– Ну, ты уж, Зырянцева, по сусекам поскреби.

На самом деле мне, чтобы собрать людей для вечеринки, и, правда, нужно очень постараться. На своё совершеннолетие я решила пригласить свою давнюю приятельницу Олю. Хорошая девочка. Когда-то мы вместе занимались в музыкальной школе, теперь особо не общаемся, но с детства исправно приглашаем друг друга на дни рождения. Я стала дальше перечислять Саше список приглашённых: двоюродный брат по папиной линии Коля. Единственный, с кем я общаюсь из родни отца. Сашка поморщился: у них там с Колей свои дела, недолюбливают они друг друга. Да, Коля и правда не подарок, но на выручку мне всегда приходит. Так, а ещё будут Маринка с Кораблевым…

– С каким-таким Кораблевым? – спросил Саша.

– Маринкин бойфренд! – поморщила я нос, – Наш новый одноклассник.

– Ага! Так это получается, к тебе можно прийти плюс один?

– Ты хочешь сказать?.. – вытянулось мое лицо.

– Лиза! Ну, почему она тебе не нравится? Она милая!

– Ага, милашка, – буркнула себе под нос я, – Ладно, валяй, хоть с Ганнибалом Лектером приходи!

– Какое хорошее сравнение, спасибо! Высокого ты мнения о моей девушке.

На «моей девушке» меня еще больше, чем от холода передернуло.

Наконец мы дошли до кованой калитки. Вокруг гробовая тишина, только где-то вдалеке кричит воронье. Голые чёрные деревья выглядят угрюмо.

– Разговор о Ганнибале Лектере был тут очень кстати, – заметил Сашка.

– Отстань, – я толкнула калитку, – По-моему, в этой тишине нет ничего устрашающего. Сплошное умиротворение.

– От слова умереть.

Первым делом мы решили расчистить весь участок от сухой листвы. На это у нас ушёл битый час. Затем Сашка нашёл в сарае неоткрытую банку с чёрной краской и выкрасил мою любимую калитку. Я этим временем навела порядок на веранде. Позже на ступенях к ней мы и уселись с горячим чаем из термоса и бутербродами, которыми нас снарядила Сашкина мама.

– Теперь тут хоть не как на заброшенном кладбище, – огляделся вокруг Саша.

– Что у тебя за ассоциации дурацкие? Перестань!

– Не люблю осень, – признался друг, – Мне осенью никогда не везёт.

– Ты же осенью встретил свою кудрявую любовь, – ехидно заметила я.

– Почему осенью? Мы вместе с лета, когда ты укатила к бабушке, – проинформировал меня Сашка. И мне отчего-то стало горько во рту. У них все серьезно.

– А октябрь вообще жуткий, – продолжил Сашка, – Я прямо чувствую, как природа вокруг умирает.

– Саша? Ты чего, готом решил заделаться?

– Ты знаешь стихи Андрея Пермякова?

– Нет, ты можешь хоть раз без стихов...

Но Сашка уже, видимо, не мог:

– Листья плывут, и надо грустить о лете.


Только об этом лете грустить совершенно не получается.


Для чего Густав Малер придумал «Песни о мёртвых детях»?


Для чего беспрестанный октябрь полгода как не кончается?



Дальше не помню.

– Чудесно! Жизнеутверждающе! – жую я дальше бутерброд. – Может, поговорим о чем-то светлом и прекрасном?

– О Лизе?

– Разумеется! А я к чему веду? То же самое хотела тебе предложить!

Саша тихо засмеялся, а я, наконец, не выдержала:

– Ну, что ты в ней нашёл?

– А ты вообще её видела?

– Саш, но ты ведь не из тех, кто ведётся на внешность!

– А кто сказал, что внешностью все ограничивается? Она очень положительная, добрая, мне нравится её открытая улыбка. Ну и ещё есть вещи, о которых тебе знать не положено. Вот в ноябре, так и быть, проведу тебе лекцию на тему полового воспитания, – заржал Сашка.

Я густо покраснела:

– Какой же ты все-таки идиот!

– Ну, а у тебя что?

– Что?

– Ты без ума от Маринкиного Кораблева?

– Чего-о-о? – закричала я возмущенно. Где-то над головой с ветки вспорхнула птица, – Нет! Откуда вы все это взяли?

– Ага! – торжественно произнес Сашка. – Значит, не я один так думаю. Не знаю, просто когда ты произносишь его фамилию или слышишь о нем, твоё лицо... Оно какое-то странное!

– Нет, – решительно покачала я головой, – Антон мне точно не нравится. И я сама не пойму, чем. Вроде он нормальный парень. Просто я его боюсь.

Саша удивился:

– Он, что? Приставал к тебе? Ты только скажи!

– Да нет же, нет! Это как-то на подсознательном уровне что ли... Мне кажется, из-за него будет крах. Я потеряю что-то ценное...

– Что-то ценное? – Саша заржал, – Девичью невинность?

– Да ну тебя! – хочется спустить его с крыльца или вылить из термоса горячий чай. – Даже не знаю, каким ты раздражаешь меня больше: когда без конца пошлишь, или травишь свои стишата.

Саша стал серьезным и внезапно дотронулся пальцем до моих губ:

– Зырянцева, что-то у тебя уже губы синие!

А теперь ещё и пересохли.

– Да, я начинаю опять замерзать, – тихо призналась я. Громче сказать и не могу.

Саша поднялся с деревянных ступенек, на которых мы расположись, и скрылся в доме. Вернулся он с большим плюшевым пледом, накинул мне его на плечи и крепко обнял.

Морозная осенняя тишина убаюкивала и уже не казалась, как в самом начале, зловещей. Только далеко-далеко у кого-то из дачников, кто, видимо, живёт здесь круглый год, из приемника доносилось:



«У природы нет плохой погоды,

ход времен нельзя остановить.

Осень жизни, как и осень года,

надо, не скорбя, благословить»



Служебный роман. Мы с мамой каждые новогодние каникулы смотрим этот фильм, наша маленькая семейная традиция. Но со строчкой о погоде я сегодня поспорила бы, конечно. Хотя нет дождя – и на том спасибо.

Саша мерно дышит мне в макушку. Так хорошо.

– А если бы октябрь как в том стихотворении, что ты прочитал, длился полгода?

– Я бы тогда прямо тут на веранде откинулся.

«А я бы так просидеть могла и октябрь длиною в жизнь», – подумала я и испугалась собственных мыслей. Мои мечты прервал Сашка:

– Ну, все. Хватит рассиживаться, нам ещё в доме прибрать нужно! Я видел, там какую-то коробку с тетрадями у порога?

– Ой, не трогай! – вскрикнула я, – Это очень личное!

Саша снова ушел в дом и оттуда дурашливым писклявым голосом донеслось:

– Дорогой дневничок, сегодня я встретила Сашу! Он такой красивый и сильный, несмотря на то, что ему всего десять лет. Идеальный мужчина!

– Какой же ты невозможный, – тихо вздохнула я.


***

С дачи мы возвратились усталыми и голодными. С бутербродами управились ещё утром, а сейчас уже смеркалось. По дороге от вокзала до нашего с Сашей дома я взмолилась:

– Господи, если я сейчас не съем что-нибудь или хотя бы не выпью йогурт, то сдохну!

– И кому ты дохлая нужна будешь? – поинтересовался Саша.

– Логично, я живая-то мало кому понадобилась.

– Ты слишком к себе критична, солнышко.

Мы зашли в супермаркет, который встретился нам по пути, где я набрала булок и йогурт. Запихивать все это я начала в себя на выходе из магазина. Запивая хлебобулочные изделия питьевым йогуртом, краем глаза увидела на парковке интересную картину.

– Ну, нифыфа сефе!

– Ты можешь не разговаривать с набитым ртом? – как обычно начал нудить Саша.

А между тем к дорогому чёрному внедорожнику подходили Кораблёв и уже мне знакомая белобрысая особа. Они вновь весело смеялись. Антон поставил в багажник два тяжёлых пакета с продуктами, в одном из которых я заметила бутылку красного вина. Затем он обошёл машину, помог своей спутнице сесть на пассажирское сиденье, небрежно захлопнул дверцу. Ещё пару секунд, джип резко стартовал и умчался с парковки. Семейные дела, значит. Ну, Кораблёв! Все с тобой понятно.

– Прожевала? Что там случилось-то?

– Ничего. Машина классная!

Над нами зажглись фонари, заморосил мелкий неприятный дождь.

– Небо такое темное и мокрое, – вздохнул Саша, – Опять всю ночь будет лить.

– А я люблю спать под звуки дождя.

– Зырянецева, ты сегодня какая-то странная и поэтичная, – с подозрением проговорил Саша. Я убыстряю шаги, но он уже шепчет мне в ухо:

– Ты, кстати, прочитала Пастернака и Цветаеву по моей рекомендации?

Хочется уже перейти на бег. И чего я так все эти дни по нему скучала?

– Да отвали ты от меня, зануда!

Саша смеется тихим и красивым смехом. Прохожие оглядываются нам вслед.


***

Измены мы проходили. На себе не испытывала, но как это больно – видела. Поэтому, чем раньше Маринка узнает, кто есть Антон Кораблёв, тем лучше. Пока все это не зашло слишком далеко.

Почему люди изменяют? Эта мысль не дает мне покоя несколько лет. С родительским разводом все ясно, папа с мамой давно отдалились друг от друга, еще будучи в браке. Я, если честно, больше удивляюсь, как они изначально сошлись. Когда тебе банально не хватает того, чтобы родной человек подошёл и просто тебя обнял... Тут само собой пойдёшь искать ласку на стороне. Но как быть с теми, кто только в начале своих отношений? Например, как мои одноклассники – Марина Петрова и Антон Кораблев. По сути, ты ведь только узнаешь человека, открываешься ему. Как конфетно-букетные отношения могут наскучить? Или книжки и любовные мелодрамы меня всю жизнь обманывали?

Но смогу ли я сказать все в глаза Марине, сделать ей больно? Влезть в чужие отношения, заварить всю эту кашу, стать вершительницей итога чьей-то первой любви. Понимаю, что нет. А может, поговорить с Антоном? Припереть бы его к стенке, сказать, что я все видела и все знаю. Пускай сам объяснится Марине, или мне придётся все-таки сделать это за него. Да, пожалуй, так будет лучше. Возможно, это страусиная политика, но я не хочу быть гонцом, который принесёт плохую весть. Таким обрубают головы. В моем случае, у меня защемит сердце.