локтях, долго изучаю его лицо, пытаясь отыскать на нём хотя бы тень иронии. Но её нет, он абсолютно серьёзен.

— В смысле — покупал шлюх? Это шутка такая?

— Почему же, нет, — отрицает и ложится рядом, закинув руку на моё плечо. — Да расслабься ты. Не тех шлюх, что стоят у дороги. Красивые, очень дорогие куклы, всё как и положено человеку его статуса.

— Подожди, — снимаю с себя его руку и снова приподнимаюсь, облокотившись локтем о матрас. — Я не понимаю, как это — покупал? Когда?! Зачем?

Кай тяжело вздыхает, словно ему предстоит рассказать что-то ужасно скучное.

— Как-то отец отдыхал в закрытом загородном клубе и зачем-то взял с собой меня. Он назвал это "введение молодого поколения в бизнес". После нудного собрания был фуршет, где помимо чиновников, политиков и бизнесменов летали пёстрые мотыльки, ну, ты понимаешь, — игриво подмигивает и делает ещё один глоток. — Потом "вводить меня в бизнес" стало доброй традицией, и всегда мотыльков было больше ровно на одну, чем высокопоставленных лиц, на чей огонёк они слетались.

Неприятная догадка битым стеклом льётся по позвоночнику.

— И сколько тебе тогда было лет?

— Самый первый раз? Не помню. Около семнадцати, наверное.

Раскрываю широко глаза, не в силах переварить услышанное.

Семнадцать? Совсем зелёный! Нет, в семнадцать и я уже не была девственницей, но под меня отец мужиков не подкладывал. Даже вот так изящно.

И когда Каю было семнадцать у нас с Игорем уже был роман. Получается… помимо жены и меня у Игоря были ещё другие женщины?

— Ты хочешь сказать, что твой отец… он тоже пользовался услугами элитных шлюх?

Кай смеётся, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. Смеётся долго и искренне, запрокинув голову назад.

Да он пьян. Гораздо пьянее, чем я.

— А ты думала, что все эти годы ты была у него единственной "любимой женой" на стороне? Натали, ты меня разочаровываешь, — отсмеявшись, качает головой. — Разумеется, это не афишировалось: я не "знал", — кавычки пальцами, — что он трахает девиц на каждом мероприятии. Он не "знал", — снова кавычки, — что одну из них я увожу в свой номер. Мир бизнеса, он такой — везде сплошные недомолвки, — прерывается, чтобы сделать ещё один внушительный глоток. — А ты думала, было так: "Кай — это шлюха, шлюха — это Кай"? Нет, он подкладывал под меня женщин цивилизованно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Но зачем Игорю это было нужно? Для чего?

— Может, он боялся, что его ненормальный на голову сын ненормальный и относительно женщин? Мозгоправы, они, знаешь ли, любят пугать страшилками за большие деньги. А может, как хороший отец позаботился о том, чтобы я научился всему, что умею сейчас?.. Тебе же понравилось? — костяшки его пальцев нежно ползут по моей груди.

— Тебе всего лишь двадцать, а уже столько цинизма… А как же чувства? Любовь? Были же девочки, твои ровесницы, к которым ты испытывал какую-то симпатию? Подружки, которых ты водил на свидание. У тебя же были свидания? — в голосе надломленная надежда.

— Были. Но никого из них я не любил, — признаётся он, и я пододвигаюсь чуть ближе, заглядывая ему в лицо. Рассеянной предрассветной серости вполне достаточно, чтобы видеть его глаза.

— Почему, Кай?

— А зачем? — вопрос на вопрос. — Зачем мне их любить? Я любил и люблю только одну женщину.

— Свою маму?..

— Тебя.

Как подкошенная роняю голову на подушку и тяну на себя край одеяла. Боже мой, неужели он и правда считает, что то, что он ко мне испытывает — любовь?

— Любовь и похоть, Кай, это совсем разные вещи. Мне льстит, конечно, что ты меня хочешь, но ничего общего с любовью это не имеет.

— Не разговаривай со мной как с умалишенным. Не забывай, мой iq выше чем у Эйнштейна.

— Триста семьдесят разделить на три и умножить на сто шестьдесят, — выпаливаю первое, что приходит в голову.

— Девятнадцать тысяч семьсот тридцать три и три, — без запинки. — Через точечку.

— Господи, ты точно псих!

— Есть такое, — пьяно улыбается он и притягивает меня к себе ближе. Не протестуя, касаюсь щекой его плеча, ощущая отзвуки бияния его сердца.

То, что происходит сейчас со мной, с нами, больше похоже на мираж. Словно стоит крепче зажмуриться и потом резко раскрыть глаза, всё это мигом исчезнет. Не будет ни Кая с его повёрнутыми не в ту сторону извилинами, ни этого странного дома-склепа, ни этой сумасшедшей ночи, когда мы безрассудно отдавали себя друг другу на этой самой кровати.

Может, стоит всё-таки попробовать зажмуриться?..

Впрочем, это сделать я всегда успею.

Протягиваю руку и неторопливо веду по рельефу его обнажённой груди, спускаясь ниже очерчиваю пальцем пупок. Кай смыкает веки и голова его отяжелевшим грузом утопает в подушке. Ему приятны мои прикосновения, а мне приятно наблюдать его умиротворение.

Мне нравится его трогать, меня завораживает правильность черт его лица. Этот идеальной формы нос, скулы, за которые многие женщины, да и мужчины, готовы продать дьяволу душу. Густые, вечно сложенные тревожным домиком брови. Даже сейчас он словно складывает в уме сложные математические формулы.

Его глаза закрыты, но покажи мне палитру всех оттенков синего, я безошибочно отыщу среди них цвет его радужки. Когда он спокоен, она лазурная, как вечернее июльское небо; когда встревожен — цвета кобальта, словно бушующее в шторм море; а если зол — чистый ультрамарин.

Слишком уж хорошо я изучила его за эти дни и это неправильно. И то, что я так рассуждаю о его глазах — тоже полная хрень. Кажется, переизбыток оргазмов выдворил из моей головы мозг, заполонив её сладкой розовой ватой.

Обычные у него глаза. Самые обыкновенные.

Перевожу указательный палец на его шрам и оглаживаю едва выделяющиеся над поверхностью кожи грубоватые края.

— Так откуда он у тебя? — спрашиваю, больше для того, чтобы сбить себя с некомфортной волны сраной ванили.

— Я же говорил — подарок отца, — не открывая глаз, отвечает Кай. — Ты не подашь мне сигареты?

— Игорь бил тебя? — нависнув над ним, протягиваю руку и сгребаю с края трельяжа мятую пачку.

Да, то, что Игорь жёсткий и властный человек для меня не новость, но он никогда не поднимал на меня руку. Неужели он избивал собственного ребёнка?!..

— Нет, не бил. Воспитывал, — вставляет в губы фильтр, и я, не дожидаясь просьбы, подношу к его сигарете пламя зажженной зажигалки.

Кай глубоко затягивается и с наслаждением выпускает дым в голубоватый от предрассветной дымки потолок.

— Он ударил меня в тот день, когда узнал, что я в курсе его маленького секрета.

— Ты это о чём? — настораживаюсь. Кажется, все эти дни я только и делаю, что настораживаюсь, истерю, ору и периодически бью посуду.

— Он узнал, что я смотрел то видео с флешки.

Часть 33

— Ты это серьёзно? — подскакиваю, словно ужаленная и остатки неги словно ветром сдувает. — Игорь знал, что ты всё видел?

— Знал и был крайне недоволен. Видела же на его безымянном пальце печатку с чёрным камнем? Так вот она — вечная отцовская печать, — касается кончиками пальцев полумесяца под глазом. — Говорят, шрамы мужчин украшают. Мне идёт, как думаешь?

Обнимаю руками притянутые к груди колени и гипнотизирую взглядом колышащуюся от ветра листву за окном. В мае рассвет наступает стремительно — только-только было темно и уже в стекло робко стучит новый день. Комната из чёрной превращается в серую, неясные прежде предметы принимают знакомые очертания.