Виктория Вишневская - Ты — моё безумие

Не вижу, что происходит, и быстрее мчусь на звук.

— Оу, полегче. Отпусти меня.

— Я тебе вопрос задал, урод. И от ответа, который ты мне дашь, будет зависеть твоя жизнь.

— Ой, Доми, не строй из себя злого дяд… — подбегаю к двери, и аккуратно выглядываю из-за стены.

Роберт держится за нос, из которого хлыщет кровь. А Доминик часто дышит, пытаясь сдержаться и не убить на месте собственного брата.

Вот она. Его слишком маниакальная ко мне любовь. Ударил собственного брата за то, что он сделал.

— Зачем? — шипит муж, спрашивая у Роба один единственный вопрос.

Форд улыбается, вытирает кровь и поднимает взгляд на брата.

— Хотел проверить насколько она тебе дорога.

— И как?

— Проверил, — самоуверенно произносит, выпрямляясь. — Она — дороже всех тех, кто был до этого. Ты так ни одну свою сучку не любил. После Рикки вообще всех мутузил так, что тело — один сплошной синяк. Баба одна принизила, да? К богатому ушла, пока ты на автомойке работал.

Зажимаю рот рукой и чуть не взвизгиваю, когда Доминик хватает брата за волосы и ударяет его лицом о колено.

Глаза от испуга округляются, и я смотрю на Ника, которого никогда не видела, и видеть не хотела.

— Заткнись.

— Пф, — даже сквозь такое состояние может противиться.

— Они все в прошлом, — резко произносит, притягивая за волосы Роберта. Смотрят друг другу в глаза, но вижу только весёлый взгляд Роба. — Они заслужили этого. Ведь были беременны от тебя.

Форд-младший округляет губы и с ухмылкой, произносит:

— Давно знаешь?

Господи, что происходит?

Девушки, с которыми встречался Доминик забеременели от Роберта? Не может быть! Может, поэтому он так относится ко мне? Считает, что я одна из них и прыгну к любому мужику на шею?

— Нуууу, они-то этого не знали, — лицо Роба снова озаряет кривая усмешка. — Вообще удивлён, что Бель так долго держится. Пять лет. Те не выдерживали и года. Жалеешь эту малышку? Я бы с ней…

Удар кулаком в челюсть не даёт ему договорить и от силы он отлетает к шкафу, спускаясь по нему вниз. Садится на пол, потирает ушибленную щёку, но не сдаётся, продолжая наседать на Ника.

У него есть вообще инстинкт самосохранения?

— Я предупреждал тебя не смотреть в её сторону. Но вместо этого ты ослушался. И так ты платишь за то, что я разрешил тебе остаться в нашем доме? Выметайся, чтобы глаза мои тебя не видели.

Роберт, несмотря на кровавое месиво на лице, встаёт и зачем-то смотрит в мою сторону. Встречаемся глазами, и его лицо озаряет широкая, безумная усмешка.

— У нас тут шпион.

Доминик, улавливая взгляд брата, оборачивается и смотрит на меня так, что тело парализует и покрывается мурашками. От того страха, что сейчас испытала.

Если раньше я думала, что Ник чудовище, то сильно ошибалась.

Вот он. Стоит передо мной и испепеляет взглядом.

Мне влетит. И я в это время не могу пошевелиться.

До того момента, пока улыбка Роберта не расплывается по лицу и он не лезет в карман своего пиджака.

Лезвие ножа мелькает в свете люстры, и всё, что я успеваю — вскрикнуть, когда холодный металл входит в тело моего мужа. Глаза Доминика сейчас напоминают мои — такие же два блюдца, которые округлились от шока.

Пальцы трясутся, ноги подрагивают, и я делаю шаг в комнату, не веря, что вижу.

Форд не мог поступить так со своим братом…

Но он сделал это.

И сейчас, когда я срываюсь с места, позабыв о Роберте с ножом, надеялась, что с Домиником ничего не случится.

Да, он принёс мне много боли, но…

Он не заслуживает смерти.

Ник чуть ли не падает, хватается рукой за стол, но не выдерживает и летит на пол, и перед этим, что есть силы, произносит:

— Бе-ель… — из его рта выходит кровь, из-за чего не могу расслышать следующие слова. Он что-то хрипит, и только спустя мгновение понимаю, что он говорит.

— Беги…

Спустя какое-то время

Вдыхаю тёплый воздух летнего дня и смотрю вниз, вымученно наблюдая за мельтешащими внизу людьми.

Устала. Каждый день одна и та же картинка, и ничего нового.

Просыпаюсь, еду в больницу, где мне говорят одни и те же слова, выхожу на балкон и провожу на нём время до вечера.

Сидеть в палате, где пахнет медикаментами, не хотелось. Рвотные позывы постоянно заставляли бегать до туалета. Поэтому просто сидеть в кресле напротив кровати всё ещё лежащего в коме мужа не могла.

До поздней ночи проводила время в больнице, а потом снова уезжала домой.

Дни скучны, однообразны и я совершенно не понимала, зачем это делала.

Могла спокойно уйти, как и хотела от мужа-тирана, но вместо этого каждый день, на протяжении трёх месяцев ездила в эту проклятую больницу, которую ненавидела.

Дура? Полная.

Ждала, когда он проснётся, чтобы снова услышать его здоровый голос.

Но с каждым приездом надежда на это терялась.

Врачи говорили, что он давно должен был очнуться, но этого не происходило.

И я не знала, радоваться или плакать.

Избавилась от Доминика, но…

Душа была не на месте.

Из-за меня он пострадал. Это я сказала ему, что Роберт приставал ко мне, чем спровоцировала его пойти к своему брату. И всё, чтобы избежать секса.

Легче было трахнуться, и вернуться домой живыми и здоровыми, но я всё испортила.

Да и Форд-младший скрылся…

Пока я сидела на коленях, держа бледное лицо мужа и зовя охрану, Роберт ушёл. При этом спокойно, будто не он только что пырнул ножом человека. Причём родного.

Где он был сейчас — неизвестно. Полиция не могла найти вымышленного нападающего, а люди Доминика молчали.

Оливер сказал мне не давать делу огласки. Поскольку думал, что это быстро решится.

Но когда прошёл месяц, пришлось что-то делать. Форд — известная личность, которую знал чуть не каждый прохожий. И когда он перестал появляться на телевидениях, на работе, общественности, пошли вопросы.

Журналисты буквально пролезали в особняк, и не давали прохода, стоило появиться в магазинах. Тогда и я перестала выходить на улицу. У меня был только один путь: от дома до больницы и обратно.

А потом, когда скрывать уже было бесполезно, я дала интервью, где рассказала, что случилось с Фордом, при этом соврав о неизвестном нападавшем.

И после этого журналисты хоть и перестали быть такими настойчивыми, всё равно лезли, расспрашивая о его состоянии.

А что им сказать не знала.

Очнётся ли он вообще? Или так и будет лежать ещё несколько месяцев, перед тем как его сердце остановится?

Не знала.

Устало потираю переносицу и без какого-либо настроения смотрю на толпу и отворачиваюсь.

Кажется, пора хоронить надежду, что у малышки будет отец.

Хотя, даже если он и очнётся, не знаю, смогу ли жить как прежде. После того что пережила, испытала. Не хочу, чтобы ребёнок жил в такой нервной обстановке.

Касаюсь ладонями своего небольшого живота и прикрываю глаза, закусывая губу.

Мне хватило той девушки на кровати, я не хочу, чтобы это произошло снова, например, тогда, когда малышка вырастет и случайно зайдёт в комнату родителей.

Да и зная одержимость Доминика… Я боялась и за себя, и за девочку, которая у меня будет.

Отпрянув от перил, развернулась и пошла в палату, чтобы забрать сумку и отправиться домой.

Сегодня снова был неудачный день.

Я хотела увидеть, как он очнётся. И хотела быть рядом. Но, кажется, не судьба…

Захожу в ненавистную мне комнату, слыша звуки приборов и улавливая носом запахи лекарств, от которых сразу же начинает мутить.

Терплю, хватаю сумку с кресла и иду на выход, устало клюя носом.

Из-за мучавшей бессонницы спала я плохо, поэтому часто засыпала на ходу, как делала это и сейчас.

Подойдя к двери, дёргаю за ручку, и делаю шаг вперёд.

— Бель…

Тихий голос проникает в уши, и мне кажется, что я ослышалась.

Замираю, думая, что моё имя мне показалось.

— Анабель…

Резко разворачиваюсь, напряжённо смотря на кровать, и надеясь, что мне не послышалось.

Внутри поднимается волна радости, стоит только увидеть приоткрытые глаза, сморщенное лицо и подрагивающие пальцы.

Выпускаю из рук сумку и, не веря, произношу рядом стоящему с палатой охраннику слова:

— Позови врача.

Сама делаю шаг вперёд, медленно подходя к кровати и садясь рядом на стул.

Форд всё ещё пытается прийти в себя, и я неосознанно, будто до сих пор не верю, что он очнулся, касаюсь своей тёплой ладонью его чуть прохладной руки.

— Доминик, ты слышишь меня?

Его глаза медленно открываются, и он с трудом поднимает руку, хватаясь за голову и морщась.

— Твою мать, что же так хреново? — не отвечая на мой вопрос, шипит, потирая голову, но потом переводя на меня взгляд. Бегло осматривает, останавливаясь на моём слегка выпуклом животе. — Вот это я вздремнул…

В его голосе удивление и маленькое неверие.

— Три месяца, — зачем-то говорю ему.

И вместо того, чтобы удивиться, он снова морщится, а потом обеспокоенно спрашивает:

— С тобой всё в порядке? Роберт ничего тебе не сделал?

Качаю головой, поджимая губы.

— Он ушёл. Оливер не знает где он сейчас.

— Найдём, — стойко отвечает, несмотря на своё состояние.

— Почему он сделал это? — опускаю голову вниз, чтобы не встречаться с карими глазами. — Он явно ненавидит тебя, но за что? Он говорил что-то насчёт твоих девушек.

— Пустяки, — резко отвечает, возвращая привычного Форда. Будто и не было этих трёх месяцев без него.