Я резко встала с кресла, чувствуя, как натянулся шов и как потемнело в глазах от слабости.

— Да пошел ты! Продажная тварь! Они тебе заплатили! Тебе и врачам и….я все понимаю. Как там сказал Борис Маркович — жить и кушать все хотят. Только знаешь…, - я оперлась на стол и склонилась вперед, — у тебя есть дети или будут когда-нибудь вспомни обо мне…вспомни, как выгораживал здесь чудовище и бойся, чтоб твои дети не встретились с таким однажды.

— Покажитесь психиатру. Я вам искренне рекомендую записаться на прием и возобновить принятие препаратов. В следующий раз если надумаете мне угрожать — я вас посажу в следственный изолятор…а возможно найду у вас пакетик белого порошка. Пошла вон отсюда!

Я хлопнула дверью кабинета, в котором он меня допрашивал, и закрыла лицо руками, меня трясло и подкидывало от понимания, что ничего и никому я не докажу. Я не знаю ни как зовут моего палача, не знаю сколько ему лет. Ничего о нем не знаю. Даже лицо его размазано возникает перед глазами.

Помню только, что я это лицо сильно расцарапала, до мяса, тогда он и ударил меня, а потом выкрутил мне руку…Одного только не знаю зачем и за что? Я бы ему и так. Может не сразу, не в этот день. Но ему не надо было…он совсем иного хотел. Моей боли, крови, страданий и смерти.

Вспомнилось, как медсестра Света ко мне пришла в палату, позвала с ней на лестнице покурить.

— Я мазки взяла и на всякий случай проверила тебя…на беременность. Чисто все. Ни болезней, ни беременности.

Я ничего ей не сказала тогда. К окну отошла.

— На УЗИ тебя отведу, чтоб посмотрели нет ли каких повреждений внутри.

— А если есть, что напишите в заключении?

— Ничего не напишем. Так просто, чтоб ты знала и помочь если что…

Я к ней обернулась и зло спросила:

— Совесть мучит, да? Стыдно? Не надо мне ваших УЗИ, помощи, бесед этих. Идите купите себе шмотки или губы силиконом накачайте. Вам же заплатили чтоб вы молчали!

* * *

Иду совершенно без денег по тротуару, дождь моросит, а я полусогнутая, потому что шов еще не дает разогнуться. И внутри совершенно ничего нет. Пусто там. Как будто все удалили на операционном столе.

— Ксень…

Навстречу из ниоткуда Милка появилась. Вид как у побитой собаки, глаза припухшие, бледная.

— Ксень. Я поговорить пришла.

— Иди к черту. Ты уже поговорила.

— Я сегодня заграницу уезжаю.

— Скатертью дорога.

— Родители тоже скоро уедут.

— И им того же.

— Ксень. Просто забудь и живи дальше. Не ищи его…он страшный человек. Он монстр, он чудовище. Он на все способен. Ты ничего не докажешь. Просто смирись и забудь если сможешь. И меня прости…не могла я сказать. Никто не мог. Прости, Ксень…прости меня.

Я ее не простила. Никого из них. И отца не простила. Я в тот день стала другим человеком. Когда дверь ключом своим открыла крикнула

:

— Па… ты дома?

Прошла на кухню и застыла на пороге, холодея от ужаса и невыносимой боли во всем теле особенно там, где ребра. Я так и не смогла поднять голову… я только смотрела на его ноги. Как они раскачиваются то ли от сквозняка то ли…не знаю почему.

На столе записка.

«Прости, это я во всем виноват».

* * *

И снова проснулась от собственного крика.

На стене тикают Женькины часы, в комнате мягко разливается свет от ночника. Я протянула руку и посмотрела время на своем сотовом. Как всегда, ровно три часа ночи. Легла обратно на подушку и закрыла глаза. А потом так же резко открыла. Я вдруг поняла на кого был похож тот мужчина в белом офисе…

Меня впустили к Варе, как и обещали, уже на следующий день. И я поняла, что никогда в своей жизни не испытывала большей боли, чем в ту секунду, когда увидела ее всю в трубках, бинтах, повязках. Такую маленькую, хрупкую под голубой больничной простыней.

Я бросилась к ней, наклоняясь и целуя тонкие пальчики, выглядывающие из-под бинтов, посмотрела на белое личико, чувствуя, как сжимается все внутри. Врач шел следом за мной, вместе с двумя медсестрами.

— Больше всего пострадала нижняя часть тела. Правая рука и плечо. Как только будет возможно будет проведена еще одна операция. Мама уже в ближайшее время внесет первую оплату по медикаментам. Верно, Ксения?

Он протянул мне бумагу.

— А эти деньги вы должны найти в ближайшую неделю.

Ор боже! Триста тысяч рублей. Где я возьму их за неделю?

— Да-да, конечно. В самое ближайшее время. — ответила я, едва слышно.

— Что слышно с вашим донором? Есть продвижения?

— Пока нет.

— Очень плохо! Надо делать переливание уже сегодня. Ее состояние может ухудшиться. Поторопитесь либо с деньгами, либо с донором.

Надо было утром зайти в ломбард и продать серьги с кольцом. А я вскочила и понеслась в больницу. Совсем забыла.

— Пока все без изменений. И пусть вас это радует. Ее состояние стабильно тяжелое. Кровь возьмите и мочу на анализ, Ирина. Показатели мне записать и принести перед пересменкой. Глаз не спускать. Симонюшина, головой отвечаешь за пациентку! И чтоб без фокусов!

Доктор вышел из палаты, а я склонилась над дочкой, всматриваясь в прозрачное белое личико. Спит моя зайка. Даже представить страшно какую боль она бы терпела, если бы не этот сон. Боль, которую я сама терпеть не могла и меня трясло от невыплаканных слез, от ощущения, что это мое тело обгорело и моя кожа слазит струпьями до мяса.

— Ну вот еще одну притащил. Да уж. Я вчера всю ночь с девчонкой ее дежурила глаз не сомкнула, а он «без фокусов». Никаких фокусов всего лишь благодарность. И ту выпрашивать надо. — пробубнела одна из медсестер.

Я мельком глянула на ее худое лицо с длинным острым носом, не совсем понимая, что она имеет ввиду.

— Ирааа! — шикнула на нее вторая.

— А что Ира? Мне никто за это доплачивать не станет. У меня в реанимации по шесть-восемь человек на палату. В пятой мальчишка при смерти сопли его мамаше подтираю, пока она молится без толку у его постели и работать мешает. Мне при ней катетеры менять, горшки выносить, простынею всех накрывать. Сидит там вторые сутки.

— Ира! Иди в четвертую. Я сама тут. Давай. Иди.

Вторая медсестра подтолкнула остроносую к двери, тыкая ей пачку сигарет в руку.

— На вот. Покури. Расслабься. Кофе попей. Скоро пересменка.

— Вот именно. Даже на сигареты никто не дает. Спекулируют тут больными своими… а у других людей тоже проблемы есть и кушать хочется.

— Иди уже!

Я обернулась к остроносой.

— Мне вам трусы свои отдать? Или грязный лифчик? Хотите я вам свою сгоревшую квартиру отпишу? Или шкафы с золой? А долги? Хотите немножко долгов?

Та губы поджала и зло на меня посмотрела.

— Хамка. Мы тут для нее стараемся, а она хамит. Учить таких надо уму разуму! А не подтирать за их де…

Наверное, я так на нее посмотрела, что она осеклась, не договорила. Хлопнула дверью, а я к лобику Вари губами прижалась. Прости меня, маленькая, это я виновата, если б не уехала в тот день может все бы обошлось. Ничего, мама что-то придумает. Обязательно придумает.

— Вы на нее внимание не обращайте. Она…ну вот такой характер.

— Врачи вроде милосердные должны быть…или это не про наше государство?

Я поправила простыню, прикрывая ручки Вари, стараясь не смотреть на пропитанные сукровицей повязки. Но от одного взгляда на них в горле заклокотало рыдание. Сердце не просто сжалось, а словно разорвалось на кусочки. Я бы отдала ей свою кожу, свои кости, мясо, что угодно.

— На одном милосердии далеко не уедешь, к сожалению.

— Я понимаю.

— Но вы не думайте об этом… я слышала, что у вас случилось. Это ужасно…я вам очень сочувствую. Несколько суток будет мое дежурство, и я присмотрю за Варей. Просто так. Не волнуйтесь. У меня дочке столько же лет. Викой зовут. Такая же светленькая, как ваша.

Да, я их понимала и при других условиях непременно заплатила бы, дала б на шоколадку, как говорится, но сегодня у меня не было не то что шоколадки, у меня и двух копеек не было. За эти годы я много смогла добиться. Я отучилась на дизайнера во многих направлениях, освоила видео и графические редакторы. Выполняла заказы как частных лиц, так и компаний. Создавала сайты, рекламу, логотипы. Я и моя дочь ни в чем не нуждались. Я купила квартиру, я накопила денег на донора…И в итоге… в итоге осталась ни с чем. Но это не имеет никакого значения в сравнении с тем, что я могла потерять свою дочь. Когда-то…когда мама была жива, а отец не пил и работал, он говорил, что не в деньгах счастье и совершенно не в их количестве. Счастье только в людях, что тебя окружают, счастье в их жизни и в их благополучии, а остальное все наживное. Помню у мамы украли кошелек со всей зарплатой, и она пришла домой в слезах…Вечером, они думали, что я сплю, а я стояла за стеклянной дверью кухни и видела, как отец усадил маму себе на колени, поглаживая по светлым волосам, и тихо сказал:

— София, скажи Богу спасибо за то, что взял деньгами. Представь… а ведь тебя могли убить, а не просто отобрать сумку.

— Да…Да, ты прав.

Я снова нежно поцеловала Варины щечки. Какие они прохладные и … словно неживые, НЕТ! Я не буду так думать. Она будет жить!

О Боже, спасибо, что взял все остальное, а мне ее оставил. Я буду бороться за тебя, Варя, слышишь? Доченька, я буду бороться за твою жизнь.

Я вышла с реанимации и остановилась в холле, выдохнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами, а сердце то замирает, то бьется с новой силой. Потом решительно достала сотовый. Набрала номер и затаила дыхание:

— Здравствуйте, вы попали в центральный офис компании «Сириус. Рэд. Альянс», чем могу помочь?

— Здравствуйте. Меня зовут Ксения Филатова. Я была у вас вчера на собеседовании, вы обещали перезвонить.