А вдруг это, правда, не он?

Разве убийцы могут быть настолько безмятежны?

Могут. Кай может! Я неоднократно видела как он ведёт себя в стрессовых ситуациях. Он избил ни за что Руслана! Да он руки свои жёг и глазом не моргнул!

— Что ты решила? Отдашь меня в руки полиции? — отвлекает от размышлений его голос.

— А если отдам, то что?

— Они непременно узнают, что в момент исчезновения отца я тоже был в Таиланде.

— Ты же мне сказал, что не успел его увидеть! — цежу сквозь зубы. — Я думала, ты прилетел уже после того, как всё произошло!

— Натали, — забыв о наручниках он делает рывок вперёд, но только лишь отодвигает кровать от стены. — Чёрт! — садится обратно. — Натали, просто поверь — я этого не делал. Это не я. Да, я был там, следил, как он водит на ту яхту тайских шлюх и просто ждал момента для встречи.

— Например, шторма? — отлипаю от подоконника и осторожно двигаюсь на Кая. — Удачное время для встречи сурового отца, повинного во всех смертных грехах, и ненавидящего его сына.

— Ты ещё более безумная, чем я. Но если ты считаешь, что я должен пойти в полицию и покаяться, я сделаю это. Ради тебя. Если тебе так станет легче. Только увы, меня вряд ли посадят. Скорее меня скорее упекут куда-нибудь в дурку, сама же говорила, что я псих, — лицо озаряет улыбка. — Будешь ждать меня из психушки?

— Я просто хочу знать правду! И если это сделал ты… — тяжело вздыхаю и из груди рвётся сдавленный всхлип. — Я не смогу с этим жить, понимаешь?.. Игорь был отцом Миши! Я не смогу жить как прежде, зная, что, возможно, покрываю преступника. Тебе нужна помощь, Кай! Если выяснится, что это не ты, я…

— … приму тебя? — продолжает за меня он. — А если наоборот, то навсегда отвергнешь? Нет, Натали, ты не сможешь. Мы уже слишком тесно связаны.

— Я просто хочу знать правду.

— Думаю, внутри себя ты давно всё решила и мои слова уже ничего не изменят, — он неловко поднимается и тянется рукой к брошенной на пол рубашке. — Поможешь?

Делаю несколько шагов навстречу к нему и поднимаю чёрную сорочку.

— Чтобы мне её надеть, тебе придётся меня отстегнуть… — тянет скованную руку, предлагая избавить его от браслета.

На секунду немо зависаю, теребя пальцами тёплую ткань.

Это Кай, мужчина, с которым я провела сегодняшнюю ночь. Он признавался мне в любви. Это его голова гуляла у меня сегодня между ног. Он не сделает мне ничего плохого, если бы хотел, то уже бы сделал. Я верю ему, хочу верить, но… всё равно боюсь.

Если он убил своего родного отца, то с чего я взяла, что он не тронет меня?

А вдруг… Догадка тупым ржавым лезвием ударяет под дых, лишая живительного кислорода.

А вдруг его мать не сама… Вдруг это тоже сделал он? Я же не знаю, что происходило за стенами этого чёртова семейства! А чем больше узнаю, тем сильнее мне хочется думать, что это просто бредовый сон.

Почему у меня не может быть всё как у нормальных людей? Муж, ребёнок, дача, море раз в год, ипотека… Только я могла превратить свою жизнь в выгребную яму, куда с большим удовольствием сваливаю с одну большую зловонную кучу всё мирское дерьмо.

Женатый любовник, который совратил малолетнюю троюродную сестру. Женщина, которая свела счёты с жизнью, в том числе косвенно и из-за меня тоже. Сын женатого любовника, который украл когда-то не только мою телесную оболочку, но и мою порядком прогнившую душу…

— Натали, — протягивая руку, напоминает о себе Кай, доверчиво заглядывая в глаза.

Ласковый покладистый Кай. Спутанные после сна немного вьющиеся вихры на макушке, широкие плечи… Слишком широкие для его столь незрелого возраста. Крепкое оформившееся тело и красивые руки убийцы собственного отца.

— Открой их, я просто оденусь, — снова возвращает с небес на землю.

Подхожу ближе и подрагивающими пальцами пытаюсь достать ключ из заднего кармана джинсов. Руки не слушаются и мозг сигнализирует только одно — не делай этого, но я делаю. Опускаю ключ в скважину и спустя мгновение "браслет" с тихим щелчком отпускает его запястье.

Не успеваю сделать шаг назад, как его уже свободные руки оказываются на моих щеках.

Рывок — и я стою придавленная к стене.

Широко расставив ноги он своими бёдрами фиксирует мои и, сняв с моих волос резинку, с упоением путается пальцами во всё ещё немного влажных после утреннего душа прядях.

— Всё, что угодно, только не твой страх, — прикрыв веки шепчет он и проводит носом по моей ключице, с наслаждением втягивая аромат. — Не бойся меня.

Его руки скользят за мою спину и, приподняв футболку, горячие пальцы касаются наэлектризованной его близостью кожи.

Я не надела бюстгалтер и сейчас его ладони молчаливо благодарят меня за это упущение. Он гладит мою грудь, ласково, но требовательно, а поцелуи на моей шее — не просто поцелуи, они словно печать. Роспись на собственности.

Почему именно он — мальчик-мужчина, который моложе меня на целую треть жизни?

Почему не сосед снизу, не бывший одноклассник, не Проскуров, в конце концов?

— Убьёшь меня? — шепчу в его обнажённое плечо и издаю унизительный стон, когда его рука проникает между моих ног.

— Если только задушу. Любовью.

Он разворачивает меня лицом к стене, и я беспрепятственно позволяю ему стянуть с себя джинсы вместе с бельём. Он вошёл быстро и сразу на всю свою довольно внушительную мощь, внизу живота стало больно и… так томительно сладко одновременно.

Каждое его движение немо кричит: ты моя! Только я буду брать тебя, поняла?!

И моё тело, набухающее в своём эпицентре тягучей негой безропотно принимает его власть. Мне так хорошо, Господи, как же мне с ним хорошо…

— Я люблю тебя, — шепчат его губы, и то, что так долго томилось внутри расходится горячими волнами по телу, а спустя мгновение я чувствую, как он изливается внутри меня.

Я ощущаю лопатками, как бешено бьётся его сердце, ощущаю влажность вспотевшей кожи и пульсацию Мужчины внутри себя.

— Я люблю тебя, — вплетается в волосы и лёгкой рябью тонет в свежести раннего летнего утра. — Люблю тебя, Натали.

И мне хочется ответить: "я тебя тоже!" — но я молчу, потому что мне нельзя его любить.

— Если родится девочка, мы назовём её Ева.

— Я принимаю таблетки, — обрываю его фантазии и выскальзываю из кольца уже расслабленных рук.

Сладость оргазма сходит на нет и первенство снова берёт разум. Только где он был, когда я стонала минуту назад?

— Ты не принимаешь таблетки, — нахально уверенно.

— Принимаю. Можешь посмотреть на верхней полочке в ванной.

— Я спустил их ночью в унитаз, прости.

Оборачиваюсь и с силой отталкиваю его от себя.

— Какого чёрта ты решаешь за меня такие вещи? Кто дал тебе такое право?

— Потому что я хочу от тебя детей.

— А я от тебя — нет, — раздражённо натягиваю бельё и понимаю, что так дело не пойдёт, Он всё ещё во мне… — Я в душ.

— Я с тобой.

Обречённо машу рукой. Делай что хочешь. Я устала выматывать себя мыслями, я устала продумывать ходы, я устала чего-то бояться.

* * *

Мы стоим тесно прижавшись друг к другу под тёплыми струями тропической лейки, изучая глазами лица друг друга, а руками — тела.

Сколько бы я не трогала эти плечи, не касалась короткостиженного затылка и крепкой шеи, не любила его губы — мне мало. Мне его мало, и чем больше я узнаю его тело, тем сильнее нуждаюсь в прикосновениях к нему. Он словно огромный магнит тянет меня к себе, а притянув уже не отпускает.

Он целует меня ласково и в то же время властно, сочетание прежде не встречаемое мной в мужчинах. Я же целую его — запоминая жар языка и изгиб губ, словно хочу вобрать его в себя, словно в последний раз.

Может, потому что я знаю, что этот раз и есть последний?

Хотя сколько уже было этих "последних аккордов"… Смешно.

Мы стоим так долго, не шевелясь, и я стояла бы так вечность, смотря в его глаза-озёра не думая ни о чём. Но он первый нарушает хрупкое молчание.

— Значит, ты всё решила? — вода затекает ему в рот и уши, но он игнорирует её потоки, не сводя с меня глаз. Его мокрые ресницы трогательно слиплись и мне так хочется коснуться их губами…

— Да, — поднимаюсь на цыпочки и целую покрывшиеся лёгкой щетиной щёки, скулы, крошечный шрам.

Он ничего не отвечает, просто закрывает глаза и, опустив голову, позволяет мне оставлять на своём идеальном лице метки.

— Навещай меня. Хотя бы иногда. Обещаешь?

— Кай…

— Пообещай.

— Я не могу тебе этого обещать, прости, — буквально силой заставляю себя отодрать ладонь от его обнажённого тела и, надавив на рычаг, выключаю воду. В душевой кабине повисает оглушающая тишина, нарушаемая лишь всплеском падающих в волос капель.

— Ты будешь ждать меня?

— Господи, прекрати! Пожалуйста! Хватит! — рывком открываю запотевший слайд двери и выбираюсь из кабинки. Хватаю с крючка ещё не высохшее после утреннего ду́ша полотенце и обматываюсь, превращаясь в кокон.

— Не смотри на меня так. Не я виновата в том, что ты сделал! Надо было думать раньше.

— Я ничего не делал, — спокойно парирует он и только собирается сделать шаг из кабинки, как я бешеной пумой бросаюсь на него и заталкиваю обратно, придавив спиной к влажной стенке.

— Ты убил своего отца! Отца моего сына! Да, Игорь был тем ещё ублюдком, но ты не Господь Бог, чтобы вершить правосудие. Понятно? Мне всё равно, что ты скажешь, я знаю, что это сделал ты и ты должен понести за это заслуженное наказание. Я делаю это ради тебя самого, идиот! Тебе всего лишь двадцать, начинать жизнь с того, что отнял её у кого-то — путь скользкий и он приведёт тебя в никуда, — только сейчас замечаю, что мои ногти вдавлены в его плечи. Разжимаю пальцы и вижу алые полумесяцы на гладкой загорелой коже. Мелькает мысль, что, наверное, ему было больно, но тут же понимаю, что мне встократ больнее! Да, нанесённых им ран не видно, но если заглянуть в душу…