– Так-то лучше. – Мак рылся в коробке, переворачивая шляпы. Я увидела бежево-черную клетчатую фетровую шляпу с красным пером и схватила ее.


– Идеально, – сказала я, подправив тулья. Я напялила головной убор на кудри Мака, затем отступила и посмотрела на него оценивающим взглядом. – Теперь, это тайна. – Я постучала по подбородку. – О, да, эта шляпа принадлежала большому неряшливому парню ... немного ворчливому ... определенно тихоне ... невероятному сладкоежке ... и он любил хороший маникюр розового цвета.


– Ха-ха-ха, – безразличным тоном произнес Мак, снимая шляпу с головы.


– Ты должен оставить ее. Это определенно твоя вещь.


– Угу, как скажешь, – ответил он, бросая ее обратно в ящик.


– Нет, на самом деле, тебе идет. – Я достала шляпу и направилась к кассе, где заплатила за нее доллар, затем вернулась и вручила ему. – Ты можешь отдать мне долг конфетами Скитлс.


Мы вышли из магазина, на Маке была его новая фетровая шляпа. Мы задержались внутри дольше, чем я предполагала, и уже начало темнеть.


– Я живу прямо по этой улице. Моя мама отвезёт тебя домой, – сказала я, когда мы снова вышли на тротуар.


– Всё нормально. Я пойду, – ответил он.


– Она не будет возражать. Дорога долгая. И уже поздно.


– Нет, это не проблема, – сказал он. – Увидимся завтра.

И прежде чем я смогла продолжить спорить, он распутал свои наушники, засунул их в уши, сдвинул шляпу набекрень и ушел.

СЕНТЯБРЬ

Сообщение 248

Боже, слишком самоуверенна? Кто фотографирует себя голым и отправляет это всем вокруг? Не льсти себе.


Сообщение 249

Отвратительная уродка!


Вонни поймала меня в коридоре по дороге на второй урок.


– Где ты была? Я ждала у твоего дома примерно пятнадцать минут.


– Прости, я была на пробежке и вернулась поздно. Моя мама подбросила меня по дороге на работу.


Вонни закатила глаза.


– Серьезно? Спасибо, что дала мне знать. Я опоздала на первый урок.


– Прости, Вон, у меня голова сейчас забита другими проблемами.


Я остановилась рядом со своим шкафчиком, стараясь не обращать внимания на бумагу, которую кто-то туда приклеил. На листе было написано «Регистрация на потрахушки». И подписи с нелепыми фальшивыми именами, типа «Обвисший Член» и «Порно Звезда». Я смяла его и бросила на пол.


– Слушай, я понимаю, что ты расстроена сейчас, – сказала Вонни, – Но ты эгоистична. Это же не конец света.


– Ты потрудилась вообще прочитать мое сообщение? – огрызнулась я. – Мой отец вчера получил телефонный звонок от Адамса. Некоторые родители жалуются на смс-скандал? Как думаешь, что может это означать?


– Да, я видела это. Я думала, ты захочешь узнать о том сайте, о котором все говорят, не более. Мы могли бы обсудить это с твоим отцом по дороге в школу сегодня. Не то, чтобы ты действительно эсемесилась в эти дни. Или вообще была заинтересована в общении, если на то пошло.


Я уставилась на нее.


– Тебе все равно? Мой отец, Вон. Мой папа узнает о сообщении. Вероятно, он это увидит. Что, если бы твой папа увидел твою обнаженную фотографию? Тогда тебя бы беспокоила эгоистичность? – Я закрыла шкафчик, и мы пошли в класс.


– Да ладно тебе, мой папа уделяет мне внимания не больше пяти секунд. И этого никогда не случится, так что это спорный вопрос. Послушай, да, ты обожглась со своим бойфрендом, и всё немного вышло из-под контроля, но твое тело выглядит великолепно, так что забей!


Как будто по команде, группа второкурсников прошла мимо нас. Один из них толкнул меня сзади.


– Подвинься, шлюха, – проворчал он через плечо на ходу, пока я изо всех сил пыталась держать себя в руках, крепко сжимая книги. Я послала Вонни я-же-тебе-говорила взгляд.


– Чем сильнее ты усложняешь эту проблему, тем крупнее она будет, – сказала она.


– В самом деле? Потому что я не парилась этой проблемой – и что получила в итоге? Моя фотография висит теперь на сайте.


Мы дошли до художественного класса Вонни. Она остановилась в дверях и повернулась ко мне. Позади нее я видела пару девушек, которые шептались на передних партах. Не надо быть гением, чтобы знать, о чем они вели речь.


– Понятно, – произнесла она. – Я просто хочу сказать, что в следующий раз, когда ты решишь бросить меня и найдешь себе новую компанию, может, ты дашь мне знать об этом, хорошо?


Ее тон был таким высокомерным, что меня это привело в бешенство. Да, я сделала фотку и отправила ее Калебу, но именно она разгромила его дом и разбила машину. Но она делала вид, что непричастна к этой истории.


– В следующий раз, когда ты решишь сделать самосуд и разрушить мою жизнь, возможно, ты дашь мне знать об этом, – отрезала я. – Хорошо?


Она скептически посмотрела на меня, ее безупречные светлые брови слегка поднялись к чёлке.


– Невероятно. Так теперь это моя вина?


– Нет, это всегда было твоей виной.


– Ты обвиняешь Рэйчел, ты обвиняешь меня. Но тот чувак – твой бывший парень, а не наш.


– Именно! – сказала я. – Значит, у тебя не было никакого права вмешиваться в тот дурацкий розыгрыш с кремом для бритья. Серьезно, кто ещё так делает? Мы всё еще в средней школе?


Прозвенел звонок, и последние опоздавшие поторопились к своим классам. Вонни попятилась, обнимая книги, из-за чего стала выглядеть крошечной, напряженной и злющей.


– Хорошо. Ты хочешь быть сама по себе? Ты сама по себе, Лютик.


Я вздохнула. Я не хотела быть одна. Возможно, Вонни и начала всё это, но она была не единственной виновной в этой неразберихе, и она всё еще была моим лучшим другом, и я нуждалась в ней.


– Вонн ...


Но она развернулась и направилась к своей парте. Мое сердце замерло.


Наконец, я направилась в свой класс, но когда подошла к двери, неожиданно появился директор Адамс и прикоснулся к моему локтю.


– Эшли, мне нужно, чтобы ты спустилась со мной в офис.


Без малейшей паузы он повернулся и направился к административному кабинету, и я последовала за ним. Живот сжался, а глаза горели, никогда еще я не чувствовала себя более одинокой.


Я бывала в офисе директора Адамса невесть сколько раз. Для благотворительной акции, демонстрируя беговые награды, обедая с лучшими учениками, которыми гордились в школе. Я всегда задавалась вопросом, каково это, находиться там из-за проблем. Я думала, что ребята, которые оказались в офисе директора, были неудачниками, которые не могли контролировать себя.


И вот я здесь. Одна из них.


На улице было солнечно и все еще жарко, поэтому на стол директора падала тень массивного окна, что придавало всему офису мрачный серый оттенок. Полки шкафов забиты книгами с такими названиями, как «Основы преподавания» и «Воспитание детей с особыми потребностями». Неужели он всё это прочел? Трудно было представить директора Адамса в качестве профессора, учитывая, что большую часть времени он проводил в коридорах, ворча на школьников, чтобы те не опаздывали на занятия.


Он предложил мне присесть на стул напротив стола и вышел из кабинета, пробормотав несколько слов секретарю, а затем исчез за углом. Я же тем временем заламывала руки и пыталась справиться с комком в горле.


В конце концов, он вернулся с миссис Уэстли, нашим школьным психологом. В одной руке она держала блокнот и одарила меня одной из тех полуулыбок – люди так улыбаются, когда они либо не хотят разговаривать с вами, либо жалеют вас. Полагаю, что тут всего понемногу.


Они достаточно долго устраивались за столом, или, может быть, это только мне показалось. Клянусь, в офисе было настолько тихо, что я могла слышать, как пот стекает у меня по лбу. Наконец, директор Адамс сел на свое место, а миссис Уэсли заняла стул рядом со мной, положив блокнот на колени и держа ручку в руке.


Директор Адамс прочистил горло.


– Эшли, как у тебя идут дела? – начал он, и я подумала, что это такой странный вопрос, я слишком удивилась, чтобы ответить на него.


– Хорошо, – ответила я, мой голос звучал слабо и по-детски.


– Ты уверена? – Спросила миссис Уэстли. Я заметила, что она приготовилась записывать. Ее выражение лица было заинтересованным и сочувствующим, а улыбка покровительственной.


Я кивнула.


– Хорошо, я скажу тебе, почему я спрашиваю, – сказал директор Адамс. – Вчера мне позвонил один из родителей относительно сообщения, которое получил их сын. Сегодня утром я получил еще три телефонных звонка о том же сообщении.


Я посмотрела на свои колени, мое лицо так сильно горело, будто я пьяная. Как будто я наблюдала, как это происходит с кем-то другим, а не со мной. Это было по телевизору. Должно быть. Я была наблюдателем. Только наблюдатель. Я ничего не сказала.


– Знаешь ли ты что-нибудь об этой эсемеске? – спросил директор Адамс, я все еще не смогла придти в себя и поднять глаза, тем более, ответить ему, поэтому он продолжил. – Эшли, сообщение содержит фотографию.


Я закрыла глаза. Ничего не помогало сдержать смущение. Быть слепым. Быть глухим. Застыть. Быть наблюдателем. Молчать. Я все еще чувствовала себя униженной, несмотря ни на что.


– Эшли, – сказала миссис Уэстли, ее голос был мягким, но тон авторитетным и серьезным, – Ясно, что это ты на фотографии. И даже если это не так, твоё имя и номер телефона прикреплены к ней.


Я почувствовала, как из-под моих век выкатилась слеза, и от этого ощутила себя еще более опозоренной. И хотя дома я плакала, и меня тошнило, в школе я никому не хотела показывать свои слёзы. Это было довольно неловко, даже без моего рыдания. Я не шевельнулась, чтобы стереть слезу. Возможно, если бы я проигнорировала это, они бы ничего не заметили, как будто этого не происходит вообще. Но я почувствовала, что мой подбородок начал съёживаться, а дыхание стало прерывистым, и я не смогла больше сдерживаться. Все эмоции с прошлой недели готовы были вырваться наружу: грусть из-за расставания с Калебом, предательство, смущение, злость на Вонни, всё это.