Из её сообщения, выходит, что моя бывшая соседка на днях становится особенно болтлива, девушка нервничает, и если какое-то время вообще из поля зрения исчезает, сейчас атакует вниманием, приходит к Чистяковой на днях и требует, чтобы та у меня выпытала как обстоят дела с Юдиным, но не добившись желаемого, уверяет, что развести кого угодно может.

Сначала хвастается, что это она отправляет Ивана к Юдину в охрану пойти, а потом увлекается своими достижениями и выкладывает, что причастна к нашему разводу с Демидом. Смеется, что и к Оксане пришла тогда, чтобы та не мешала планам Глеба в тот вечер и осталась с ней. И фото ей прислали с вечеринки по просьбе, которые она наспех наложила на уже заготовленные. Она хвастает, гордится содеянным, оттого вываливает факты на одном дыхании, и Оксану они приводят в шок.

А потом и меня.

К этому моменту уже появляются сомнения: своеобразное возвращение в прошлое позволяет увидеть происходящее под другим углом, проанализировать, и если бы она сама не разболтала, я бы добралась до неё всё равно. Так что моей бывшей соседке даже повезло, что в момент её откровений, меня не было рядом.

И совершенно нечего ей сейчас сказать, кроме одного:

— Ты редкая дрянь, Малена.

Именно это приходит первым в голову, после голосового сообщения Оксаны.

Слышу смешок Мирослава. И охрана, подталкивая девушку, тут же её уводит.

— И вы можете идти, — говорит Юдин теперь Бронскому-старшему. Тот, уходя, задерживает на мне взгляд, внимательный, но потерянный.

Они с Демидом совсем не похожи. Ни внешне, ни характерами. Разве что глаза у обоих тёмные, я как будто вижу сейчас в его вопрос, и легко, почти незаметно качаю головой, на что отец Демида также еле заметно кивает. Делаю вывод, что мужчина давно не спал, и несмотря на то, что у нас не сложились отношения с бывшим свекром, мне жаль его. Он тоже потерял. Мы породнились болью.

Отец Демида выходит, и мы с Юдиным остаёмся в кабинете одни.

— Пыталась влезть в мои дела, — отмахивается Мирослав, имея в виду, конечно, Малену, хоть я и не спрашиваю. — И не только в мои, — намекает теперь на Бронского-старшего.

— Ты наверняка знаешь, о чём я, кажется, ты хотела что-то мне передать? — задаёт он вопрос, наверняка считая, будто я сейчас ему документы на бывшего свёкра предоставлю. Но он ошибается.

— Понятия не имею, — взгляда не свожу.

Наш безмолвный диалог заканчивается тем, что он усмехается.

Юдин берет ручку и по обыкновению, совершенно невозмутимо, принимается что-то писать в блокноте. И скорее всего, собирается разыграть передо мной очередное представление с молчанием, но я здесь не за этим. Подхожу прямо к столу, звучно кладу перед ним листы и наблюдаю за его реакцией.

Сначала Мирослав внимание как будто не обращает, дописывает строчку, потом бросает мимолетный взгляд на бумаги, переводит его на меня, а я сажусь перед ним на стул.

И когда озвучиваю свои требования, ловлю удивление в глазах.

— Ты меня поражаешь, Лика, — не скрывает он недоумения. — Думаешь, эта бумажка сможет меня остановить? — кидает он взгляд на письмо Виктора Новак. — Люди пошумят и успокоятся, а я останусь. Насчёт остальных не уверен, — Мирослав пренебрежительно ухмыляется.

— Вы подумайте. В случае восстановления наследия района вы выручите некоторые средства, жители требуют немного: они хотят восстановить то, что уцелело, сделать парк, отреставрировать музей, есть перечень того, что они выдвигают, если же на этом месте возобновится строительство «Эдванс», вы потеряете всё. У меня есть основания с так называемым шумом дойти до вышестоящих.

Мирослав прищуривается, он не может не заметить, насколько спокойно и уверенно я произношу свою речь, у меня не только нет страха, внутри обосновывается чувство, что план осуществится, я знаю это. А всё потому, что мне нечего терять, у Мирослава же на кону большие деньги. И репутация.

— И где гарантия, что ты уничтожишь документ о запрете на строительство?

— Пришлю видео, как он горит, — усмехаюсь. — Вы же любите подобные зрелища. Поджигать, взрывать…

Мирослав замирает, а я резко поднимаюсь места.

— Вы ошиблись. Оригинал письма не Демид нашёл, и не он вас шантажировал.

— Значит, всё-таки, Астахов, — пожимает плечами Мирослав, снова обращая внимание на блокнот, напротив одного из пунктов он ставит ставит знак «плюс». Берет телефон в руки, поднимает на меня взгляд вновь: — Минуточку, срочные дела.

Звонит кому-то и просит зайти через десять минут. Надеюсь, Глеб уже далеко.

— Ваши методы бесчеловечны… — перевожу дыхание, быстро беру в себя в руки и добавляю: — Я вам никогда не прощу Демида, — бросаю сверху вниз и впервые ощущаю себя выше, несмотря на то, что могущество этого мужчины сомнений не оставляет. Но сейчас во мне ключом бьёт мысль: не всё можно купить, Глеб чертовски прав. Информация — невероятна своей силой. И здания возвести позволяет, и стены разрушить.

— Ты многого не знаешь, Лика, — выдержав паузу всё же разрывает зловещую тишину кабинета мужчина.

— Например, того, что вы убили моих родителей?

Он наклоняет голову. Хмурится, но ни единой эмоцией больше не выдаёт себя.

— Это был несчастный случай. Авария.

— Возможно, были свидетели.

Молчание. Лишь взгляд в упор и холод в глазах.

— Это был несчастный случай, Лика. Они разбились, и поверь, я меньше всего на свете хотел её потерять.

Качаю головой. Мирослав ещё не знает, что документ мой не последний козырь.

— Но мне нравится твоя позиция, — он говорит серьёзно, одобрение сопровождается самоуверенным спокойствием. — И смелость. Заходи как-нибудь ещё, поболтаем, — словно издевается, произносит он в дружеской манере.

Плевала я на его похвалу и его дружелюбие меня не волнует, поэтому отворачиваюсь и иду на выход, лишь у двери останавливаюсь, оборачиваюсь и бросаю фразу, от которой Юдин приходит в настоящую растерянность. А потом выхожу.

Он меня не тронет.

И на условия мои не пойдёт, очень хорошо это понимаю с самого начала. Моя цель не шантаж, между строк личное. Просто хочу, чтобы он знал, почему я это делаю.

Я так увлечена своими мыслями, что не сразу замечаю пристроившийся за мной тёмный джип, а когда он обгоняет и буквально останавливает, замедляясь, принимается колотиться сердце. Если это кто-то от Юдина… Готовлюсь сорваться с места, вцепившись в руль, но со стороны водительской двери появляется Бронский-старший и направляется в мою сторону. Выдыхаю, и вскоре тоже выхожу из машины.

Отец Демида молчит, а потом произносит:

— Что ты хочешь взамен?

Значит, уже знает, что я не отдала бумаги. Мне от него в принципе ничего не нужно. Я разглядываю темные глаза и всё же произношу:

— Когда проект «Эдванс» закроют, будьте готовы выполнить условия тех, кто хочет восстановить район как культурное наследие. Вы, конечно, можете выждать время и восстановить прибыльный проект, — говорю прекрасно понимая, что большие деньги творят чудеса, и далеко не каждый откажется от проекта, как собирался сделать Демид. Я выдерживаю паузу и добавляю: — А можете пойти навстречу народу. Выгоды вам от этого никакой, но уверена, сын бы вами гордился.

Бронский-старший смотрит серьёзно. Я не знаю, какое решение он примет, просто надеюсь, что в нём осталось что-то хорошее, схожее с Демидом.

— Не думаю, что его прикроют, — горько усмехается. — Но я тебя понял.

Он уходит, а я так и смотрю ему вслед какое-то время.

* * *

А у подъезда меня ждёт ещё один сюрприз. Ирина стоит прямо у входа, её волосы беспорядочно разбрасывает по плечам ветер, косметики на женщине почти нет, в ярком солнце замечаю морщинки у края глаз. Сегодня она без лоска, такая, какая есть.

— Привет, Лика, — говорит Ирина, и я останавливаюсь. — Ты не отвечаешь на звонки.

Вспоминаю про телефон и что отключала звук, достаю мобильный из сумки и действительно вижу пропущенные.

— Всем я внезапно понадобилась, — усмехаюсь, но Макарова возражает.

— Я звонила тебе раньше… — осекается, замечаю, что она сдерживает эмоции. — В тот день. Демид… оставил для тебя послание, просил передать.

И если минуту назад я нетерпеливо всем видом показываю, что спешу скорее пройти, то теперь сама хочу, чтобы Ирина продолжила говорить. Смотрю с надеждой, боюсь пошевелиться, будто у этой женщины в руках единственная нить, связывающая меня с ним.

— Что передать?

Она молча протягивает мне небольшой конверт, тут же беру его и сжимаю в ладонях. Чувствую, что это не просто письмо.

— Не знаю, насколько это актуально, но это тебе. Я звонила в тот день, звонила не переставая, он просил передать послание в срок, сам не мог, говорил, что так безопаснее, я звонила, — повторяет она, — а ты не отвечала, и потом я узнала… — Ирина прикрывает рот рукой. Замечаю в её глазах слезы. Чувствую, как в груди что-то колет, и я сжимаю губы. — Прости, мы ладили и для меня это… тоже стало шоком…

Я, видимо, однозначно реагирую, а Макарова добавляет:

— Нет, ты не подумай, между нами ничего не было, я просто испытывала к нему уважение, такие люди редкость в наше время, тем более, в таком статусе.

Ирина замолкает. Делает глубокий вздох.

— Можешь не верить, но ты правда нравишься мне, Лика. И подругу я не разыгрывала. Но мне пришлось, потому что…

— Я знаю. Это был Глеб, — ловлю удивление в глазах, а потом женщина кивает. Мы какое-то время молчим. — Удачи, Ирина, — говорю и добавляю: — Спасибо за всё.

— Если тебе понадобится помощь, ты всегда можешь на меня рассчитывать, — говорит она и теперь киваю я.

Мы, конечно, не кинемся друг к другу в объятия, но прощаясь, чувства я испытываю странные. Так неожиданно тот, кого я считаю пусть не другом, но близким человеком, оказывается не тем, за кого я его принимаю, а мнимая подруга напротив настоящей.