Это было так больно — произносить эти слова, но я уже не могла контролировать себя и не могла вернуть назад сказанное.

— Ладно, хорошо. Если у тебя там очередь, замути с кем-нибудь. Я уже не в школе, а ты ведешь себя как...

— Как школьница? − оборвала его я. – Снова? Класс. Может это потому что, я и есть школьница. И ты это знал, когда начал со мной встречаться.

— Нет, вообще-то я хотел сказать, что ты ведешь себя как стерва.

Меня передёрнуло. Он никогда не называл меня стервой. Он вообще никогда меня не называл как-то. Я не знала, что сказать. Я стояла, с телефоном в руках, с раскрытым от удивления ртом.

— Мне нужно идти, − сказала он, после моего молчания.

— И всё? Ты не хочешь извиниться?

— Нет. А ты?

Я замолчала. А должна ли я извиниться? Виновата ли я в том, что расстроилась из-за того, что мой парень зависает с какими-то девками, но не со мной? Что какая-то девчонка берет его телефон? Что я так сильно люблю его, что одна лишь мысль, что я могу его потерять, задевает настолько, что мне кажется, будто я уже потеряла его?

— За что? − наконец сказала я, потому что правда не понимала, за что мне извиняться.

— За... ладно, просто забудь, Эшли. У меня нет на это времени.

— У тебя нет на меня времени, ты это хотел сказать. Потому что у тебя есть Холли, − выпалила я. Я не хотела, чтобы разговор закончился так. И чтоб он продолжался, я могла лишь продолжать ругаться. К тому же, я всё еще чувствовала себя уязвленной. Мне хотелось, что он понял, что виноват в том, что сказал. Я хотела, чтоб он извинился.

— Ладно, − сказал он. — Пока. Поговорим потом.

Когда мы снова поговорили, 3 дня спустя, он ехал обратно в Честертон, на выходные. Его голос звучал сурово. Он сказал, что хотел увидеться. Сказал, что надо поговорить.

Но не сказал, что любит меня. Не сказал, что рад встрече со мной.

Просто повесил трубку.

ДЕНЬ 18

День 18

Общественные работы

На следующий день после того, как Мак купил мне горячей кукурузы, я купила нам сладких пирожков. И на следующий день я поделилась с ним шоколадным печеньем, потому что нам не хватало монет, чтоб купить себе по пакету. И вскоре это стало нашей фишкой — идти прямо к автомату со сладким во время перемены, я щурилась от яркости экрана компьютера в темном коридоре, а он подтягивал постоянно спадающие джинсы.

Мы встречались так каждый день, и каждый день немного разговаривали. Но разговор начинала всегда я.

− Где ты живешь? − спросила я его однажды.

− В Честертоне.

− Да, но где?

Он засмеялся и закинул горсть M&M'S себе в рот.

− Последнее время я живу здесь, черт возьми.

И засмеялась тоже, потому что я иногда думала также, но вскоре оказалось, что смеюсь одна, потому что он пошел в класс. Он часто так делал — просто уходил посреди разговора, оставляя меня в неловком положении и заставляя думать, — не сказала ли я что-то не то. Но в этот раз я пошла за ним.

− Я живу в Лэйк Хайт, − сказала я, в спешке идя за ним, M&M'S в моей руке начал таять.

− Знаю. Ты живешь в зеленом доме. С бассейном.

− Нет, это дом Вонни. Мой на другой стороне. Ты живешь там тоже, да?

− Нет. Все знают о зеленом доме с бассейном.

Конечно, знают. Всем известны вечеринки Вонни.

− Что слушаешь? − спросила я, указывая на его наушники, обернутые вокруг шеи.

−Музыку.

Я закатила глаза.

− Понятное дело. Какую?

− Любую.

− А какая твоя любимая?

− Та, которую слушаю.

− Можно послушать?

− А почему бы тебе не слушать свою музыку?

− Потому что тогда мне трудно сосредоточиться на занятиях.

− Значит, тебе нельзя послушать. Не хочу отвлекать тебя. Ого, смотри, двойной M&M, − он показал мне две конфеты, соединенные вместе, и тема была закрыта. У Мака было особое умение закрывать тему.


***

Днем накануне я должна была встретиться с Калебом, Миссис Моузли опаздывала, и 104 кабинет был заперт. Кензи и Энджел сидели на полу, огромный живот Кензи поддерживали ее колени так высоко, что казалось, он пожирал её голову. Энджел красила ногти Кензи, рука Кензи лежала на ковровом полу, запах лака для ногтей витал в коридоре.

−Черт, прекращай заниматься этим дерьмом, − сказал Даррел, кинул свой рюкзак на пол и прислонился к стене. — Ты этим резким запахом ребенка травмируешь.

− Заткнись и не говори про моего ребенка, Даррел, − сказала Кензи, но он не обратил на нее внимания.

− Осталось еще два накрасить, − сказала Энджел. Она посмотрела на Даррела. — Потом тебе накрашу, − они с Кензи засмеялись, и даже Даррелу показалась смешной ее фраза.

− Мои ногти никто не красит, − сказал он. − Я нормальный мужик.

− А я слышала другое. Я слышала, что под этими ботинками у тебя розовые ноготки, − сказала Кензи.

Корд хихикнул, стоя рядом с доской объявлений, и Даррел посмотрел на него так, будто хотел побить, но затем передумал. Вместо этого он сказал Энджел:

− Тот чувак ждет своей очереди на бритье ног. − Корд повернулся и пристально посмотрел на Даррела.

Я отошла от стены и подошла к лестничному пролету, держась на определенном расстоянии от опасного места действия. Я удивилась, увидев здесь Мака; держит руки в карманах, оценивает возможности действий.

− Моя очередь, − сказала. Я достала из кармана горсть четвертаков и потрясла ими в кулаке. − Сегодня важный день. Булочки с корицей.

Он взял четвертаки и закинул несколько в аппарат. Две пачки гладких булочек упали на дно аппарата, и он наклонился поднять их. Я заметила, что на локтях обе его кофты были протерты. Из-за вида его голых локтей я почувствовала неловкость.

− В чем дело? − спросил он, подавая мне булочки и засовывая еще монеты в аппарат.

Я вздохнула, оценивая в своей руке вес булочек.

 − Я завтра встречаюсь со своим бывшим парнем, − он поднял брови в знак изумления, но ничего не ответил. Однако, я поняла, что он уже знал, хотя я никому не рассказывала о том, что произошло между мной и Калебом. Кензи и Энджел многое рассказывали, но я ни слова ни сказала про фото.

− С мамой и адвокатом. В офисе адвоката. Чтоб Калеб извинился.

Он снова изумленно поднял брови и открыл пачку с булочками.

− Ничего себе, − сказал он. — Это неловко.

Он достал булочку и закинул ее в рот.

− Я знаю. Мне так повезло. Он бросил меня, назвал меня стервой и потом разрушил мою жизнь. Жду не дождусь встречи с ним, − сказала я язвительно, но в моем голосе не было слышно решимости. Мне не хотелось заново вспоминать, как всё дошло до такого.

− Ну что же, удачи, − сказал Мак, и поднял большой кусок булки, как будто говорил тост. Я подняла свою пачку и легонько ударила ее об его руку.

− Спасибо.

− Как бы то ни было, − сказал он, направляясь по коридору к уже открытому кабинету. — Я считаю, он должен извиниться. И даже одного извинения будет недостаточно.

Я улыбнулась, несмотря на то, что он уже не смотрел на меня. Я улыбалась, стоя в тени у лестницы и рядом с мягким светом автомата со сладостями, потому что поверила ему. Понимала, что он прав. Калеб должен извиниться. И одно извинение — недостаточно.

В конце концов, я пошла в класс, где Миссис Моузли читала нам лекцию о том, как вести себя в коридоре и о том, что нельзя портить государственное имущество лаком для ногтей, значит я пропустила какое-то происшествие, связанное с Кензи, Энджел и Даррелом, но честно говоря — мне было наплевать. Эта троица особо со мной не контактировала, да и у меня не было сильного желания общаться с ними.

Я положила бумаги об общественных работах, полные подписей, на стол Миссис Моузли и села за свой компьютер. Мак уже работал на своем. Я села, открыла пачку с булочками и съела немного, и затем открыла браузер.

Спустя несколько минут, я почувствовала, как кто-то хлопнул меня по плечу. Обернувшись, я увидела руку Мака, протягивавшую мне наушник. Другой наушник был в его правом ухе, и я услышала звучание электрических гитар. Я взяла наушник и вставила в ухо.

И впервые, наверное, за целую вечность, я улыбнулась.

СЕНТЯБРЬ

Сообщение 94


«О Боже, какая мерзость!» 


Сообщение 96 

«Реально? Стремно, правда». 


Я надела узкие бриджи и майку. Перед этим приняла душ, уложила волосы, накрасилась, хотелось выглядеть как можно лучше. Села на крыльцо и ждала, поворачивала голову, смотря на улицу каждый раз при звуке двигателя.

Когда он всё-таки приехал, я радостно улыбнулась и крепко поцеловала его, провела пальцами по его густым волосам, довольно отросшим за время, что он уезжал.

− Боже, я так рада тебя видеть! − сказала я, обнимая его. От него прекрасно пахло, и воспоминания о времени, проведенном вместе, снова напомнили о себе, и я немного смягчилась. Внезапно, все наши ссоры не имели значения. Мне показалось невозможным, что этот парень мог сделать мне больно.

Я вспомнила тот вечер, когда он пригласил меня на выпускной в прошлом году. Он неожиданно появился у меня дома, с белой большой коробкой в руках. Он загорел после тренировок по баскетболу и купил новый одеколон — им от него пахло и сегодня — и выглядел беспокойным и оживленным. Он носил на шее серебряную цепочку, подаренную мной на Рождество, его волосы курчавились, завиток выбился из-под кепки. Я открыла дверь, и он дал мне эту коробку, не сказав ни слова. В ней было с десяток кексов — их даже жаль было есть, насколько они были прекрасные, и в центре на некоторых кексах были слова — ЭШЛИ, ТЫ ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ НА ВЫПУСКНОЙ? - выведенные розовой глазурью. Мы сидели на крыльце и ели кексы, пока желудки не были совсем полные, кормили друг друга и шутили по поводу того, какое безумное количество фоток сделают наши мамы. Это был волшебный вечер, а выпускной был еще лучше.