– Нет. Я устроил так, чтобы он ударил меня первым. И позволил сделать это два раза, прежде чем дал сдачу, – объяснил он.

Находчивый сукин сын! Никогда раньше он не казался мне настолько привлекательным, и это включая те разы, когда я видела его в компрессионных шортах.

– Так что, Кристиана обвинят в том, что именно он развязал драку?

Уголок его рта пополз в самодовольной полуулыбке.

– У тебя будут большие неприятности?

Эйден пожал широченным плечом:

– Они могут урезать чек за игру. Но на скамейку запасных не посадят. Мы слишком глубоко зашли в сезон.

Я поперхнулась.

– Чек за игру?!

Это же тысячи, сотни тысяч долларов. Немереная куча бабла. Каждый мог посмотреть в интернете, сколько Эйден Грейвс зарабатывает в год. Весь гонорар разделен на семнадцать частей, которые выплачиваются ему в течение сезона. Какие деньжищи! Почувствовав приступ тошноты, я наклонилась вперед и уперлась руками в колени.

– Меня сейчас вырвет.

Вздох Эйдена влетел мне в одно ухо и вылетел из другого.

– Прекрати. Тебя не вырвет. Сейчас я приму душ, а потом намажу этот крем, – сказал Эйден, легонько хлопнув меня по спине.

Он ошибался, меня на самом деле чуть не вырвало. Какого дьявола ему потребовалось сначала поднять эти деньги, а потом пустить их по ветру? И, главное – почему? Потому что этому идиоту Кристиану законы не писаны?

Я хорошо знала Эйдена. Знала, что у него выдержка святого. Он всегда тщательно обдумывал свои решения. И не испытывал никакого удовольствия, когда избивал кого-то, и вообще ни от чего в таком духе. Он спланировал свои действия и хотел, чтобы Дельгадо первым нанес удар. Не думаю, что Эйден не предусмотрел все последствия драки.

И сделал он это ради меня.

Ну что за гребаный идиот. Мог бы просто дать мне денег, и этого было бы достаточно, чтобы забыть о козле, который год назад пытался засунуть мне в рот свой поганый язык, одновременно пытаясь схватить за задницу.

Но чем больше я думала о том, как глупо было терять чек за игру, мою грудь затопляла волна теплого и неопределимого словами чувства, которое вскоре сменилось ощущением вины.

Я помчалась наверх, схватила чудодейственную вонючую мазь от синяков и спустилась обратно, зная, что мне надо сделать, чтобы немного ослабить ответственность за то, что случилось. Взяв кое-что из холодильника и кладовки, я включила плиту, чтобы наскоро приготовить еду для моего не вполне белого рыцаря в сияющих доспехах.

Немного погодя, когда он спустился на кухню, киноа была уже готова, а плита выключена.

– Пахнет здорово, – заметил он, проходя мимо, чтобы взять из буфета стакан и наполнить его водой. – Что ты готовишь?

– Чана Масала, – объяснила я, прекрасно понимая, что он уже в курсе.

И нисколечко не удивилась, услышав, как у Эйдена заурчало в животе, когда он прислонился к стойке, наблюдая за тем, как я кладу в его обычную миску пакетированный шпинат. Скосившись на его физиономию, я увидела, какой разноцветной она стала.

Это взбесило меня.

– К чему такое лицо? – спросил меня мужчина, который, как я раньше думала, совсем меня не знает, пока я отмеряла две чашки зерна и насыпала их в кастрюлю.

Пожав плечами, я добавила три чашки нутовой смеси.

– Твое лицо сводит меня с ума!

Он фыркнул, а я невольно застонала, поняв, что вылетело у меня изо рта.

– Ничего такого не имела в виду. У тебя прекрасное лицо. Очень симпатичное.

«Заткнись, дурочка. Сейчас же, мать твою, заткнись».

– Все из-за этого синяка. Чувствую себя ужасно. Я должна была сама что-то предпринять после того случая, а не доводить дело то того, чтобы вмешался ты.

Передавая мне огромную миску, Эйден задержал ее между мной и собой и поймал мой взгляд. Выражение его лица было таким задумчивым и одновременно открытым, что до меня дошло: в нем не осталось и следа гнева. Ему на самом деле было наплевать на то, что произошло.

– Не беспокойся об этом. Я сделал то, что хотел.

Он всегда делал то, что хотел. Что в этом нового?

– Ну да, но все случилось так давно…

– И это делает меня еще более ответственным за это, Вэн.

Я нахмурилась.

– За что?

– За все. За то, что не замечал. За то, что не заботился. За то, что не вел себя так, чтобы ты могла свободно рассказывать обо всем.

Голос был хриплым и немного прерывистым.

У меня защемило сердце.

В эту долю секунды мне действительно стало больно от его признания.

Не то чтобы я не знала, когда работала на Эйдена, что он относится ко мне далеко не как к лучшему другу. Я знала это. Знала. Но услышать это от него самого…

Это было как свежий ожог на самом чувствительном месте. Самом важном месте… Как раз в середине груди.

Собрав каждую унцию своего зрелого «я», чтобы не… ну да, я вообще не имела представления, как мне реагировать. Но, подавляя свою боль, я понимала, что не могу, не должна… позволить ему продолжать честно признаваться в этом. Тоже мне новость. Да, Эйден не обращал на меня внимания, принимал как должное. И вот он это осознал, так ведь?

Сильно мне эта мысль не помогла – глаза все равно были на мокром месте, а я не собиралась плакать. Не его вина во всем этом…

Я посмотрела ему прямо в глаза.

– Все в порядке. Сейчас ты, в общем, кое-что сделал.

Я сделала шаг назад.

– Приятного аппетита. Утром я начала наряжать елку, но прервалась, чтобы отправить пару писем. Надо закончить…

Шоколадные глаза секунду сканировали мое лицо, и, хотя Эйден не произнес ни слова, я знала, что он все понял.

Может, он не хотел показаться тряпкой, а может, понял, что мне нужно зализать раны в одиночестве, он придержал слова при себе и позволил мне покинуть кухню. Я ушла с обожженным по краям сердцем…

Этим утром я устроила в гостиной настоящий бардак. В груду оберток и коробок, казалось, попала бомба и разметала их повсюду. Накануне я купила рождественские украшения и подарки, потратив на них уйму денег, но мне было все равно, потому что впервые у меня была собственная рождественская елка. В съемной квартире я не заморачивалась с этим, потому что меня почти все время не было дома, к тому же там практически не было места. Правда, у меня было небольшое деревце, не больше метра, с гирляндами, на которое я вешала украшения. Сейчас оно стояло в моей комнате.

Здесь, у Эйдена и Зака, я решила поставить сосну больше двух метров высотой. Накануне вечером Зак помог мне принести и установить ее. В доме, где живут такие высокие мужчины, разумеется, и в помине не было самой захудалой стремянки. Пришлось притащить из кухни стул, чтобы доставать до самых высоких ветвей. Гирлянды продолжали гореть все утро, мне удалось втиснуть между лампочками несколько украшений.

Обычно мне нравилось наряжать елку. Несколько раз у мамы тоже была елка, но настоящим праздником ее украшение стало только в приемной семье. С того времени я полюбила этот радостный процесс. Сейчас, залезая на стул, я пыталась не обращать внимания на кружившиеся в голове мысли.

Ему было плевать на меня.

Ну, или он не ценил меня…

Вторая мысль была не менее горькой, чем первая.

Некоторое время я трудилась в тишине, обвертывая красивую красную гирлянду вокруг елки и периодически отходя назад, чтобы поправить ее. Я начала открывать новые коробки с игрушками, как вдруг почувствовала чье-то присутствие в комнате.

Между коридором и гостиной стоял Эйден и рассматривал украшения, которые уже были пристроены. Свечи в виде оленей, сверкающее рождественское дерево, сделанное из красной проволоки, венок на каминной полке и, наконец, три висящих носка.

Три подарочных носочка, на которых я накануне вечером вышила блестками первые буквы наших имен. Черный – для Эйдена, зеленый – для Зака и золотой – для меня.

Наконец Эйден оторвал взгляд от носков и спросил:

– Помочь?

Не собираюсь думать, что он делает это из-за меня, – сказала я себе.

– Конечно. – Я протянула ему только что открытую коробку.

Взяв ее, Эйден перевел взгляд на украшения, потом на елку, потом опять на меня.

– Куда хочешь их повесить?

– Повсюду.

Подойдя поближе к объекту приложения наших дизайнерских талантов, Эйден взглянул на меня.

– Как ты собираешься их разместить, Вэн? Уверен, что у тебя есть план.

План был, но помогать я не собиралась.

– Везде, где их еще нет, но не очень близко друг к другу… Ну да. Я просто не хочу, чтобы они висели слишком плотно… и, пожалуй, маленькие украшения ближе к верхушке, а чем ниже, тем крупнее.

Уголки губ дрогнули, но Эйден серьезно кивнул и принялся за работу.

Целый час мы провели бок о бок, вешая игрушки на нашу рождественскую сосну. Его рука сталкивалась с моей, мое бедро с его, не раз он останавливал меня в попытке забраться на стул, отнимал игрушку, которую я собиралась повесить, и сам водружал ее на нужное место. За все время мы перекинулись всего лишь парой слов.

Когда все было закончено, мы отошли на несколько шагов и залюбовались на два с лишним метра нашей славы.

Должна сказать, она была прекрасна, хотя рядом с Эйденом и не казалась уже такой большой. Красная и золотая, с просвечивающей сквозь украшения зеленью, со свисающими с ветвей стеклянными игрушками, опоясанная гирляндой – именно о такой я мечтала все свое детство. Я взглянула на Эйдена. Выражение его лица было чистым и задумчивым. Интересно, о чем он размышлял?

Но я ограничилась более безопасным вопросом:

– Ну, что скажешь?

Его ноздри чуть шевельнулись, легкая-легкая, наилегчайшая улыбка тронула уголки губ.

– Выглядит как в магазине.

Потерев руку, я усмехнулась:

– Приму за комплимент.

Он кивнул:

– Симпатично.

Симпатично? От Эйдена это звучало как «восхитительно» от любого другого человека. Чем больше я смотрела на нашу елку, тем больше она мне нравилась, тем более счастливой я себя чувствовала и тем бо́льшую благодарность испытывала.