Фелипе поднял на нее глаза от компьютера и нахмурился.

— На кой они ему понадобились?

— Для фона. Он настаивает, чтобы на заднем плане его портрета была нефтяная вышка. Поскольку я их в глаза не видела, кроме как по телевизору, то решила изучить по фотографиям.

Фелипе пожал плечами.

— А где их искать, он случайно не сказал?

— В сейфе, — отозвалась Джемма. Они беседуют почти как нормальные люди!

— Вот, возьми, их здесь целая куча. Сама разберешься. — Фелипе отошел от сейфа, чудовищного старомодного сооружения, которое выглядело как голубая мечта взломщика. Он вручил ей пачку, пальцы их встретились, и атмосфера в комнате вдруг сгустилась, словно перед грозой.

Он чуть усмехнулся.

— От этого нет спасения, не правда ли? Джемма подняла на него затуманенные страданием глаза. Одно-единственное прикосновение — и от этой искры пламя охватывает их огненным кольцом! Но она отрицательно покачала головой.

— Не знаю, о чем ты говоришь…

— Нет, знаешь. Я не понимаю, зачем ты притворяешься. Мне казалось, что наша ночь…

— Замолчи! — крикнула Джемма. — Если ты придаешь той ночи какой-то особый смысл, то выбрось это из головы!.. — Она не в силах была выдержать напоминаний об их любви, такой совершенной, такой чувственной, такой интимной… Закрыв глаза, она покачала головой, а потом сказала:

— Она ничего не значила, Фелипе, ничего не значила…

В тот же миг он оказался рядом с ней, стиснул ее руки. Она в ужасе замерла.

— Нет, значила, черт побери! — взревел он. — Мы отдавались нашей любви без остатка, а теперь ты твердишь свое чертово «ничего не значила»?!

— Да кого ты пытаешься одурачить! — взорвалась в ответ Джемма. — Нечего выдумывать неизвестно что из всего лишь проявленной нами слабости. Ты использовал меня, Фелипе, а потом столкнул с Бьянкой — точно так же, как в Лондоне!

— Бьянка сама решила ускорить свой приезд. Когда ты здесь появилась, мне противно было даже и думать о ней. Я пытался заставить Агустина избавиться от нее, но он отказался. Она, в конце концов, член нашей семьи. Агустин сам организовал ее встречу в Каракасе, ко мне это не имело никакого отношения. Бьянка не нужна мне, никогда не была нужна. Я знал, что говорил, когда сказал, что ты — вся моя жизнь.

Джемма беспомощно смотрела на него. Так вот о ком он говорил по телефону с Агустином! Она ему почти что поверила. О Боже, она ему верит… но…

— Все изменилось с тех пор, — едва слышно произнесла она, опуская глаза. — Все закончилось. Я тысячу раз повторила, но ты не хочешь это признать.

Мучительно долгую минуту он держал ее руки в своих. Оба молчали, но Джемма не сомневалась, что мозг его работает так же лихорадочно, как и ее собственный. С большим трудом она добилась своего и заставила его поверить в завершение их романа. А сама она верит? Но ей хотя бы удалось сохранить свой ужасный секрет, не нанести ему смертельной раны. Эту страшную правду она унесет с собой в могилу.

Наконец он отпустил ее.

— Верни мне снимки, когда они тебе будут не нужны, — чужим, холодным тоном произнес он.

Джемма медленно направилась в студию, механически прижимая к груди пачку фотографий и чувствуя, как ледяное безмолвие проникает в ее тело, в ее душу. Она должна быть в восторге. Все кончено. Она свободна. Совершенно свободна — если не считать стыда и вины, которые останутся с ней навсегда.

Она налила себе сока и уселась на кушетку, чтобы разобраться с фотографиями. Снимков оказалось много, большинство из них представляли интерес только для специалистов-нефтяников. Тем не менее она разглядывала их внимательно, чтобы хоть чем-то отвлечь мысли от Фелипе.

С некоторых фотографий, совсем старинных, с ретушью сепией, на Джемму смотрели незнакомые лица — по-видимому, предки семьи де Навас. Джемма слабо улыбнулась. С его-то богатством Агустин де Навас мог бы приобрести для семейных фотографий приличный альбом. Она отложила несколько нужных ей снимков в сторону и вдруг побелела как мел.

Она медленно поднялась и, тяжело ступая, пошла к окну, к свету. Это был снимок ее матери. Юная, счастливая, прекрасная Исобель Вильерс. Она смеялась и излучала такую любовь, что Джемма невольно прижала кончики пальцев к губам, с которых готов был сорваться стон.

— Что это там у вас? — (Джемма резко обернулась, пытаясь спрятать снимок за спину.) — Дайте мне, Джемма, — мягко настаивал Агустин.

Она протянула ему снимок дрожащими пальцами. Он взял его и вгляделся с мукой в глазах. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил.

— Где вы это взяли?

— В… в пачке фотографий, которую Фелипе достал из сейфа.

Агустин бросил на снимок последний взгляд, а потом разорвал его надвое. Крик протеста сорвался с помертвевших губ Джеммы, и Агустин обратил на нее тяжелый взгляд.

Джемма с ужасом смотрела на него.

— Зачем… зачем вы это сделали? — Без этого вопроса ее протестующий крик наверняка вызвал бы в нем подозрения. Джемма постаралась загладить эту ошибку. — Это… это же та женщина, для которой вы построили студию, верно? Та женщина, которую вы любили? — Совсем недавно она и мечтать не могла о подобной откровенности с ним.

Он что-то прошептал почти беззвучно, усаживаясь на свое место в кресле, и Джемма заметила, что он все еще сжимает в руках половинки фотографии ее мамы.

Джемма взяла палитру и в ужасе обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Поступок Агустина потряс ее до глубины души, и ей хотелось узнать, почему он это сделал. Может ли она спросить у него? Она решила, что их дружба послужит ей оправданием.

— Мне бы хотелось узнать о ней, — отважилась она, мечтая, чтобы дрожь в пальцах прошла и она смогла приступить к работе.

Агустин улыбнулся.

— Ох уж эти женщины, обожают посплетничать. Вы в самом деле хотите услышать мою историю?

Джемма кивнула — на большее у нее не хватило сил. Слова застряли в горле.

— Я познакомился с ней в Англии, полюбил, думал, что и она полюбила меня…

Она любила и любит до сих пор, про себя сказала Джемма.

— Меня неожиданно вызвали домой, и я думал, что она меня дождется, но нет. Она вышла замуж, родила ребенка, прелестную дочку.

Пальцы Джеммы стиснули кисть, а сердце заколотилось так громко, что даже он должен был услышать. Откуда он узнал, что мама вышла замуж и родила дочь?

— Вы вернулись к ней? — Если и так, то, наверное, слишком поздно — точно так же, как и Фелипе опоздал со своим звонком на целую неделю.

— Не очень скоро, — продолжал Агустин. — Вернувшись в Венесуэлу, я нашел отца умирающим, а компанию на грани краха. Пока я был в Европе, отец нашел для меня жену — из семьи, чье состояние могло вытащить нашу компанию из кризиса. Я согласился, учитывая его тяжелую болезнь, но сам надеялся решить проблемы до его смерти и до краха компании — с тем чтобы мне не пришлось на ней жениться. — Он тяжело вздохнул. — Время летело, недели складывались в месяцы, а я только и делал, что сражался за судьбу компании и мечтал о любимой женщине, которая ждет моего возвращения. Как только отцу стало немного лучше, я улетел в Англию. Исобель исчезла. Я нанял детективов, чтобы ее отыскали.

— И им это удалось? — шепнула Джемма, борясь со слезами, так как ее сердце разрывалось от боли за своих родителей.

— Да, они ее нашли, — быстро отозвался Агустин. — Замужем. Она не теряла даром времени, тут же нашла нового возлюбленного и родила от него ребенка. Меня душила ярость, но все же я отправился в Суррей — по тому адресу, который мне сообщили. И я увидел ее, она играла в саду со своей очаровательной дочерью и вся светилась счастьем, как умеете только вы, англичанки. Я смотрел на них из машины, но не рискнул заговорить с ней: в тот миг я понял, что у нас все равно ничего бы не вышло. Ее любовь оказалась недостаточно сильной, раз она не дождалась меня.

— Может быть, вам стоило позвонить или написать ей после отъезда в Венесуэлу, чтобы она знала, что у вас случилось, — задумчиво произнесла Джемма. Она не сомневалась, что ее мама дождалась бы своего возлюбленного, если бы хоть что-то знала о тех бедах, которые свалились на него, — точно так же, как и она, Джемма, дождалась бы Фелипе, если бы он сразу же позвонил ей из Нью-Йорка. Но в случае с Фелипе нужно благодарить Бога за то, что звонок опоздал.

— Я писал… — (В ответ на это Джемма вскинула голову.) — Но не получил в ответ ни слова, хотя наша любовь казалась мне такой огромной…

— Она могла и не получить этого письма! — вырвалось у Джеммы. Наверняка так и было: мама не получила письма. Иначе она бы ответила, дождалась бы его возвращения. Она любила его. Господи, да возможно ли, чтобы им было отказано в любви и счастье из-за какого-то утерянного письма? Такое случается только в романах да в мелодрамах.

Агустин передернул плечами.

— Какая разница. Мне открылась правда. Вот почему, как я уже говорил вам…

Он замолчал, и рука Джеммы тоже замерла на полпути к холсту.

— Что? — шепнула она.

— Что лучше держаться своих. Мы с Исобель принадлежали к разным культурам. Латиноамериканка до конца своих дней ждала бы любимого. А любовь Исобель оказалась недостаточно глубокой. Очень скоро она нашла ей замену.

Исобель была беременна, готова была закричать Джемма, ждала вашего ребенка! Двадцать шесть лет назад жизнь так отличалась от нынешней… двадцать шесть лет назад… Где-то в глубине ее сознания родилась странная мысль и напоминала о себе с такой настойчивостью, что у Джеммы даже закружилась голова. Нет, не сейчас, решила Джемма, она вернется к этой мысли позже…

— Вы женились на той женщине, которую для вас выбрал отец? — мягко настаивала Джемма на продолжении рассказа: ей нужно было узнать все до конца.

— А мне больше ничего не оставалось. Желание бороться покинуло меня. Я дал отцу то, что он ждал: успокоение, мир в душе, с которым он сошел в могилу.

— Но эта студия. Зачем же вы ее построили, если знали, что женитесь на другой женщине? Агустин улыбнулся.