Воздух здесь невероятно свежий, без примесей выхлопных газов и прочей городской вони. Что это — загородный дом? Дача? А может, мы на кладбище? Удобно прикончить человека и спрятать труп там, где его не будут искать.

Не отпуская моей руки, Кай поворачивает ключ, и мы переступаем порог чего-то, судя по спёртому запаху, явно необжитого. Надеюсь, что не склепа имени меня.

Под ногами скрипят половицы, я не вижу, но чувствую, что здесь очень темно. Кай идёт очень тихо, практически бесшумно, когда как грохот от моих каблуков разносится по невидимому помещению тревожным эхо.

— Лестница, — ставит в известность он, и я, медленно переступая со ступени на ступень, поднимаюсь… куда? Возможно, в своё последнее пристанище.

Я не знаю его! Он не похож на маньяка, но я его совершенно не знаю! Не знаю, что за мысли ворочаются в его голове, но интуитивно чувствую, что лучше его слушаться. Рано, очень рано поднимать панику, пока что мои силы явно в меньшинстве.

Может, там, наверху, он позволит мне снять наконец-то повязку, и мне удастся отыскать хоть какое-то подобие оружия. Чугунный подсвечник, кочергу для камина или, на худой конец, автомат Калашникова, под завязку набитый патронами.

Преодолев длинный коридор, пропахший рассохшимся деревом мы остановились. Раздался щелчок дверного замка, я переступаю порог какой-то комнаты, судя по глухому эху от каблуков — значительно меньшую по размеру, чем была первая, там, внизу. А спустя несколько шагов туфли и вовсе увязли в ворсе толстого напольного ковра.

— Сейчас я сниму твою повязку, но очень прошу, Натали, без глупостей, ладно?

— Я похожа на дуру?

Неосмотрительная оплошность, Наташа. Не дерзи! Будь умнее.

— Нет, ты не похожа на дуру, — мягко говорит он и становится позади меня. Так же тесно, как там, у дороги. Рука аккуратно перекидывает мои волосы через одно плечо, и проворные пальцы вцепляются в тугой узел. — Ты не дура, но ты напугана. А страх не товарищ разуму.

А впрочем…

— Ещё чего! Хрен там я напугана, понял? Я раздражена! Я злюсь, потому что ты посмел украсть моего ребёнка, и я точно знаю, что ты не сделаешь ему ничего плохого. А знаешь, почему? Да потому, что если с его головы упадёт хотя бы один волос, я собственноручно отрежу твой хер и выброшу на корм бродячим псам. А потом тебя найдёт отец Миши и разделается с остальным!

За спиной раздаётся смех. Сначала он сдержанно хмыкает себе под нос, а потом смеётся в голос. И его смех, такой задорный, живой, никак не вяжется с заточками и разговорами о перерезанных артериях. Так смеются молодые парни — хозяева жизни, у которых вся эта жизнь впереди, но не которые крадут чужих детей и планируют прикончить украденную ранее с парковки женщину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Ему идёт смех.

— Ты меня развеселила, спасибо.

— Скажешь спасибо, когда пойдёшь шарить по кустам в поисках своего обрубка.

Он резко перестаёт смеяться и, бросив борьбу с узлом, хватает меня за волосы и притягивает к себе. Моё тело по инерции припечатывается к его, я ощущаю лопатками его бетонную грудь, а задницей — ширинку.

— Он тебе ещё пригодится, дурочка. Ты будешь умолять меня засунуть его в твой рот.

— Давай прямо сейчас, ускорим задуманное. У меня острые зубы.

— И язык. И ты знаешь, мне это даже нравится, — шепчет он в мой висок, и его правая рука скользит от плеча к груди, затем быстро перемещается по телу к бедру и забирается под юбку. Он не лезет ко мне в трусы, просто держит ладонь на резинке чулка и прерывисто дышит мне в затылок. Господи, да у него эрекция… — Скажи спасибо, что это я, а не какой-нибудь психопат.

— Ты и есть психопат, — сипло дышу сквозь стиснутые зубы, ощущая, что хожу по лезвию ножа.

Терпкий коктейль из ненависти, страха и… пробирающейся сквозь тернии всего этого дерьма похоти. Страшная штука. Лучше обпиться кровавой Мэри и блевать до горькой желчи, чем просто понюхать ядерную смесь, что сейчас плещется во мне. Я поняла, я не его боюсь — себя.

— Возможно, ты права, Натали. Возможно.

Он отпускает мои волосы и, оставив на бедре ожог ладони, отстраняется, а через ещё мгновение с моих глаз слетает повязка…

Часть 8

Свет в комнате совсем тусклый, но моим глазам, привыкшим к полной темноте, всё равно стало больно. Жмурюсь, прижав ладонь к лицу. Долго и мучительно моргаю, привыкая, что я снова зрячая. А значит, передо мной открываются удивительные возможности…

Убираю от лица руку и, всё ещё щурясь, осматриваюсь по сторонам. Что за… Комната словно декорация к фильму о средневековье: огромная кровать с добротной дубовой спинкой, резное трюмо, явно прошлого столетия, тяжёлые парчовые гардины и картины в позолоченных рамах. И этот запах — тяжёлый, густой, здесь явно никто не жил долгое время.

Но рассматривать антураж нет времени: первое — найти какое-то средство самозащиты, второе — путь для отступления.

Бросаю быстрый взгляд на огромное окно. Дьявол! За стеклом имитирующие лианы стальные прутья. На трюмо куча баночек с косметикой, на удивление современной и очень дорогой. На полке давно не использующегося камина стоит визуализируемый мной ранее подсвечник-трезубец. Вот оно, оружие!

— Даже не думай, — перехватывая мой взгляд, спокойно произносит Кай. — Этим ты меня не убьёшь, да даже не вырубишь. Это только в кино всё просто, в жизни же, чтобы лишить человека чувств, надо здорово постараться.

Снова мечу быстрый взгляд на окно.

— Ты их ни за что не погнёшь. Да и кричать бесполезно — в радиусе нескольких километров ни одной живой души.

Смотрю на старинное трюмо, тяжёлые стеклянные банки с кремами…

— Брось, Натали, это глупо. Просто расслабься. Ты моя гостья.

— Гостья? — ошарашенно оборачиваюсь и впервые за последние несколько часов, или чёрт знает сколько мы там ехали, снова вижу его лицо. В тусклом свете алого абажура оно выглядит невероятно красивым. Благородным. Породистым. От недавних эмоций не осталось и следа. Он собран. Устрашающе спокоен.

Он охотник, я жертва. Жертва в его логове.

— Странный у тебя, однако, метод приглашения, — горько усмехаюсь и с силой отвожу от него взгляд. На него невозможно не смотреть, но и смотреть на него невозможно! Он как последствие жуткой дорожной аварии, тебе до чёртиков страшно, но что-то заставляет тебя оборачиваться вновь и вновь.

Снова окидываю апатичным взглядом странную комнату и понимаю, что я устала. Господи, как же я сегодня устала…

Не сходя с места, выбираюсь из туфель и, оставив их стоять посередине комнаты, на автомате бреду к кровати и опускаюсь на самый её край.

Я устала бороться с ним, с самой собой. Я устала язвить, переживать и просто устала думать.

Ставлю локти на колени и утыкаюсь лицом в ладони. Это всё сон. Ужасный психоделический кошмар, который рано или поздно закончится… Закончится же?

— Кай, я умоляю тебя — отпусти Мишу. Верни обратно моей маме и делай потом со мной всё, что захочешь. Хочешь, оттрахай меня, хочешь — убей, можешь пригласить сюда своих друзей и пустить меня по кругу. Только пожалуйста — не сделай плохо моему сыну. Он ни в чём не виноват. Он такой маленький…

Мои ладони мокрые, я рыдаю, сама того не замечая.

Я слышу его бесшумные шаги, он садится передо мной на корочки и мягко убирает мои руки от зарёванного лица. Он выглядит обескураженным, оскорблённым, может, даже немного напуганным.

— Что ты такое говоришь? Я же сказал, что о нём прекрасно заботятся, он в хороших руках, самых лучших. Вот, — подносит к моему лицу экран включенного мобильного и с него на меня смотрит мой сын. Он сладко спит, обняв плюшевого мишку, в чужой незнакомой пижаме с миньонами, в чужой детской кроватке… Над изголовьем светит лампа в виде луны. — Я убью любого, кто посмеет его обидеть, слышишь?

Он пристально смотрит мне в глаза, смотрит горячо и безумно, а меня потряхивает от слёз и нервного перенапряжения. Мои руки дрожат в его руке, я захожусь в беззвучных рыданиях.

Слава Богу! Господи, спасибо, с ним правда всё хорошо.

— И насиловать я тебя не буду, — серьёзно продолжает Кай, не сводя с меня потемневшего взгляда. — Секс не выпрашивают и не берут силой. Я не выпрашиваю и не беру. И уж тем более я не пущу тебя по кругу. Потому что ты только моя. Безраздельно.

Резко прекращаю рыдать и тоже впиваюсь в него не менее обезумевшими глазами. Быстрым взмахом руки вытираю рукавом мокрые щёки.

— Что ты сказал — твоя? Я твоя? Или мне это послышалось?

— Нет, не послышалось. Моя. Сегодня и всегда, — он опускает голову и ласково целует моё запястье. Очень нежно, едва касаясь губами кожи.

Я ошарашена. Я не могу вымолвить и слова, да я даже не могу пошевелиться. Его слова меня словно парализовали. Я ожидала всё, что угодно, но это…

Осторожно, словно ступая по тонкому льду, вытаскиваю ладонь из его рук.

— Кай, люди не чьи-то, они сами по себе.

— А ты моя.

— Нет!

— Да, Натали.

Он спокоен. Он так ошеломительно спокоен и уверен в том, что произносит. На его лице нет сомнения и страха, он не боится последствий совершенного им поступка. Может, потому что он знает, что последствий не будет?

Кто он такой, чёрт побери? И почему я?

— Почему я? — произношу вслух, не сводя глаз с идеальных черт.

Он снова берёт мои ладони в свои и решает не утруждаться с ответом. Действительно, зачем тратить силы, лучше приберечь их для исполнения ещё какой-нибудь безумной задумки.

Он сидит на корточках напротив и значительно ниже меня, можно попробовать ударить его коленом в кадык и на какие-то секунды лишить прыти. Хватит ли мне этих сраных секунд, чтобы сбежать? Чёрт знает, что тут за замки и где выход, я же была в непроницаемой повязке… И если я убегу, как тогда узнаю, где Миша? Не сделаю ли я этим поступком своё дерьмовое положение ещё дерьмовее?