Агата Лель - Твоя поневоле

— Обречена? Но почему?

— А ты разве не знаешь?

— Нет…

— Мои мать и отец — брат и сестра.

— Что? Ты это серьёзно? — в ужасе наклоняюсь над его лицом. — Родственники?

— Троюродные, но да, кровь у них всё-таки в какой-то степени одна. Тебя это так удивило?

— Представь себе! Не каждый день узнаёшь, что отец твоего ребёнка — форменный извращенец! — выпаливаю не подумав и осекаюсь: — Извини.

— Всё нормально. Если ты волнуешься о моих сыновьих чувствах, поверь, они не задеты.

— Как так вышло? Почему…

— Моя мать едва ли не с детства была влюблена в недосягаемого троюродного брата, он был для неё настоящим идолом, она его боготворила, таскалась за ним всюду лет с тринадцати, но отец не проявлял к ней никакого интереса. Но однажды, когда они вместе приехали на юбилей бабушки, кстати, в тот самый дом, мама пришла ночью в его комнату… — ненадолго замолкает. — Ей было тогда всего семнадцать, отцу двадцать девять…

— Господи, Кай… Я этого не знала. Даже подумать не могла…

— Я сам узнал несколько лет назад.

— И что потом? Они… твои мама и папа… они начали встречаться?

— Встречаться, — горько усмехается и переводит взгляд на окно. — Ну да, если это можно так назвать. Спустя полгода таких "встреч" мама узнала, что ждёт ребёнка. Меня. Несмотря на напор отца аборт делать категорически отказалась, рассказала всё своей матери… В общем, так все всё узнали. Скандал был, конечно, невероятный, но матери к тому времени уже исполнилось восемнадцать и по закону троюродные могут вступать в полне себе законный брак. В общем, она получила то, о чём так мечтала. Правда, тогда она ещё не знала, что этот ублюдок сломает ей жизнь.

Кусаю уже и так искусанные губы и до сих пор не могу прийти в себя после его откровения. Получается Кай — дитя кровосмешения. Да, пусть не прямого, но всё-таки троюродные — это довольно близкие родственники…

Возможно, именно поэтому он родился таким… странным и, скорее всего, именно поэтому Игорь не хотел больше детей, ни от меня, ни тем более от своей жены. Он боялся, что в следующий раз "неправильный" ген выстрелит с наиболее страшными последствиями, чем аура цвета индиго.

Господи, я была с Игорем почти пять лет, я родила от него ребёнка, но совершенно его не знала. Ничего не знала!

Вытаскиваю ладонь из рук Кая и обнимаю свои плечи. От чего-то вдруг стало невыносимо холодно.

— Я ненавижу своего отца, — шепчет он, и я ощущаю, как его ненависть осязаемо вибрирует в воздухе. Словно слова возымели оболочку, они горят, плавятся и тянутся раскалёнными струями, прожигая. — Ненавижу за мать. Он был гораздо старше и прекрасно знал, что делает. Он приручил её и потом изменял ей всю жизнь, он заставил её избавиться от ребёнка. Это он довёл её…

Нахожу на смятой простыни его стиснутый кулак и сжимаю своей рукой.

Всё оказалось гораздо сложнее, чем я думала. У поведения Кая, у его странных, местами ненормальных поступков есть почва. Я не оправдываю его, но его жизнь, которая всегда казалась мне полной чашей, оказалась не такой уж и радужной. Вернее, она оказалась ужасной.

Сколько ещё скелетов спратано в шкафах этой закрытой от общественности семьи?

Зато теперь стало понятно, почему Игорь так оберегал её от любопытных глаз. Ему было, что скрывать.

— Спасибо… — шепчу.

— За что?

— За то, что поделился со мной.

— Я всегда был честным с тобой, — кажется, он наконец-то снова пришёл в норму: мышцы его расслабились, прежде сжатая в кулак ладонь гладит мой живот и, даже не смотря на накалённую обстановку, я ощущаю медленно нарастающее желание. Это какое-то проклятие, не иначе.

— Когда ты уехала тогда, я правда хотел уйти с твоего горизонта, но… не смог. Я люблю тебя, Натали. Думаю, если ты попробуешь увидеть меня другим, ты полюбишь меня тоже.

Глупый, я, кажется, уже́… - чуть не слетает с моих губ, но я вовремя заставляю себя заткнуться.

То, что я до дрожи хочу заниматься с ним сексом, не имеет ничего общего с любовью! И то, что я безостановочно думала о нём все эти проклятые восемь недель тоже ни о чём не говорит. Он просто… моё наваждение, это пройдёт.

Пройдёт же, правда?!..

Это же не любовь?

Я же не могла влюбиться в парня, который моложе меня на целых одиннадцать лет! К тому же парня сумасшедшего, поистине чокнутого. Он избил Проскурова только за то, что я — не он меня — я поцеловала его на прощание в щёку! Разве это нормально?

Он приковал меня наручниками к кровати, он жёг свои руки, намеренно причиняя себе боль…

Я опасаюсь его. Хочу и опасаюсь. Это просто безумие.

— Не волнуйся, я никому не расскажу о том, что сегодня узнала, — мой шёпот в ночной тишине смешивается с глухим боем часов из соседней квартиры. — Карьере твоего отца ничего не угрожает. Я понимаю, что если об этом пронюхают журналисты, Игорю придётся не сладко.

— А я никогда не хотел, чтобы ему было сладко, — красивое лицо из расслабленного становится напряжённым, даже жестоким: скулы заострились, взгляд приобрёл стальную твёрдость. — Я бы сам поделился многим с прессой, лишь бы его утопить, но не хотел впутывать во всё это мать. Я был относительно хорошим сыном только из-за неё. Я любил её. Хоть кто-то её любил… — повисает гнетущая тишина, и я не знаю, что на это всё можно ответить. Происходящее настолько ужасно, что просто в голове не укладывается.

— Теперь мамы нет и твои руки развязаны…

— Я не стану чернить её имя даже после смерти. В чём была её вина? В том, что когда-то она, молодая и глупая, полюбила не того? Да и если бы даже захотел мести, то сейчас всём этом нет никакого смысла, — продолжает он, и я напрягаюсь.

— То есть? Игорь не собирается больше баллотироваться?

— А ты разве не знаешь? Отец умер. На прошлой неделе в Таиланде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня словно безжалостно окатили ледяной водой. Широко раскрываю глаза и не могу — не хочу верить в услышанное.

— Это шутка? — сиплю. — То есть как это — умер?

— Ну, как умирают люди? Раз — и нет больше человека, — спокойно произносит Кай, и меня даже не изумляет — шокирует его безмятежность.

Господи, да у него счастливое лицо. Он счастлив! Он улыбается. Я вижу, что кончики его губ чуть приподняты вверх.

Давлю рукой на его затылок, призывая убраться с моих колен. Снова накатила тошнота.

Быстро поднимаюсь с постели и, намотав вокруг груди простынь, подхожу к раскрытому окну. Уперевшись ладонями о подоконник, судорожно вдыхаю носом свежий ночной воздух и всё равно кажется, что вот-вот — и я задохнусь.

Да, Кай его ненавидел, но… Игорь умер. Человека больше нет! Каким бы он ни был… Он же его отец! Как можно этому радоваться?!

— Как это произошло? — спрашиваю, не оборачиваясь.

— А ты что, новости не смотришь?

— Нет, я не смотрю твои сраные новости! — теряю терение. — Отвечай!

— Он уехал в Таиланд сразу после смерти матери, "залечивать душевные раны", — в голосе плохо скрываемая ирония. — Как ты понимаешь, залечивал он их долго, несколько месяцев. Конечно, в Тае, на белоснежной двухпалубной яхте одинокому вдовцу гораздо проще пережить боль утраты.

— Как. Он. Умер!

— Вышел на яхте в шторм и исчез. Водолазы искали его несколько дней, но безрезультатно. А в прошлый вторник тело прибило к берегу… Думаю, не стоит рассказывать, как выглядит человек, который провёл несколько дней под водой. Жуткое зрелище.

— Его… — выталкиваю, — …убили?

— Официальная версия — утонул.

Нутро сковывает ледяным обручем.

— Официальная версия? — оборачиваюсь. Смотрю на него и пытаюсь увидеть в его взгляде хоть какое-то опровержение своей страшной догадки…

… и не нахожу.

— Да, официальная. Но кто знает, что именно там произошло. Тело было сильно обезображено: солёная вода, кораллы, морские обитатели… Его могли убрать конкуренты, просто подстроить этот несчастный случай. Недругов у него было хоть отбавляй, — Кай тоже поднимается с постели и голый идёт в мою сторону. — Я покурю?

Смотрю, как он берёт пачку Парламента, как вставляет в свои живописные губы фильтр, как поджигает сигарету и сладко затягивается желанным никотином.

А потом перевожу взгляд на его руки… Сильные мужские руки, которые совсем ещё недавно ласкали моё тело.

Неужели это руки убийцы?

В комнате тепло, даже жарко, но меня знобит, к счастью, Кай этого не замечает — он курит и задумчиво смотрит в окно на ночную Москву.

Такой идеально красивый… и такой безумный.

— Где ты так загорел? — спрашиваю жёстче, чем хотелось бы.

— Я разве загорел? — опускает голову и осматривет своё прекрасно скроенное голое тело. — А, ну, да. Разве что совсем чуть-чуть.

— Где, Кай?

— Хочешь спросить, не вернулся ли я недавно из Таиланда?

Глаза в глаза. В полной тишине. Он молчит, но мне больше не нужны его слова.

Красивый, невероятно красивый глупый мальчишка, что же ты натворил… Что ты натворил…

— Я не убивал его, — отрезает он, словно прочитав мои мысли. — Да, я летал в Тай, чтобы поговорить. Но я не успел его даже увидеть, — смотрит так пристально, что по телу пробегает не волна — цунами дрожи. — Ты же мне веришь?

— Да-да. Да, — быстро киваю. — Верю.

Он рассматривает меня в упор и лицо искажает мука.

— Ты мне не веришь.

— Я верю тебе!

Он рывком бросает окурок в окно и падает на колени, обвивая моё обмякающее тело руками. Простынь соскальзывает, застревая где-то на уровне бёдер. Кай стаскивает её и отбрасывает в сторону, прислоняясь колючей щекой к моему животу.