– Мы не пьем, но очень даже едим, – нагло вставил свои пять копеек Богдан, глядя, как Светлана Матвеевна достала из старого тарахтящего холодильника огромную кастрюлю с супом.

– Да что с тобой? – Ужаснувшись бестактности Волкова, я пихнула его локтем под ребра.

– Прости, я так устал и жрать хочу, это, наверное, нервное, – шепотом принялся оправдываться Богдан.

Но Светлану Матвеевну нахальство Богдана ничуть не смутило. Пока суп грелся на плите, женщина нарезала кубиками свежие огурцы и большими ломтями хлеб. От запаха супа у меня даже слюнки потекли.

Когда перед нами поставили две горячие тарелки, мы тут же, толком не дуя, обжигая губы и язык, накинулись на еду. Будто вечность не ели.

Светлана Матвеевна оказалась не очень разговорчивой. Не спрашивала, кто мы, откуда, с какой целью путешествуем и как оказались в деревне. Оттого я смущенно в тишине стучала ложкой по тарелке. А Богдана вообще ничего не смущало. Он с упоением ел суп, хрустел огурцами, редисом, а потом еще и добавку попросил. Хозяйка налила ему еще пару больших половников супа. А я все не сводила взгляда с бутылочек. Интересно, а Светлана Матвеевна готовит только лекарственные настои? Может, в ее силах сделать приворотное зелье? Мне бы оно не повредило. Тогда одна большая проблема по имени Богдан, которую я не могу разрешить вот уже девять лет, быстро бы улетучилась. Конечно, спрашивать о привороте я не буду. Неудобно. По крайней мере, точно не при Богдане. Он же меня на смех поднимет. Волков, к тому времени доев вторую тарелку супа, все-таки смог немного разговорить хозяйку. Узнал, сколько она возьмет с нас за ночь, разведал, где в Юрьево ближайший и, как оказалось, единственный магазин.

Поужинав, мы отправились в ту самую комнату в пристройке.

– На улице лето, но здесь в августе по ночам уже прохладно, – сказала Светлана Матвеевна, бросив на небольшой топчан со старым матрасом белую простыню и пару пуховых подушек. Топчан был таким узким, что я даже не представляла, каким образом мы с Богданом тут вдвоем поместимся. – Будете жаться друг к другу – согреетесь.

Мы с Богданом растерянно переглянулись.

– Крыша прохудилась, – покачала головой Светлана Матвеевна. – Уж сколько жду сына из города, чтобы залатал.

– Может, вам помочь? – спросил Волков.

Я хмыкнула. Это ему не стихи со сцены декламировать. Светлана Матвеевна, кажется, впервые за весь вечер улыбнулась. Улыбка у нее была доброй. На морщинистых щеках тут же обозначились ямочки.

– Высыпайтесь, помощники. Мы здесь рано встаем. У меня на заднем дворе петухи, курочки, индюки. Туалет, умывальник – на улице. Там же, в огороде, душ летний. За день вода в баке нагрелась, поэтому если кому-то нужно…

* * *

Сквозь дырявую крышу в темную комнату заглядывали желтые звезды. На старом топчане места было значительно меньше, чем в «Тойоте». Теперь мне особо некуда было откатываться, разве что, как мешок с картошкой, с грохотом повалиться на пол. Пришлось волей-неволей тесниться к Богдану. В небольшом помещении было прохладно, и мы не раздевались. Теперь я даже порадовалась теплому худи Волкова. Светлана Матвеевна дала нам теплый плед на всякий случай. «Ноги под утро накрыть», – сказала она.

В тишине я слушала мерное дыхание Богдана. Думала, что он снова уснет, как прошлой ночью в машине. У меня и у самой от усталости слипались глаза, но Волков вдруг спросил:

– Ты рада, что не одна в семье?

– Не одна? – удивленно откликнулась я.

– Ну… что у тебя есть Витя, Надька с Ильей.

– Если честно, я сегодня целый день мыслями к ним возвращаюсь, – тихо сказала я. – После всего, что случилось на болоте… Конечно, я рада. Витька, правда, иногда в тоску вводит. Ну, ты его знаешь.

Волков рассмеялся.

– Знаю.

– А с близнецами все наоборот. Не соскучишься, – продолжила я. – Но я уже не представляю, как бы жила без них.

Богдан вздохнул.

– А мне всегда хотелось иметь брата или сестру. Я даже маму как-то уговаривал… Дурак. Конечно, она была против. Радовалась, что меня родить успела перед тем, как с карьерой поперло. Еще один ребенок ей точно помешал бы. Она тогда говорила: «Я так счастлива, что ты у меня такой самостоятельный, взрослый…» Знаешь, Майя, я рад, что перешел в новую школу и подружился с Витей. Он мне теперь как брат.

Так. К чему это Волков ведет? Что я теперь ему как сестра? Этот разговор мне не нравился. Как и не нравился старый матрас – жесткий и неудобный. В лопатку впилась пружина. Тогда я еще ближе придвинулась к Волкову, теперь мы касались друг друга плечами. Меня будто огнем обожгло. Вот так раньше выглядываешь его в школьных коридорах на расстоянии, а теперь можно рядом лежать. Богдан впервые был так близко… Даже дыхание перехватило.

Я больше не двигалась. Только впилась взглядом в дырявую крышу и мерцающие яркие звезды, похожие на фонарики.

– А как ты узнал про отца? – спросила я.

– Не одна ты умеешь подслушивать, – ответил Богдан. Разумеется, он о том дне, когда я услышала его разговор с Витькой и решила, что нам с Волковым нужно сбежать вместе. Я не смотрела на Богдана, но по интонации могла догадаться, что в эту секунду он улыбается. – Я вернулся из Батуми раньше, чем планировал. Домой забежал, хотел матери сюрприз сделать. Машину в соседнем дворе оставил, обувь в прихожей спрятал, в комнате своей отсидеться собирался. И тут же ключ в замке поворачивается. Я в таком предвкушении. С детства к сюрпризам неравнодушен. Затаился в комнате, а мама вернулась домой не одна. С хрычом этим. И он с порога на нее наезжает: «Ладно, от меня скрыла, но сыну-то должна была рассказать?» А мама нервная, ящичками в прихожей стучит, видимо, что-то забыла, и они за этим в квартиру вернулись. Отвечает ему: «Я никому ничего не должна. И какая тебе-то разница? Жив он или мертв…» Хрыч тоже психует: «И как тебе удается Богдана двадцать лет за нос водить? И вообще, я думал, ты вдова». Она говорит: «Не говори глупости, мы женаты-то никогда не были. А Бо лучше о нем ничего не знать!» И еще несколько минут моего настоящего отца полоскали. Имя назвали. Хрыч все допытывался, планировала ли мама ему о живом бывшем рассказать, от которого у нее есть сын. У меня внутри все сжалось, заболело. Никогда себя так гадко не чувствовал, как в ту минуту. Они снова ушли, а я вышел из комнаты и еще минут пять посреди коридора стоял, зависнув. Долго от услышанного отходил. Ну, а дальше копать стал. Кто он, жив ли, чем занимается, где живет… Про него инфы в инете не меньше, чем про маму. Он у себя в городе спектакли ставит, премии берет… А я как фотку его увидел, так все сомнения сразу отпали. Мы же как две капли. Понятия не имею, что мама сейчас чувствует, когда видит каждый день перед собой его точную копию.

– Так ты даже не знаешь, почему тетя Ника беременная сбежала от него? – ахнула я.

Богдан помотал головой. Спустя некоторое время ответил:

– Но я отлично знаю свою маму. И причины, по которым она расставалась со всеми своими мужиками. «Не сошлись ментально», «я выше его духовно», или «он мне просто надоел».

– Но тут же… ребенок, – сглотнув, возразила я. – С этим не шутят.

– В любом случае, боюсь, что мама снова бы мне начала врать. Ей это мастерски удавалось делать больше двадцати лет, почему бы не продолжить? Тем более, как выяснилось, я всю эту ложь отлично хаваю. Ни разу не подавился. Всю жизнь живу с ней под одной крышей, а сам до сих пор не могу разглядеть, лжет она мне или нет.

– Ну… Она же у тебя актриса, – сказала я.

– Хочу его версию выслушать. Мама столько лет рассказывала, каким мой отец был талантливым, порядочным, интересным… Для чего?

Я пожала плечами. Чужая душа – потемки. А тетя Ника – очень своеобразная женщина. Я и сама даже предположить не могла, с какой целью она все это делала.

Мне казалось, что звезды становились все ярче. Я почему-то представила, как сразу несколько звезд срываются с темного неба и летят прямо на нас. Ударяются о землю, лупят по крыше… Все это было таким несбыточным, что я не смогла сдержать улыбку. Вечно как начну о чем-нибудь фантазировать…

– Майя, что бы ты сказала отцу, которого ни разу в жизни не видела? – спросил Богдан.

– Ну-у, – протянула я. Честно ответила: – Не знаю. Здравствуй, папа, это я?..

– Мне его не хватало. А вот меня ему – вряд ли.

– Но он же ничего не знает о тебе, – напомнила я.

– Майя, я – трус.

– Трус? – я искренне возмутилась. Даже голову приподняла и в полутьме принялась разглядывать профиль Богдана. – Ты же человека из болота вытащил! Рискуя своей жизнью, между прочим.

– Это другое. Там о страхе подумать некогда было. Как-то само собой все получилось. Как увидел сначала тебя там, перед глазами все поплыло. Потом пацана заметил этого. Действовал быстро, ни о чем не задумывался. А здесь… Я ведь не первую неделю уже гружусь. Что скажу, как скажу. Какой он, что из себя представляет. Что он мне скажет. Рад будет или пошлет. И чем больше думаю, тем мне страшнее. Тошнить начинает. Я не потяну всю эту историю, Майя.

– Ну, здрасте, приехали! – нервно фыркнула я. – Что ж нам теперь, обратно возвращаться? Давай уж доведем дело до конца. Лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о том, что не сделал.

Теперь Богдан повернулся ко мне. Мне было страшно встретиться с ним взглядом. Я нарочито продолжила пялиться на крышу.

– Майя, – шепотом позвал меня Волков. Тогда мне все-таки пришлось тоже повернуть голову и посмотреть в глаза Богдану. – Влюбиться хочу.

Его новая фраза снова поставила меня в тупик. Я, не отрываясь, разглядывала лицо Богдана. Эту ночную тишину нарушал лишь стук моего взволнованного сердца. Надеюсь, только я слышу, что оно вот-вот вырвется из груди?

– Влюбиться? – переспросила я.

Богдан продолжил все тем же разгоряченным шепотом:

– Влюбиться. По-настоящему. Хочется разгореться, как пламя, а я только гасну. Нужен тот, кто сожжет дотла.