Лицо Кэрол стало жестким и непроницаемым. Ей необходимо форсировать события, чтобы не упустить гонорар, который ей причитался по контракту с «Фармджен», разговор с мистером Шегриссом пойдет в известном направлении — они будут отрицать столь серьезные побочные действия и умалять последствия.

Все бы ничего и на сделку с совестью еще полгода назад Кэрол не пошла бы ни за что. Деньги были нужны ее нерадивому Остину. Сын подался в рестораторы и терпел огромные убытки, неумолимо приближаясь к банкротству. Кэрол приходилось выбирать между благополучием своего ребенка и жизнью чужого. Она не особо верила в успех операции, которая предстояла малышке и прекрасно осознавала, что состояние ее здоровья едва ли можно будет описать другим словом нежели «существование».

Нужно было что-то решать.

Доктор Хантер тяжело вздохнула и тихо чертыхнулась, после чего села за компьютер, чтобы подготовить отчет для Шегрисса с динамикой показателей во всей красе.

Мысли в ее голове то и дело прорывались сквозь сдвинутые к переносице густые брови, а порой теряя контроль над мимикой, она оскаливала зубы, когда представляла себе, в какой кошмар может обратиться ее желанием подзаработать.

Аденомектозон, был бесспорно, эффективным препаратом, но его следовало применять только при пограничных состояниях роста опухоли — в том коротком промежутке между «еще не все потеряно» и casus inoperabilis. Только в этом случае он поможет выиграть бесценное время в случае нестабильного состояния пациента.

И вдруг, среди этого безумного коктейля чувств на лице женщины вспыхнула беззаботно отчаянная улыбка, которая самую малость отдавала горечью.

    - Ну, хоть теперь не будем пить дрянной кофе!


Островок сомнительной возможности отдохнуть посреди зоны прибывающих в аэропорте Сиэтла, был представлен в виде кафе с миниатюрными столиками. За одним из них умудрились поместить свои прозрачные стаканы с холодными напитками три женщины. Компания прибывала в странном молчании.

Хоуп и Крис с недвусмысленными улыбками косились на притихшую Люси, которая выглядела довольно странно, после, разумеется, дивной ночи с Бенедиктом Купером. Никто не требовал подробностей, но необходимость объяснить внутреннее состояние, которое можно было описать только, как разрозненное, само созрело в голове Люси, и она не знала с чего начать.

Рейс из Нью-Йорка, которым прилетала Уна Анабель Ванмеер прибывал точно по расписанию и на поговорить оставалось не больше четверти часа.

    - Странная у тебя реакция. Где улыбка до ушей? Только не говори, что он плох в постели...

     - Как будто это может для тебя что-то изменить! - Хоуп фыркнула.

     - Образ мужского идеала в настоящих женщин хранится до самой смерти.

    - Сказала почти замужняя, - щурясь на громадное табло с расписание снова кивнула Хоуп.

    - Идеалы и замужество вещи разные.

   - Трудно спорить, - Хоуп отпила из своего стакана и посмотрела на Люси. - Нет, ну, правда! Все так плохо?

    - Даже не знаю, как описать. Он, конечно, в постели творит такое, что...

Крис подалась вперед, замерев на самом краешке стула, по-детски приоткрыв рот, словно бабушка сейчас расскажет самую увлекательную и страшную сказку.

    - Вспоминать даже стыдно.

   - Вооот! Ты ведь именно этого и хотела, - Хоуп даже не удивилась столь высокой оценке мастерства Бенедикта Купера, которое он начал оттачивать еще школе.

     -Грубо, без лишних сантиментов и так порочно, это все - да, но... Порой это бывает просто наигранно и редко, но попадались мужчины столь проницательные, только Купер и правда такой. Будто не может прожить без женского внимания, но с его стороны каждая ласка, словно одолжение.

Крис и Хоуп переглянулись.

    - Я прекрасно понимаю, что имею определенную репутация и даже если меня в глаза обзовут шлюхой, то пропущу мимо ушей, но тут, я и сама себя шлюхой почувствовала. Не подумайте ничего такого... О, как же он целуется и удовольствие доставлять это его конек, но ни за что в жизни я бы не согласилась бы провести еще хоть одну ночь с Бенедиктом.

     - Вы только что прослушали монолог зажравшейся женщины года! Люси, милочка, вот мой будущий супруг, считает прелюдию чем-то, что относится к снотворному. Да, да! Один раз так и уснул, пока возбуждал меня, а ты жалуешься, что после тщательной, кхм, простите, «прожарки», ощущения не те возникли! Замуж, срочно замуж! Или хотя бы длительные отношения, которые предполагают совместную чистку зубов и планирование списка покупок.

Это резкое дружеское заявление должно было быть парировано, но Люси уткнулась в свой стакан и помрачнела. Неужели согласилась?

Чувство вины не могло не пробиться у обеих подруг, хотя извиняться было не за что. Нужно было срочно менять тему разговора, потому что пользующийся успехом раздел «Разврата» в данный момент, переживал острый кризис.

    -  Ну, а ты, Хоуп, неужели специально отгул взяла, чтобы бабулю встретить?

Крис до такой степени выгнула брови, глядя при этом вовсе не на Хоуп, что мимические мышцы грозили тут же схватиться судорогой.

    - Хантер вытолкала, чуть ли взашей. Пара тройка выходных поднакопилась, а она этого страсть как не любит. А твой отец не приедет?

   -  Нет.

На этом и Хоуп заинтересовалась траекторией движения кусочков льда в своем стакане и Крис в отчаянии замолчала. Она снова попала в больное место. Что поделать, если промежутки между ссорами Ванмееров были катастрофически маленькими и судя по лаконичности ответа, холодная война снова набирала обороты.

    - Да уж... Надеюсь, бабуля Уна явится в более приподнятом настроении чем вы двое.

Детство Хоуп прошло в виде непритязательного соревнования между Виолой и Уной Ванмеер. Мать не испытывала ни капли раболепства, к которому настолько привыкла ее свекровь и тот факт, что каждое лето Хоуп проводила у бабушки минимум месяц вылилось только в приличный французский. Музеи, выставки, шоппинг и богатая фантазия Уны могли расплавить сердце любого ребенка и эта женщина желала только одного, чтобы к ней хоть кто-то вернулся. Похоронив мужа, ненависть к которому вытесняла чувство благодарности за внушительное состояние и открытые двери в мир европейской аристократии, Уна Ванмеер какое-то время, подобно поезду мчащемуся без тормозов, не могла отделаться от привычки соблюдать приличия и заботиться об общественном мнении больше, чем о собственном, но спустя каких-то пять или шесть лет, она открыла для себя другой Амстердам, тот за которым гналась молодежь со всего мира.

Это не была круговерть порока. Выдержка и чувство собственного достоинства этой женщины, по убеждению всех кто ее окружал, даже после ее кончины будут ощущаться, как нечто физическое, но изучить мир, который был искажен виденьем мужа и преподнесен, как постыдное и разлагающееся, Уна решила хотя бы на старости лет и исколесила западную и Восточную Европу, посетила Тунис, Замбезию, Индию, Китай, Японию, Россию и влюбилась в Австралию с их культом здоровья.

Она не уставала с горечью повторять, что потеряла жизнь, но заявляла это так непримиримо и даже со злостью, что ее трудно было пожалеть или даже посочувствовать. Уна Ванмеер брала решительный реванш и теперь, когда ей должно было исполниться восемьдесят, она со скрипами доносившимся с другого конца света, добралась до Америки. Четыре приезда, предшествующие этому были не в счет. На этот раз предполагалось основательно путешествие вдоль Кордильер и тщательное изучение кухни восточного побережья Северной Америки.

Из динамиков послышался приятный женский голос, который объявил, что прибывших из Нью-Йорка можно будет встретить у четвертого выхода. Влившись в небольшой поток людей, неспешно тронувшихся в указанном направлении, подруги молчали. Хоуп шла с таким видом, будто решала судоку в голове, Люси не стреляла глазами по сторонам, хотя мужчины выворачивали на нее свои шеи и только Крис была рада оказаться в людном месте, где больничная униформа не представлена самым распространенным видом одежды.

Из широких дверей с большой четверкой на верху, показались первые пассажиры, люди ускоряли шаг, если видели знакомые лица встречающих, счастливо улыбались и обменивались объятиями, отойдя в сторону, к непрерывно движущейся ленте, на которой вскоре можно будет забрать багаж.

Три милые улыбки были заготовлены для встречи бабули Уны, но они все как по команде поползли вниз, чтобы гримаса удивления — качественного и искреннего — столкнулись с благородного вида старушкой в дорогом спортивном костюме, покерной кепке на голове и винтажной сумочкой расшитой бисером, которая болталась у нее на сгибе локтя, а рядом плелся огромный датский дог, послушным теленком шел на условном поводке, тянувшемся к ее явно слабой, для такой псины, руке.

    - Это что за чудище? - Люси со страхом косилась на животное.

    -Гард.

Несмотря на нелюбовь к домашним животным, Хоуп едва ли могла нежнее произнести кличку пса, который был чуть ли не умнее половины папиных студентов-практикантов.

Старушка держалась настолько молодцом, что желание помочь ей переминалось где- то в самом конце, еле заметное за восхищением и чувством собранности, которое вызывают все, в меру строгие и непредсказуемые, люди.

    - Какая прелестная делегация! Ну, здравствуйте, милые мои! Гард, жди!

Голос Уны прозвучал так словно повидавшая все на своем веку стоматолог из Сербии, проработавшая в государственной больнице сорок шесть лет, по своему долгу должна была номинально успокоить ребенка перед неприятной процедурой удаления зубы с малоэффективной анестезией.

Собаке достался тон, от которого притихли все в радиусе десяти метров. Многие сочли за благо отойти в сторону, как отплывают рыбешки от акул и милого вида старушка довольно хмыкнула, когда кольцо людей, неизвестных ей и малоприятных отступило.