Боже. Донован. Он нашел меня. Я похищена. Нет!

Я поднимаю голову и рассматриваю свое окружение. Маленькая комната с выцветшими желтыми стенами и старыми коричневыми диванами. В комнате нет ничего, кроме этих старых предметов мебели и меня, прикованной к стулу.

Выглядит так, словно здесь давно никто не жил.

Мои глаза улавливают движение слева, в окне. Клянусь, я только что видела длинные черные волосы, проносящиеся мимо окна.

— А, ты очнулась.

Моя голова поворачивается к Доновану, который стоит прямо передо мной. Одетый в свой костюм, он выглядит как настоящий джентльмен, которым не является.

Он склоняется ко мне и поднимает свои руки к мему лицу, но не касается его. Он лишь очерчивает изгибы моих щек, близко, но не касаясь.

— Боже, ты становишься все красивее с каждой нашей встречей, — я сужаю глаза и сморщиваю нос, ненавидя себя за то, что я ему нравлюсь.

Он смеется над моей реакцией.

— Что произошло, Эмили? Пять месяцев назад ты покинула Коллекцию и вдруг перестала меня бояться? Я помню нашу последнюю встречу: ты была лишь оболочкой женщины, без эмоций или страхов. Просто шлюха, которая раздвигает свои ножки, когда ей говорят.

Я пронзаю его взглядом и решительно заявляю:

— Не шлюха, а жертва изнасилования.

Глаза Донована сиюминутно расширяются. Не настолько, чтобы понять, что я шокировала его, но достаточно, чтобы осознать, что он не ожидал от меня такого ответа.

Две фигуры входят в комнату и встают позади Донована.

— Мы уходим.

Донован отвечает, не поворачиваясь к ним лицом:

— Идите, и Пита возьмите с собой. Я хочу побыть наедине с Эмили.

Его голос, сочащийся медом, отвратителен. Он ухмыляется.

Дрожь пробегает по моему телу, когда я слышу его слова. Мои глаза дико бегают по комнате. Нет, я не позволю этому случиться снова.

— Вы уверены? Что, если…

Донован встает, поворачивается к нему и обрывает на полуслове.

— Не думай, Джимми. Просто делай, что я говорю, — сквозь зубы говорит он, его плечи напряжены, и я могу только представить это жесткое и злое выражение лица, которое было направлено на меня много раз в прошлом.

Мужчина пожимает плечами и кричит:

— Пит, ты идешь с нами.

В поле зрения появляется третий мужчина, и все они уходят, как я догадываюсь, через парадную дверь.

Донован разворачивается ко мне, и я шиплю:

— Я не позволю тебе прикоснуться ко мне. Никогда больше.

Его рот изгибается в подлой, скользкой усмешке, а затем его рука быстро, как вспышка, оказывается на моей правой груди, и он сильно сжимает ее.

Я кричу в агонии, когда острая, пронзительная боль разливается вокруг моей груди.

Донован отпускает ее и делает шаг назад.

Слезы текут из моих глаз, лицо искажено болью.

— Ты связана, Эмили. Ты не сможешь остановить меня. Пора напомнить тебе, какая ты никчемная.

Бл*дь. Дерьмо. Боже, пожалуйста, не дай этому случиться снова.

Я начинаю метаться на стуле. Я не позволю этому случиться. Я отказываюсь снова становиться той женщиной. На этот раз я буду сражаться до смерти, и если я умру, то по крайней мере я умру с нетронутой душой и сердцем, полным любви к человеку, которого я знаю, который любит меня, который любил меня даже в дни моего отчаяния.

Донован хватается за спинку стула, пытаясь остановить меня. Его руки по обе стороны от моего лица. Он смеется сквозь свое тяжелое дыхание, пытаясь удержать меня.

— Я вижу, многое изменилось за последние пять месяцев. Хорошо, это лишь сделает следующие несколько месяцев веселее. Я выбью из тебя эту борьбу.

Внезапно тело Донована начало содрогаться. Его руки трясут мое кресло. Я замираю, глядя на него. Затем его руки опускаются, и тело падает на землю.

Покинув поле моего зрения, я смотрю на женщину, которую слишком хорошо знаю. Алекса Кингсли. Она совсем не изменилась. Все еще потрясающе красивая женщина с длинными черными волосами и телом, за которое большинство женщин готовы убить. В правой руке у нее электрошокер, и она тяжело дышит. На ее лице страх.

Она откидывает электрошокер на диван и подбегает ко мне, отчаянно пытаясь развязать мои путы.

— Мне нужен нож, — говорит Алекса больше себе, чем мне.

— Кухня, может там есть что-то, что ты сможешь использовать, — говорю я, и она быстро бежит туда.

Я смотрю на лежащего без сознания Донована и слушаю, как Алекса хлопает шкафами и ящиками. Она возвращается с ржавыми ножницами и начинает разрезать ленту. Это занимает несколько минут, так как ножницы довольно тупые. Но, наконец, она освобождает мою правую руку, а затем быстро освобождает и левую. Она наклоняется и разрезает ленту на моих лодыжках.

Облегчение переполняет мои вены, когда я вскакиваю со стула, потирая ноющие запястья.

Я смотрю на Донована и понимаю, что теперь все под контролем.

— Мы должны усадить его на стул и привязать. На кухне ты видела скотч, который они использовали?

Алекса кивает и бежит за ним.

Когда она возвращается, мы усаживаем на стул тяжелого Донована. Я крепко держу его за плечи сзади, пока Алекса привязывает его лодыжки и колени к стулу. Когда она заканчивает, я отпускаю его плечи, и мы отступаем назад, чтобы посмотреть на него. Однако стул падает вперед, и лицо Донована врезается в пол. Он слишком тяжелый.

Мы с Алексой смотрим на Донована, думая, что удар лицом может его разбудить, но ничего — он не двигается.

Мы с Алексой поворачиваемся друг к другу и пожимаем плечами. Мы снова поставили стул вертикально и привязали скотчем его грудь к спинке стула. Используя весь рулон ленты, мы закончили, и теперь он сидит прямо и никуда не денется.

Я смотрю на него, и волна мощной силы проходит через мое тело.

— Парни уже в пути. Они потребовали позвонить, когда я узнаю твое местоположение. Но я еще этого не сделала, — объясняет Алекса. Я поворачиваюсь к ней, и она продолжает говорить. — Я хотела знать, чего хотела бы ты. Ты можешь сделать с ним сейчас все, что только захочешь, или я позвоню парням. Они приедут и разберутся с ним. Но ты должна решить это быстро, потому что когда они приедут, то отведут нас в безопасное место и другого шанса у тебя не будет. Донован не покинет это строение живым.

Я смотрю на Донована, обдумывая ее слова.

— Ну так что ты хочешь сделать? — интересуется она.

— Я хочу причинить ему боль. Заставить его истекать кровью и кричать, — отвечаю я.

Она поднимает ржавые ножницы в воздух и говорит:

— Тогда мудаку пора просыпаться.

Я протягиваю руку, и она вкладывает ножницы мне в ладонь.

— Но нам не стоит забывать о времени: парни Донована могут вернуться в любой момент. Мы должна сообщить нашим парням, где мы находимся до того, как это произойдет.

Я киваю ей и направляюсь к Доновану. Я замечаю, что его пальцы лениво двигаются. Он просыпается.

Я поворачиваю ножницы в кулаке и складываю их концы вместе, острым концом вниз. Я хочу разбудить его болью, хочу услышать его крик прямо сейчас. С этой мыслью я вонзаю ножницы ему в левое предплечье.

Крик, срывающийся с его губ, опьяняет. Он наполняет мои вены и дает мне цель.

Донован дергается на стуле, на его лице написано замешательство. Его глаза бешено бегают по комнате, а затем его взгляд останавливается на мне. Затем он сосредотачивается на боли и ножницах, прочно засевших в его руке.

— Бл*дь! Ты сука! — его голос гортанный, и я замечаю слезы, текущие из его глаз.

Я делаю шаг вперед и очень медленно вытаскиваю ножницы из его предплечья. Долгий, мучительный крик вырывается из груди Донована.

Мое сердце бешено колотится при виде красной липкой крови на ножницах.

Я смотрю на Донована и закрываю рот рукой с фальшивым, шокированным выражением.

— Ой, это была твоя рука? Это твоя кровь? — я с улыбкой указываю на ножницы.

— Ты чертова сука, — его голос низкий и дрожащий.

Он замечает Алексу, которая стоит позади меня. Она пожимает плечами и со скучающим видом прислоняется к стене.

Я улыбаюсь, подхожу к другой стороне стула и смотрю на его другую руку. Эти большие, мерзкие руки, которые столько раз душили и били меня.

Я поднимаю руку, и Донован протестующе кричит.

— Нет, нет, нет, нет, нет. А! — затем я вонзаю ножницы ему в тыльную сторону другой ладони.

Я стою и смотрю, как Донован мечется на стуле. Его лицо съеживается, когда движение причиняет боль его раненым рукам.

Мое тело гудит от возбуждения и силы.

Я подхожу вперед, и снова медленно вынимаю ножницы из его плоти. Мучительный крик вылетает из его губ, и для моих ушей он великолепный и ошеломляющий. От голоса человека, которому больно, моя душа вздрагивает. Но осознание того, что эти звуки издает Донован, лишь вызывает во мне желание причинить ему еще больше боли.

Боже, если ему так больно лишь от ран на руках, то не могу дождаться, когда я доберусь до его паха.

Струйки крови сбегают по его рукам, огибают пальцы и капают на ковер. Донован истекает кровью передо мной. Беззащитный и слабый. Я наслаждаюсь этим зрелищем.

Он издает сумасшедший смешок и говорит:

— Ты попала, Эмили. Что бы ты ни сделала со мной, я сделаю с тобой то же, только в десять раз хуже, когда освобожусь с этого стула, — заканчивает он разочарованным криком, отчаянно пытаясь освободиться.

— Ты не покинешь живым это строение, не говоря уже о стуле, Донован. Ты единственный, кто попал. А теперь, куда мне это воткнуть? О, я знаю. Твои бедра. Давай подберемся к твоему жалкому, отвратительному члену.

Донован тщетно пытается приподнять стул носками, чтобы отодвинуться от меня. Я смеюсь. Этот звук я никогда прежде от себя не слышала. Этот звук напоминает мне его. Я застываю на месте прежде, чем вонзить лезвие ему в бедро. И в голове у меня раздается смех маленькой девочки.